Рассвет

Франсуа готовился мыслями к тому, что будет казнён как предатель и изменник по какому-то обвинению…абсурдному и ложному и оттого, действующему на толпу гипнотически. Любить Габриэля, любить правителя было проще, чем оспаривать обвинение и заступать за министра. Даже Эва не понимала в какую ловушку загнала себя и было Франсуа её жаль и горько за судьбу советницы. Она обречена, сжить себя со свету слепой преданностью Габриэлю, тот не позволит ей существовать иначе, чем по указке своей жесткой руки. Остаётся лишь молиться на то, что ведьма никогда не поймёт, что была лишь марионеткой в умелых руках кукловода. Этот кукловод по-своему привязан к ней, но скорее как Творец, а не как равный сердечный друг. Пусть уж она останется в своём мире. Пусть не поймёт. Пусть её фанатично-жертвенная любовь, личный терновый ад станет вечной короной жизни! спаси Эвелин, Святой Луал! Убереги же дочь блудную свою от боли… Распахнулись двери темницы оглушительнее, чем прежде. Франсуа увидел яркость свечей из мрака коридора, и на миг почудилось отставному министру финансов, что явились за ним – вести на казнь. Но знакомый шёпот, едва различимый шелест отозвался от стен тенью и подполз к пленнику: -Иди за мной. И властная надменность скользнула в этом голосе. И сила, незримая и беспокойная, словно бы выбросила Франсуа в плохо освещаемый коридор… Что-то тяжёлое и тёплое легло на острые плечи ловкого царедворца и чья-то рука – ледяная и тонкая потащила его по почти невидимым и стаённым коридорам. Франсуа думал, что хорошо знает Авьерский замок. Каждый же раз, прогуливаясь по нему с Эвелин, он удивлённо открывал для себя новые тени и коридоры. Совершенно точно в прошлый раз за зубчатой стеной, кусок которой выхватило острое едкое пламя свечи в руках скрытой фигуры, находилась дверь с кованым железным замком! Но сейчас двери не было. И эта часть мрачного и холодного замка казалась совсем неузнаваемой. Пламя выхватывало куски стен и потолок. Своды здесь были много ниже, чем в основных залах и кабинетах, но воздуха, казалось, было больше. Какая-то свежесть – странная солёная свежесть царила в этих стенах. Франсуа шёл за фигурой в плаще, что освещала дорогу. Он не мог сказать, кто ведёт его – мужчина или женщина? Но знал, что его руку сжимает Эвелин, шедшая сбоку и чуть впереди. Был ли сзади кто-то ещё – Франсуа сказать не мог. Они шли то вверх, то вниз и шли, казалось, уже очень долго. И ни разу не попалось, ни одного окна. Стены – голые, украшенные ли доспехами, жуткими полотнами, цепями, зеркалами – но стены! Блуждали замученные, жемчужно-голубые духи – привидения. Они обитали в подземельях и только…значило ли это, что долгий путь по змеиным коридорам проходил до сих пор в самом низу замка? Стены сужались и расширялись, становилось то тише, то громче – грохотали чьи-то шаги и изредка доносились голоса. Когда в коридорах раскатывался шум – вся преступная группа сворачивала в подвернувшийся коридор и шла… -Куда ты ведёшь меня, Эвелин? – Франсуа спросил шёпотом, но даже шёпот показался ему оглушительным. -Тш! – она закрыла ему рот ладонью и вжалась в стену. – Спасаю тебя. Уж ты должен был догадаться! -Не смей. – Франсуа отнял её руку ото рта и строго взглянул в темноту. Конечно, он не знал, где Эвелин, но надеялся, что жест получится эффектным. – Габриэль будет в такой ярости… -Франсуа, при всём уважении! – её рассерженный шёпот раздался откуда-то с другой стороны, чем ожидал поверженный министр и с удивлением он вдруг понял, что рука ведьмы больше не в его ладонях. – Да даже без уважения…неужели ты думаешь, что от Габриэля можно что-то укрыть? Мы здесь – он знает это. Нас не взяли и не возьмут. Франсуа сразу понимал, что Эвелин просто так не сдастся, и будет пытаться его освободить. Что же – вариант с побегом был не самым худшим. Если попадутся быстрые кони, то уже к полудню, максимум, к вечеру будет на какой-нибудь окраинной деревушке. Ищи его тогда… Франсуа, Эвелин и неустановленное лицо снова начали свою пляску шагов по коридорам. Министр финансов пытался успокоить блуждающие мысли о свободе, глоток которой ему удастся (вдруг и правда удастся?) вырвать перед смертью. Нет, бывший министр финансов не питал иллюзий. Он понимал, что если Габриэль позволил ему бежать, это не значит, что он получает право на жизнь. Скорее – отсрочка. Некромант достанет своего придворного – слишком уж активно интересовался Франсуа последними делами, но, что было много хуже, составлял партию Эвелин. Габриэль не боялся переворота со стороны ведьмы, но очень боялся потерять над ней контроль… дружба же с Франсуа рано или поздно должна была закончиться именно так. Пусть Эвелин живёт с мыслью, что сделала всё, что могла. Она устроила побег с прямого слова правителя и верила, что тот хоть и не прощает Франсуа, но дарит ему за верную службу жизнь. Пусть она живёт в этой фантазии, пока не придёт известие о том, что её друг наткнулся на грабителей в лесу…или не заболел странной хворью. Франсуа не знал, какую мстительную судьбу приготовил ему Габриэль за то, что он посмел так сблизиться с Эвелин. Некромант долго вынашивал свою месть и, наконец, нашёл достойный ход. И как вовремя всколыхнулись глубинные рты, требуя жертву крови и плоти. В пять человек, призванных жертвой из земель Авьера по плану Габриэля вошёл и Франсуа. Эвелин согласилась участвовать в ритуале, полагая, что нужны лишь люди…она не знала, что люди будут подбираться правителем особенно тщательно. На то, что она узнает – рассчитывать и не нужно. Ведьма не сумеет посмотреть внимательно в лица полсотни жертв. Ещё и ночь, и шум воды, разбивающейся о скалы (место ритуала живописно и мрачно), и вовсе не поймёт. К тому же – вскоре ей придётся узнать, что жертв должно быть не пятьдесят, а пятьдесят одна… и остро встанет вопрос о последней. Будет ли ей дело до Франсуа? Конец пути застал министра врасплох. Он уже не понимал, сколько и куда идёт и тут – всё прекратилось. Открылась какая-то дверь, ведшая, как оказалось, на задний двор и бывший министр финансов чуть не задохнулся от неожиданно свежего воздуха. Кашляя, не видя почти ничего в выступивших слезах, кроме коней и повозок, он с трудом приходил в себя. -Франсуа, - Эвелин тихо взяла его за руку, и низложенный министр сразу же пришёл в обычное состояние. – Тебе пора, мой друг. Асмес покажет тебе место в караване…вывезет за пределы города. Там уже пересядешь на коней и езжай…подальше. Она сунула в ладонь Франсуа бархатный мешочек, тяжёлым холодком, отозвавшимся в руке. Монеты… -Прощай! – Она порывисто обняла его, но прежде, чем низложенный придворный успел обнять её в ответ, уже отстранилась и шагнула в провал темноты замка. -Спасибо тебе, - шёпотом отозвался Франсуа. – Спасибо. Прощай. Сохрани её, Луал. Уберегите её от ужасной правды о своей преданности чудовищу, девять рыцарей-служителей Его. Пролейте на неё благодать, избавьте её от страхов и сомнений… Франсуа сел в услужливо подсказанную повозку, закрылся под брезентом и закутался в поданный каким-то пронырливым слугой плащ – чистый и серый. В благодарность придворный кинул слуге монетку и тот скрылся с усмешкой на губах. Двинулись в путь…заскрежетали телеги и носилки, тихо зашуршали покрывала, зашипела дорога, приминаемая лошадиными копытами… В это время Вильгельм и Габриэль буднично совещались о будущих жертвах. В это же время Эвелин сползала в беззвучных слезах по стене, скрытая тенью и немотой подземелья. Скиллар обходил охранные посты, не зная, что через несколько минут увидит пустую камеру пленника. Спал пьяным сном адмирал Халет, откупоривал первый раз вино хмурый Лотер, бегала в лазарете сестра Кара, выполняя будничные свои обязанности. Асмес сопровождал караван в главной повозке, прикидывая, какую выгоду он может получить от Эвелин за такое покровительство государственному преступнику. Сам же Франсуа, скрытый покрывалом и мантией, с ноющими ранами, усталостью, головной болью и ощущением голода лежал и прокручивал в уме блистательную карьеру свою. Вот он возвышается, вот входит в Совет, вот балы, вот Эвелин, интриги, заговоры…и падение. Как больно падать с блистательной высоты хрустальных лестниц, укрытых дорогими коврами, вылетать из жизни, полной бархата и дорогой парчи в вырванные мгновения неизвестности. И в этот же самый момент, пока кто-то спал, кто-то лечил, совещался, или безмолвно страдал в темноте, в город въезжал молодой юноша, стремящийся к власти. Он жаждал приблизиться к двору и вёз на поклон к Самому, письмо от своего небезызвестного родителя, рассчитывая на получение должности при правителе, сладкую и роскошную жизнь. Юноша с трудом оттянул коня в сторону с главной дороги, когда мимо, дробно стуча и спеша, проезжал торговый караван... его солнце лишь восходило, откуда же ему было знать, что сейчас на одной дороге встретился и восход, и закат? Слишком уж он был юн, неопытен, самонадеян и жизнелюбив. А тот…второй, был разочарован жизнь, молился за то, чтобы Эвелин уже никогда не узнала о своём истинном положении при Габриэле, да за пару лишних глотков свободы на этой славной земле…молился и учился не замечать пульсирующую головную боль – вечную спутницу славы и известности, отметку страданий и бесконечно насмешливой игры. Игры, в которую можно лишь проиграть.