И вновь цветёт сирень... 2: Возвращение в прошлое

— Вот мы и приехали, барин!.. Едва возница выкрикнул эти слова, как я тут же распахнула дверцу экипажа и буквально выпрыгнула из него, будто проседи я там ещё хоть секунду, и меня неминуемо засосало бы в чёрную бездну. Интересно, что заноза в ступне больше не беспокоила меня… — Куда же вы, Лидия Ивановна? — раздался мне вслед голос Гаврилы. — Вам же не сюда!.. — А куда тогда? — вполголоса спросила я, не оборачиваясь, и прижимая руку к сильно колотящемуся сердцу. — Где мы? Хоть из груди его вырывай, лишь бы не чувствовать больше этой невыносимой муки!.. — Мы пока что только довезли Никиту Григорьевича до его дома, а нам с вами нужно дальше ехать. — Никита… — машинально прошептала я, и вслед за этим непрошенные слёзы ручьем потекли по щекам, как бы я не старалась удержать их. Нет, нельзя… Нельзя допускать, чтобы они видели мою слабость! Ведь я обязана быть сильной. Для себя, для семьи… Для того, чтобы справиться со всем, что так внезапно взвалилось мне на плечи. Причём справиться достойно, с гордо поднятой головой. Но если бы кто знал, если бы только я могла передать в полной мере, как мне было плохо!.. Пряча наверняка раскрасневшееся лицо, я отбежала на небольшое расстояние от экипажа, замерев лишь возле фонарного столба, который зачем-то обхватила руками, прижавшись щекой к холодному металлу, и замерла, только время от времени сотрясаясь от беззвучных рыданий. Не знаю, сколько я так простояла, прежде чем кто-то бережно коснулся моего плеча. Вздрогнув, я быстро вытерла лицо и обернулась с натянутой улыбкой — и так уже сгораю от стыда за такое поведение, так хотя бы не покажу посторонним свою рыдающую физиономию!.. Что ж, как и ожидалось, передо мной стоял Гаврила. — Вы как? — спросил он, с сочувствием оглядев меня, и попутно протягивая белоснежный платок. — Паршиво, но всё же полегче, спасибо, — честно ответила я, приняв его и прислонив к глазам. — Знаешь, очень многие говорят, что люди плачут только от слабости или когда жалеют себя. И таким зачастую невозможно объяснить, что порой у человека просто не остаётся сил сдерживать слёзы, и тогда единственным верным выходом остаётся выпустить их на волю. Желательно все, какие только есть. Вот у меня сейчас именно так… Ужасно наверное выгляжу, да? — Эм… Да нет, ничего так. Глазки только припухли, да краснота ещё яркая. Чуть подождите, и снова будете краше всех. — Всё понятно. Я вздохнула, прислонившись спиной к столбу, и без всякого интереса оглядела улицу, на которой мы стояли. Самая обычная улица, не широкая, но довольно оживлённая. С двух сторон на нас давили нестройные ряды домов, впереди виднелся светлый храм с колокольней, чей крест отразил ослепительный луч вышедшего из-за туч солнца. Мимо нас в обе стороны с грохотом проносились экипажи и кареты, а вдоль дороги, обходя образовавшиеся после дождя лужи, неспешно прогуливались горожане разных сословий. До слуха то и дело доносились звонкие голоса лоточников, ловко лавирующих по дорогам со своим разнообразным товаром. Нос то дразнил приятный запах свежего хлеба, доносившийся из ближайшей пекарни, то его сводило от отвратительного смрада конского навоза. И запах реки… Он неотступно преследовал нас всю дорогу, а здесь просто донимал меня! Или это из-за расшатанных нервов так казалось… В общем, ничего интересного. Городами прошлого меня уже не удивить. К тому же, учитывая то, из-за чего я оказалась здесь, я испытывала долю отвращения ко всему, что окружало меня. «Никиты уже нет в экипаже… — отметила я про себя. — За всю дорогу не проронил ни слова, только всё рисовал что-то карандашом в маленькой книжке… Мог хотя бы попрощаться для видимого приличия! Хотя… Я к себе тоже не подошла бы, если бы увидела, что стою и рыдаю у фонарного столба. Нужно определенно прекращать с этими слезами! Делу они никак не помогают, а вредят предостаточно. А впрочем, хорошо, что Никита уже ушёл. Хоть это и страшно признавать, но как-то дышать сразу стало легче… Но всё равно не знаю, то ли действительно радоваться тому, что он больше не изводит меня своим присутствием, то ли огорчаться… Ведь сердцу невозможно объяснить, что теперь всё совсем иначе! Оно не слушает, даже не смотря на мучительную боль и безуспешные доводы разума. Так и хочет, негодное, заставить меня броситься за ним следом!.. В надежде ещё хотя бы раз увидеть его…» — Значит, Никита здесь живёт? — прокашлявшись произнесла я, затем вновь огляделась и сложила руки на груди, чтобы скрыть их дрожь. — Но в каком же доме? — А сами как думаете? — Гаврила при этом указал головой назад и немного влево. — Значит, тот, напротив которого стоит наш экипаж? — предположила я. — Он самый. — Мда, совсем не богатый… — Ну, как сказать. Двухэтажный, с чердаком, внутри несколько спален, гостиная, и даже небольшая библиотека. Конечно, краска на доме уже изрядно выцвела и потрескалась, местами даже отвалилась, но многие о подобном доме только мечтают. — Наверное. А где живу я? То есть, жила эта Лидия, чьё имя мне омерзительно до тошноты! Ты знаешь адрес? — вопрос прозвучал намного резче, чем следовало бы, поэтому я поспешила прибавить: — Прости, Гаврила, не хотела орать на тебя. Просто я… — Да ладно уж, не оправдывайтесь, — махнул рукой бывший камердинер. — Всё я понимаю, чай не второй десяток живу на свете. Да и прекрасно видел, что вы словно на иголках всю дорогу просидели. И в воздухе между вами и Никитой словно бы гроза собиралась, хотя вы больше и не смотрели друг на друга, как в первое мгновение после вашего пробуждения. Да мне и самому, признаться, не по себе возле Никиты… Так странно, что вроде бы разумом понимаешь, что он уже не тот, кем ты его помнишь, только упёртое сердце кричит, что всё это не важно… И эти противоречия так выматывают! И в результате понятия не имеешь, как вести себя с ним, о чём говорить, как подступиться… И это я о себе говорю, а уж каково вам сейчас… мне даже представить страшно! — Всё так, всё так, — бездумно прошептала я, глядя на окна того дома, где сейчас находился Никита. В какой он сейчас комнате? Может, вот здесь? Или там? А может, вообще на чердаке сидит? Как же нестерпимо хотелось, наплевав на всё, вбежать туда! Только бы увидеть его, услышать голос… Но в то же время я боялась этого пуще огня! Боялась опять наткнуться на этот холодный, полный ненависти взгляд… Боялась той боли, что рвала моё сердце вблизи него. Боялась снова ощутить, что, находясь вроде бы рядом, мы при этом были как никогда далеки друг от друга. И как преодолеть это расстояние, как вернуть всё на круги своя… Непонятно. У меня были одни сплошные догадки и лишь смутное представление, что нужно делать. Но одно я знала точно… — Гаврила, как мне убедить Никиту, что я — не Лидия? Казалось, он ожидал этого вопроса, так как сразу же ответил без раздумий: — Покажите ему себя настоящую. Уверен, он сможет понять, что вы вовсе не та женщина. — Но как это показать, если в его присутствии меня сковывает дрожь и отнимается голос? — Ну, что я тут могу сказать… — Гаврила задумчиво почесал подбородок, бросив взгляд в сторону дома. — Полагаю, об этом следует поразмыслить на свежую голову. Поедем к вам домой, а то вечереет уже. Адрес я узнал у Никиты. Сказал, что подзабыл его и попросил напомнить. Надеюсь он не соврал и не отправил нас к чёрту на куличики!.. Постойте, что вы делаете? Не знаю, что на меня нашло, но перед глазами вдруг всё поплыло, и я сама не заметила, как начала негромко, но с каждым словом расходясь всё сильнее, напевать песню: «Мы знать не знаем и не помним, Пока не встретимся с бедой, Что весь наш мир, такой огромный, Висит на ниточке одной. Она надеждою зовётся, И верить хочется, так верить хочется, Что эта нить не оборвётся, И жизнь не кончится, не кончится. В часы, когда всё бесполезно И смысла нет на свете жить, Над чёрной бездной, жуткой бездной, Нас держит тоненькая нить. Она надеждою зовётся, И верить хочется, так верить хочется, Что эта нить не оборвётся, И жизнь не кончится, не кончится. О ней почти не помним летом, Но стоит вьюге закружить, Не то что дня без нити этой, Но и минуты не прожить. Она надеждою зовётся, И верить хочется, так верить хочется, Что эта нить не оборвётся, И жизнь не кончится, и жизнь не кончится, и жизнь не кончится, не кончится…»* Мелодия лилась прямо из сердца, словно заточённая среди камней река, которой наконец то прорубили выход на волю. Я повторила её несколько раз, ощущая удивительную лёгкость и спокойствие, охватывающие меня во время пения. Эту песню я спела Никите всего один раз, месяца три назад, и ему она так понравилась… Позже он неоднократно просил меня спеть её ещё раз, но я, глупая, упиралась, и никак не соглашалась. Как же я теперь жалела об этом… И всё же мне в этот момент было хорошо почти также, как когда я оказывалась в крепких, но бережных и тёплых объятиях Никиты. Словно согрела душу, начавшую покрываться тонкой коркой льда… Ведь у меня действительно ещё есть надежда, что всё наладится. Пускай для этого придётся изрядно попотеть. Главное, что Никита жив… И Григорий Ильич тоже. Имею ли я право жаловаться и впадать в отчаяние из-за того, что мой любимый теперь смотрит на меня как-то… не так? При том, что он вообще мог больше никогда не открыть глаза? Конечно нет! И тоненькая нить надежды будет до последнего держать меня над бездной отчаяния… Гаврила сперва вроде бы пытался остановить меня, когда я запела, с неловкостью во взгляде озираясь на прохожих, но вскоре явно сам заинтересовался, и дальше уже внимательно слушал меня. Только с вежливой убедительностью отогнал от нас двух прохожих, которые зачем-то решили дать мне мелочи. Наверное решили, что я какая-нибудь бродячая артистка, или попрошайка, зарабатывающая себе на хлеб подобным образом. Когда же я умолкла, Гаврила первым делом сказал мне, как-то хитро подмигнув: — А ведь зановесочки-то в окошках дёрнулись несколько раз. — Это могли быть слуги, — предположила я, поняв, что он говорил про дом Никиты. — Возможно, но зрение старого алхимика ещё не настолько плохо, чтобы не разглядеть, кто там мелькал. Уверяю вас, Никита всё слышал! И если ваш голос не убедит его сразу же, что вы — совсем не та Лидия, то он хотя бы задумается, что что-то тут не то. — Поглядим потом, долетел ли до него голос моей надежды, — я наконец оторвалась от столба, решительно направившись к экипажу. — В любом случае, пока нам здесь нечего делать. — Согласен. Ведь вам нужно отдохнуть, переодеться… — Вернее — одеться, — перебила я его с улыбкой, чуть пригладив складки на своей бедной ночной сорочке, изрядно перепачканной, и местами порванной. — Здесь такой костюм равносилен фиговому листочку. И отдохнуть мне тоже не помешает… Чувствую, отсутствие нормального сна и длительное голодание начинают играть со мной не самую лучшую роль. В глазах рябит, подташнивает слегка… Но ведь мне и останавливаться никак нельзя! Нужно начинать поиски, хотя я никак не могу понять, с какого боку они вообще нарисовались, и с чего следует начинать. Как и то, что я всё же должна искать… Ах, да! — я хлопнула себя по лбу, заметив растерянность во взгляде Гаврилы. — Я же не рассказала тебе ничего!.. Давай, сядем уже в этот экипаж, по дороге всё объясню. Как же сердце противилось уезжать оттуда… Полагаю, бо́льшая его часть всё же так и осталась там, возле тех невзрачных дверей, в тоске по отнятому любимому. Но это не помешало мне затрепетать от ощущения пристального чужого взгляда на себе. «Господи, неужели опять тот колдун с волком?» — в ужасе подумала я, оглядевшись. Взгляд неожиданно зацепился за стоящую возле пекарни женщину в чёрной одежде. Лицо скрывала вуаль, но я готова поклясться, что её взгляд был обращён на меня. «Ещё бы, я ведь только что голосила песню на всю улицу! — тут же нашла я этому объяснение. — Не нужно становиться параноиком». Успокоив себя таким образом, я принялась рассказывать Гавриле о своём неожиданном визите к Раде. Всё это время он был молчалив, даже не пропустил на лицо ни единой эмоции, будто окаменел… Но стоило мне закончить, как Гаврила тут же уверенно выдал: — Не торопитесь с поисками этого некого предмета. Тяните с этим как можно дольше. На кой чёрт вы должны искать это «что-то»? А потом ещё с его помощью искать некого человека, который будто бы должен как-то помочь вам со всей этой ситуацией? Всё это очень странно… Каким образом это поможет вам доказать, что вы с Никитой предназначены друг другу судьбой? Ведь, если память не подводит, именно в этом и заключалась первоначальная ваша цель. Так в чём же дело? Зачем ещё и это теперь? — Честно говоря, я сама думала также, как и ты сейчас. Но, с другой стороны… Что если нам и вправду стоит попытаться отыскать чёрную книгу? Не важно, имелась ли именно она ввиду, или же нет. — Нет, не думаю. Это всё равно что ходить с сырым мясом в руках в клетке тигра. Как думаете, долго вы продержитесь? Послушайте, мы с вами простые люди, не нам тягаться с колдунами, а уж тем более нельзя дразнить их! Лучше притворитесь глупышкой, у которой ничего не получается отыскать, и гните в это время свою линию. А именно — будем вместе искать способ, как вернуть нам Никиту и Григория Ильича. — Но что, если я всё же должна буду найти именно это книгу? То что тогда? Сам говоришь, не нам тягаться с колдунами. А вдруг они решат заставить меня это сделать? Так не лучше ли рискнуть, первой проявить инициативу, и, возможно, получить в руки хоть какую-нибудь защиту от них? — А вы уверенны, что получите её с этой книгой? — Не знаю. Но хочу узнать. Прости, Гаврила, но я не согласна на роль жертвы, в чью игру не оказалась бы втянута. Мне нужно отрастить зубы и когти, то есть стать той, кто сможет дать отпор… — Иными словами, вы хотите податься в ведьмы… — А хоть бы и в ведьмы! — воскликнула я, правда не думала о подобном до этого мгновения. — Лишь бы это пошло на благо мне и всем моим близким. Понимаешь, о чём я? — Да понимаю конечно же, только это игра в одиночку на чужом поле… — Гаврила на время задумался. — Давайте всё же не будем спешить. Обсудим всё ещё раз завт… Чёрт, да что опять такое?! Последнее он прокричал потому, что наш возница со взрывом брани и проклятий принялся резко останавливать лошадь, из-за чего она поднялась на дыбы. «Не дай Бог понесёт ещё!» — мелькнуло на подсознании, из-за чего я незамедлительно выскочила из экипажа и отбежала в бок, а за мной и Гаврила. И вот тогда мы и увидели, в чём же была причина — на дороге, раскинув руки в бока, лежала без сознания молодая женщина в чёрной одежде. Возле неё бесхозно валялась шляпка с оттопыренной вуалью…