Dawn Chorus

«В колледже, на совместных занятиях по химии, я заметила девушку, которая всегда работала одна, закусив губу, а уходила раньше всех. Она улыбалась преподавателю и говорила так тихо, что мне долго не удавалось разгадать её голос. И она была, она словно всегда была рядом со мной и поддерживала под локоть, мягко прикрывая глаза, в которых я во время лабораторных работ утопала, находя их печальными. Она для меня стала красива в своей грусти и задумчивости, даже когда по-детски удивлялась резкому изменению цвета в растворе, даже когда напряжённо чесала запястья и боялась закатать рукава на лекциях, потому что не хотела привлекать внимание тонким ровным шрамами, тянувшимися по предплечьям. Она слушала Дэвида Боуи, я заметила, когда обе группы стояли около аудитории перед началом занятий, случайно оказалась за её спиной и выцепила это имя, высветившееся на экране её телефона. Она ещё тогда к груди прижимала сборник Байрона на немецком, а я злобно сжала зубы, упиваясь тем, что встретила такую чудачку. Не знаю, почему, но мне никогда не нравились люди, если они не Джеймс Поттер. И молчаливые изгои вызывали только усмешку, иногда жалость, но представлялись мне бесхребетными существами не от мира сего. Я никогда не издевалась над ними, не считая младшие классы, да и после школы перестала позиционировать себя «крутой», постепенно уходя от надоевшей популярности. Но эта девушка, только она тонкими пальцами так по-особенному заправляла прядь волос за ухо и заплетала на перерыве распустившийся пучок, а ещё аккуратно выуживала из рюкзака стеклянный контейнер, полный песочного печенья с кусочками шоколада. Я постепенно начала замечать мелкие детали: бессменные вязаные длинные кардиганы, юбка как у прилежной ученицы, общая тетрадь с конспектами, легко подкрашенные длинные ресницы и крохотные серёжки-гвоздики. Я завидовала её прелестному носу, она вся казалась сотканной из шёлка, как нежное видение из сна, воплотившееся в жизнь. На неё никто не обращает внимания, она для всех — серая пустышка, затравленный зверёк и глупенькая маленькая девочка, тайно фантазирующая о каких-нибудь персонажах из книг за закрытыми дверями. О ней не говорили, на неё не смотрели, только обращались за помощью в крайних случаях, но не травили, не унижали, потому что у учеников больше нет сил на это. Только я не могла оторвать глаз, выслушивая дурацкие подшучивания Джеймса где-то над ухом. Я сделала химию своим любимым предметом, я ловила её заинтересованный взгляд на себе пару раз, стоя перед равнодушной аудиторией с очередным докладом, но в основном ей было всё равно на происходящее. Только однажды я подошла к ней, попросив это чёртово печенье, столкнулась с настороженным взглядом, но коснулась на долю секунды мягких пальцев, передающих угощение, и поблагодарила, улыбнувшись. Она этого даже не заметила, уставившись на мою шею, а конкретно на слова, опоясывающие её. Строчка из песни находилась именно там, поэтому каждый заинтересованный растерянно обходил меня кругом, пытаясь прочитать, а мне нужно было держать свои волосы, чтоб не мешались. У Поттера вообще размашистое «Do you believe in love there?» тянулось вдоль позвоночника, прямо как в клипе, только более мелко, что мы с удивлением обнаружили, когда ему только исполнилось шестнадцать. И поэтому он, завидев Лили Эванс, спрашивал её слова, пытался рассмотреть, но она только встряхивала блестящими рыжими волосами и уходила. Я думаю, что Джим ей нравится. Просто она какая-то слишком организованная и не хочет тратить время на отношения сейчас, а больше погрузиться в учёбу. Но если вспоминать о той девушке, с которой я не спускала глаз, то мне становилось страшно. Дико хотелось увидеть её строчку, узнать, о чём она привыкла думать и подойти вплотную, чтобы наконец всмотреться в её лицо. Она была загадочной и таинственной, до боли умной и красивой, только сама в это не верила. И она не пришла. Не пришла один раз, не пришла второй и третий, пропала из колледжа. Мои глаза неосознанно искали её в каждом прохожем. Я сорвалась, узнала номер телефона и позвонила, желая только услышать голос этой девушки, возможно, удивлённый или испуганный, может, заспанный, но её — тихий и мягкий. У меня не было склонности к истерикам, но руки тряслись, нажимая на заветную кнопку вызова, а сердце тревожно замерло. Без понятия, как так вышло, что какая-то девчонка с другого профиля заставляла меня волноваться и ощущать себя в фальшивой мелодраме. Эту девчонку звали Римма Люпин, а ещё она перевернула всю мою жизнь, взяв трубку. И с самого начала это была ты, я писала это для тебя. Я представилась, а ты молчала долгое время, но потом пообещала, что вернёшься уже завтра, что заболела и осталась дома, и попросила конспекты за время своего отсутствия. Я думала, что ты говорила правду, что я совсем не поменяла твои планы, но только потом осознала, что твой мозг тогда судорожно соображал, подавая надежду всему. Мы встретились на следующий день, мои пальцы сами заправили чужие русые пряди за уши, а губы растянулись в улыбке. Ты боялась и не хотела подпускать к себе, смущённо потупляя взгляд. «Твоя доброта — не слабость», — покачала я головой, наблюдая искры в глазах напротив. Ты помнишь все те три месяца, ты помнишь, как тебе легко удавалось рассмешить или успокоить меня, как ты прижимала свою прелестную головку к моей груди? Ты боялась делать лишний вдох, читать грустные книги и смотреть популярные фильмы, являясь слишком сентиментальной. Ты ожидала подвоха от всего, не принимая меня, ты была настроена на издевательства и рефлекторно дёргалась от резких движений. Ты смотрела на меня пьяным взглядом, когда снова не пришла. Тогда я впервые узнала причину. Моё сердце рухнуло вниз — я увидела твои слёзы, размазанные по щекам, потёкшую тушь и улыбку, превращающуюся в надрывный крик, ты вопила от боли, пронизывающей всю твою душу, тебе не хватало лёгких, разодранного горла и сил. Ты рыдала, метаясь от стены к стене, ты не могла найти себе места и только потерянно озиралась, а потом снова валилась на пол, бессвязно бормоча проклятия. Ты не знала, что делать с этим, что делать со всей этой чёртовой грустью, из которой полностью состояла, ты хотела избавиться от неё. И твой разум диктовал, что устранить можно только всё разом, поэтому и хотела убить себя, поэтому и резала всё своё тело, останавливаясь в последний момент. Я обнимала тебя, я убирала все острые предметы и оттаскивала на кровать, пока ты вырывалась и плакала всё сильнее. Мне никогда в жизни не было так страшно, потому что в моей жизни никогда не было тебя, милая. Ты заснула в моих руках, грея голые ледяные ступни об мои ноги, пачкаясь в туши, но взошедшее солнце успокаивающе и ласково гладило русые волосы, объявляя тебя избранной. Я смотрела на тебя, выглядящую так спокойно и умиротворённо, но не получилось закрыть глаз из-за этой истерики, которую я не ожидала увидеть. Мне мгновенно удалось почувствовать всю твою растерзывающую грусть: ты кричала, что не знаешь, откуда она взялась, а потому ощущаешь себя жалким подобием человека, которому незачем убиваться и тонуть в собственных эмоциях. И тогда моё сердце впервые бешено забилось, умоляя спасти чью-то жизнь. Твою жизнь. Давно, в третий раз, когда мы курили на крыше колледжа, ты заметила во мне надлом, сказала, что можешь перенять все мои шрамы на себя, а ещё я вовсе не такая сильная, какой хочу казаться, Теперь я поняла, как тебе так быстро удалось меня разгадать. Как только ты проснулась, то испуганно спрятала голову. Я заметила на твоём предплечье долгожданную строчку, печально улыбнувшись. Ты знала всё это время, поэтому позволила подойти, поэтому не сопротивлялась, как только я начала целовать твоё запястье и щёки. Я влюбилась в тебя, Рим, понимаешь? Ещё когда увидела в первый раз, не заглядывая вперёд. А ты вычитала чёткое «Touching the sky with your hands» на моей шее, пряча под рукавами не только шрамы, но и оборванное «Touching with you hands». Твои слова пропадали со временем, стирались сами по себе и сужались так, словно всё оставалось в первозданном виде. Мы молчали весь день, слушая Dawn chorus. Там всё было хорошо, там у нас появлялась надежда на светлое будущее, на сплетённые судьбы и всё самое лучшее. Ты касалась носом моей шеи и не вспоминала о вчерашнем, только виновата поглядывая время от времени, прикусывая язык. И я обещала, что ты никогда не будешь сражаться одна, что я всегда смогу спасти и помочь, потому что исцеляюсь, только наблюдая за тобой. Я не помню, я не помню почти ничего после того дня и не хочу растягивать, ты сама всё прекрасно знаешь. Я постоянно называла тебя своей самой смелой девочкой и целовала в макушку каждое утро. Ты не хотела съезжаться, я давала время привыкнуть и уделяла максимум заботы, оплатила тебе психолога и лекарства, говорила о том, что люблю тебя, что любила ещё до того, как узнала, что мы связаны судьбой. Я была недостаточно убедительна, Рим?» Сириус развернула лист бумаги, пробегаясь по нему глазами и нервно поджигая кончик сигареты. Она усмехнулась сама себе, в последний раз проверяя всё на ошибки. Ей не хотелось переживать всё снова, но она почувствовала в себе силу и готовность смириться. Прошло уже чёртовых полгода, а Блэк не стала продолжать учёбу, оттолкнула от себя Поттера, который, впрочем, просто дал время побыть в одиночестве, но не отстранился. «Три недели назад ты позвонила мне вечером, чтоб узнать, как дела. Я спросила, в порядке ли ты, уже собираясь выйти на улицу, но ты отнекивалась и смеялась, упомянув, что просто захотела услышать мой голос, что ты любишь меня и скучаешь. Уверена, что так оно и было. Но я выскочила из дома, бежала, не видя смысла дожидаться автобусов, потому что мы жили не так далеко друг от друга, я чувствовала привкус крови во рту и слабость в ногах. Я должна успеть, найти тебя где угодно, но точно не опоздать. У меня были дубликаты ключей, а ещё пелена перед глазами, как только я зашла в твою ванну. Ты лениво приоткрыла веки и слабо улыбнулась мне, но тут же скривилась, начав бормотать извинения. Ты помнишь, Рим? Я обнимала тебя за голову, на улице пошёл ливень, поэтому никто не услышал, как я плакала. Сильные девочки ведь не плачут, правда, милая? Вот и ты не проронила слёз, а только стекленеющими глазами наблюдала за тем, как я размазывала твою кровь по полу, по своей одежде и твоим рукам, как я отбрасывала лезвия и старалась последним поцелуем в твои холодные губы остановить момент. Я не звонила в скорую, уже подсознательно понимая, что настал конец. Помнишь, как я всё напевала Dawn chorus и смеялась, умоляя тебя не умирать до конца песни, а я бы повторяла одни и те же строчки вечно, закрыв глаза, чтобы сделать её бесконечной, как и твою жизнь? Я путалась непослушными и липкими пальцами в твоих волосах, чувствуя, как чужое тело в моих руках ослабевало, я говорила, что всё будет в порядке, что ты останешься здесь и со мной, только ты слушала слишком невнимательно. Мне казалось, стоит напомнить о нашем великом будущем — как ты поднимешься снова на ноги, сверкнув белоснежной улыбкой. У тебя были потрясающие глаза, наполненные грустью. Видимо, ты так и не смогла справиться, ты извинялась тем, что слабо сжимала мою ногу пару секунд. Я знаю, что ты не хотела оставлять ещё одного потерянного человека в этом мире, но больше не нашла решений. Дорогая, я видела и держала в объятиях твоё окровавленное тело, ловила предсмертные хрипы и плакала, пытаясь выпросить тебя обратно у кого угодно. Мама говорила, что я эгоистка. Может быть и так. Только глаза у тебя янтарные и пронизывающие, любящие, тёплые, дарящие уют, чувство свободы и защищённости. Я старалась дать тебе всё это. Почему ты просто не сказала, что тебе слишком мало?» Сириус морщится, прогоняя от себя эмоции. Вокруг — пустота и сотни трупов, а под ногами в шести футах ниже совсем рядом лежит тело, у которого на руке красовалось краткое и навсегда застывшее «Touching hands». Девушка изжевала уже весь фильтр от сигареты и надорвала бумагу в нескольких местах, не в силах справиться с нервами. Она искоса и виновато смотрит на надгробный камень и выдыхает густой дым, присаживаясь перед ним на корточки. — Прошло ровно полгода, знаешь? — Блэк тихо усмехается, всматриваясь в до боли знакомые даты и буквы. — Я бы не сказала, что в порядке. У меня постоянно повышенный пульс, думаю, что моё сердце стучит теперь и за твоё. Я потеряла родного человека, знаешь? — Сириус прячет взгляд, уставившись на свою коленку, как будто ведет разговор вовсе не с Риммой. — Теперь мои демоны вырываются наружу, их некому приласкать и успокоить. Но я думаю, думаю об этом каждый день, не могу перестать прокручивать в голове эти события и жить дальше. Я остановилась здесь, на этом самом месте, сделав своей компанией гранит. Он мне не отвечает, а от этого голова идет кругом. Мне кажется, что всё сходит с ума. И я тоже. Девушка молчит, делая пару затяжек, трёт руки, чтобы согреться и смотрит на небо пристально, с дотошным вниманием, стараясь отвлечься. — Я искала тебя, я не верила, я звонила в полицию и ожидала, чтобы мне сказали хоть что-то, потому что не могла найти тебя дома. Знаешь, весь мир уродлив, но ты была единственным прекрасным его элементом для меня, — она подпаляет письмо кончиком сигареты, пока то не начинает медленно тлеть, а вскоре и гореть, осыпаясь белым пеплом на заснеженную могилу. Блэк собиралась улыбаться, отпуская своё прошлое, но по итогу убивает все свои усилия на то, чтобы не заплакать. — Это первый раз, как я прихожу сюда с момента похорон, но всегда разговариваю с тобой, знаю, что ты слышишь, — глаза наполняются слезами и Сириус закидывает голову назад, демонстрируя полностью оголённую и чистую шею: — Видишь? Строчка ушла вместе с тобой, вместе с нашим будущим, вместе со всем. Пусто. Абсолютно пусто. Как и у меня в душе. Письмо, написанное почти шесть месяцев назад, рассыпается на мелкие кусочки, оставляя только клочок бумаги с заключением: «Ты знала, что я разобьюсь вдребезги, если меня отвергнуть, поэтому, видимо, решила уйти более изощрённым способом. Только вот я почти что полностью собралась тогда раскопать твоё тело. Ты нужна была мне дома, а не там, в сырой земле, понимаешь?» — Счастливого Рождества, Рим.