***
время течёт неумолимо медленно, будто пытаясь оттянуть момент сдачи до масштабов какой-нибудь конференции. тэхёну выпадает третий билет. два вопроса, ответы на которые он знает и объяснить взаимосвязи сможет. тревога оседает липкой плёнкой в желудке, и ему хочется выть. он готовится десять минут — остальные аккуратно вынимают заготовленные подсказки. на черновике расписан план объяснения каждой темы по блокам, приписаны дополнения, имена, фамилии, где-то даже даты. он знает и понимает, что сейчас будет объяснять преподавателю, который осматривает студентов отнюдь не вселяющим надежду взглядом. тревога бьёт крыльями в грудки, но тэхён сглатывает и неуверенно поднимает руку. мужчина смотрит на него несколько секунд, думая над тем, что ответить. — если вы готовы, прошу за стол, ким. тэ задерживает дыхание. он начинает рассказывать, постепенно подводя к сути, и ему кажется, что его слушают. хотя это неважно, ибо от него ждут знание материала, а не демонстрацию ораторских способностей. первый вопрос занимает не больше семи минут, и он начинает читать второй, но преподаватель останавливает его движением руки. тэ поднимает брови в изумлении. — давайте зачётку. руки трясутся сильнее, чем когда он сюда ехал. он протягивает книжечку мужчине, стараясь не смотреть за движениями чужой руки в надежде разобрать почерк. — до следующего семестра, — он ему улыбается и отпускает в коридор. тэхён вылетает из кабинета, забрав сумку с тетрадями, пытаясь успокоить вполне оправданную тревогу. в зачётку смотреть попросту страшно, потому что исхода всего два. первый — и самый неутешительный — заключается в том, что его всё же послали на пересдачу и написали «не зачтено». второй, отдалённо напоминающий сказку и кажущийся выдумкой — это «отлично». тэхён выдыхает. «отлично», выведенное синей ручкой в маленьком окошечке, греет что-то внутри, почти обжигая собственные руки. он вновь сверяется со временем. до конца первого экзамена сорок минут, которые он планирует провести в столовой, жуя купленную в забегаловке несколько дней назад булку. под ногами почти не ощущается пол — зачётная неделя началась приятнее, ломая все его ожидания по поводу преподавателя и своего незнания. он знает гораздо больше, чем предполагает, он этого боится признать. следующие два экзамена пролетают спокойно, потому что к ним он готовился заранее, освобождая время для более значимых. где-то в коридоре мелькает чонгук, неожиданно попадающийся на глаза — тот кидает на него несколько долгих взглядов, одновременно с кем-то разговаривая. в эти же моменты мимо него вороном пролетает сокджин, быстро скрываясь за дверью — экзамены того чуть сложнее, но сокджин почти всегда сдаёт их превосходно. в целом — жизнь людей вокруг кипит, пока сам он думает над тем, как лучше будет добраться до дома, ибо погода выкидывает сюрприз в виде идущего стеной снегопада, доставляя проблем с передвижением не только ему. он гипнотизирует окно несколько минут, прежде чем решает, что придётся идти пешком — транспорт вряд ли соизволит приехать хоть куда-то, а прогулки никогда не приносили ему вред. поправляя шарф на шее, краем глаза он снова замечает чонгука — тот словно продумывает какой-то план, пока вокруг него крутится и маячит что-то барабанными палочками друг из группы. но тот словно не видит его, сконцентрировав всё своё внимание на тэхёне, который уже направляется к двери. у чонгука загорается жёлтой лампочкой идея, попытаться воплотить которую так же необдуманно, как планы тэхёна о пешем ходе до дома, но он срывается с мёртвой точки и останавливает старшего в тот момент, когда он тянется к дверной ручке в намерении открыть дверь. тэ натыкается своим удивлённым взглядом на почти горящие глаза чонгука, в лёгком изумлении аккуратно убирая чужую хватку с собственной руки. пальто сминается в том месте, но тут же разглаживается, стоит тэхёну опустить руку вниз. он пробегает быстрым взглядом по фигуре в чёрном одеянии, с интересом примечая заправленную в кромку штанов рубашку. — ты собрался домой? — чонгук видит чужое удивление, но предпочитает его проигнорировать. — не хочешь добраться с комфортом? — неужели у обычного студента есть деньги на второй билет в метро? — подобную роскошь себе может позволить только сокджин, а я могу предоставить более благоприятные условия передвижения, чем старый обшарпанный вагон с незакрывающимися дверцами, — чонгук улыбается, ожидая реакции. тэхён сводит брови к переносице, всячески стараясь понять, о каком транспорте говорит чонгук. машину он даже не рассматривает — вряд ли кто-то позволит чонгуку сесть за руль. чонгук вздыхает. — короче, можно я подброшу тебя на машине? — кто одобрил тебе права? — тэхён замечает мелькнувшую усталость в чужих глазах. — он с нами? — он указывает рукой на парня рядом, что несколько минут назад активно жестикулировал палочками для барабанов. — я сомневаюсь, что моя компания как-то стеснит вас, — оживает стоящий рядом с чонгуком — если тэхёну не изменяет память — хосок. — тем более у него машина добротная, мы туда всю нашу технику для выступлений впихать можем, при желании — ещё и сами усесться. тэхён несколько раз смотрит на чонгука, потом на хосока и в итоге, как кажется ему, сдаётся. честно, доехать до дома, сидя в комфортном салоне автомобиля, гораздо приятнее, чем переступать через сугробы, что, возможно, и становится очевидной причиной, по которой тэхён согласился. от чужих предложений он отказывался редко, если это не огромные траты в его сторону, но иногда соглашаться на авантюры в корее всё страшнее, особенно ехать куда-то с малознакомыми людьми в непроглядную пургу. может, чонгук и не выглядит как маньяк, но кто знает, что скрывается под милым лицом и чёрными балахонами. на улице похолодало не меньше, чем на восемь градусов, что ощутимо ударяет по лодыжкам — длинные носки тэхён не надел, потому что подобные обстоятельства не прогадывал, когда собирался в университет, из-за чего вынужден теперь терпеть прохладу в районе стоп. чонгук ведёт их за чёрные, как смоль, массивы ограды, держась левее. он идёт по протоптанной дороге, заходя на подземную парковку рядом с главным корпусом, шаря в карманах. выудив из брюк ключ, сверкнувший значком мерседеса, он напрягает только тэхёна, ибо хосок чувствует себя обыденно, словно подобное видит каждый день. почему-то тэ думает, что это отчасти правда. они петляют между лабиринтами машин с минуту, прежде чем всё-таки подойти к нужной. гелендваген мигает фарами, когда чонгук нажимает на кнопку открытия дверей, вводя тэхёна в секундный ступор. чонгук же не по приколу арендовал дорогостоящий автомобиль, чтобы разъезжать по заснеженному сеулу и подвозить друзей-знакомых на нужные адреса? мелькает мысль, что это машина отца, но она испаряется здесь же, стоит хосоку подтолкнуть его к автомобилю. — чего уставился? никогда настолько дорогих машин не видел, что паническая атака началась? прыгай на переднее сидение, я на заднем — там места больше. — а она правда твоя? — спрашивает тэ, поднимая глаза на чонгука, собирающегося садиться внутрь. — моя. подарок на совершеннолетие, — коротко объясняет студент, одним прыжком оказываясь на сиденье. он устраивается поудобнее, в то время как тэхён подходит ближе и на пробу тянет за ручку. механизм срабатывает автоматически, впуская его в салон, пропахший сладким запахом ароматизатора. он наступает на ступеньку, с непривычки быстро прыгая на свободное место, чем при приземлении вызывает лёгкое покачивание салона. ему непривычно находиться в такого рода машинах, которые он встречал только на картинках из интернета. он чувствует недоверие и смешанные чувства от происходящего, ибо чонгук никогда не был прославлен суммой, зарегистрированной на банковских счетах. музыкант, гитарист, активный в жизни университета, да кто угодно, только не богатый студент с ключами от гелика в кармане. тем временем чонгук заводит мотор, машина начинает тарахтеть, включая автоматический подогрев сидений, что дает тэхёну чуточку расслабиться и перестать озираться. в своём двухлетнем пальто тэхён выглядит как курица в городской квартире, откидываясь на спинку. они стоят несколько минут, пока чонгук прогревает салон и двигатель, после чего он начинает плавно выезжать из парковки. на улице машина не тонет в сугробах, образовавшихся на дороге, лишь изредка встряхивается на кочках. чонгук едет к ранее названному адресу тэхёновой квартиры, выглядя при этом максимально спокойно, в отличие от тэхёна, явно не привыкшего к таким милостям и заботе о его комфорте. попытки не думать о стоимости автомобиля, в салоне которого он неосознанно дышит, проваливаются с грохотом, всасываясь в вентилятор печки, что работает без перебоев. он никогда не гнался за деньгами, популярностью и всеобщей любовью, оставаясь с тем восприятием финансов и их тратой, с каким покинул родные пенаты. чонгук, кажется, тоже, но лишь из-за предоставления ему всего в раннем возрасте и внушённого «деньги — не проблема». может, и не проблема, но в современном мире показатель несомненной власти и величия, доказательство своего превосходства над нуждающимися и факторов, выделяющих из толпы. тэхёну никогда не будут понятны привычки богатеев, чонгуку — почему нельзя выбросить чайный пакетик после первого использования и в чём роскошь подъехавшей маршрутки. разные представления о деньгах и их владении образуют разные слои населения. — твои родители — обеспеченные, чонгук? — тэхёну всего лишь интересно, потому что эта информация для него максимально посредственная. — достаточно. в их кругах мы плаваем где-то посередине, перебиваясь с необходимостью маминой работы, — в голосе чувствуются нотки горечи, которые игнорирует хосок. — тебя напрягает, что моя машина стоит дороже, чем годовой съём средней квартиры в сеуле? не напрягайся, в моей семья она одна из самых дешёвых. — хорошо живёте, — коротко реагирует тэхён, смотря на своё отражение в боковые зеркала. — ты не любишь говорить о своём достатке? почему, если не секрет. чонгук рядом с ним вздыхает. — я не хочу, чтобы люди видели во мне кошелёк, а не человека. да, мои родители состоятельные люди, но это ничего не меняет. это не делает меня на голову выше, например, тебя или хосока, ведь мы всё ещё живём в одной стране, учимся в одном университете, а с хосоком нам иногда раньше приходилось делить одну кровать. очень много людей думает, что я — зазнавшийся мажор, но я же смотрю те же фильмы по той же подписке и слушаю ту же музыку, мы с группой записываем треки в гараже, тэхён, — они останавливаются на светофоре, чонгук поворачивает на него голову. — мой папа мог обеспечить мне лучшую музыкальную студию, вип-завтраки, обеды и ужины, купленный диплом с отличными результатами, я мог носить лучшие одежды и отдыхать где-нибудь на ямайке, но вместо всего этого я максимально приближен к среднему классу населения. из дорогого у меня только машина, кофеварка и гитара, с которой я написал всю свою лирику, а всё остальное — до фирмы молока в моём холодильнике — точно такое же, как у тебя, например, как у парней из группы, как у тех девочек, что пытаются подглядеть бирки магазинов на твоих свитерах. я — обычный, только у меня есть счета в банке на моё имя, которыми я уже пять лет не пользуюсь, и родители, пытающиеся переманить на сторону «комфорта», — светофор загорается зелёным, дворники на стёклах очищают от снега лобовое стекло. — только они не понимают, что я никогда не буду делать этого. мне банально не позволит совесть, — отвечает на образовавшийся в воздухе немой вопрос тэхёна, прибавляя скорость. всю оставшуюся дорогу они проводят в гробовой тишине. хосок под впечатлением от откровений чонгука, тэхён почему-то слишком много думает. парни высаживают его с каменным выражением лица около подъезда, символически прощаясь. тэхён провожает дорогой автомобиль, постепенно уезжающий со двора, глазами, понимающими больше, чем ему хочется. чонгук не так прост, как кажется на первый взгляд, скрывая под чёрными одеждами и приятной внешностью человека с драмой длинною в жизнь и желанием «доказать своим родителям» больше, чем может на самом деле. в районе груди ноет что-то, что ныть не должно, но тэхён игнорирует подступающее чувство несправедливости и заходит в подъезд. от стен эхом отражаются его собственные шаги, пока он доходит до лифта. в груду пустых и бесполезных мыслей о ещё полноценных двух днях сессии, срывая все замки и картонные стены «непозволенного» предостережения, врывается мысль, что им с чонгуком слишком легко будет найти общий язык. и это пугает его больше, чем пересдача.***
второй день недели начинается крайне уныло — он не чувствует прежней тревоги, которая раньше сдавливала горло цепкими руками, погружая в пучину страха. его словно отпустило в свободный полёт в пропасть, таящую в себе долгожданный запретный плод, на дне, в котором не тонешь, а уверенно вышагиваешь по бетонным плитам. он причёсывается быстрыми и размашистыми движениями, думая над тем, что неплохо было бы прихватить с собой тетрадь с конспектами и заглянуть в заметки в телефоне, где хранилось пару дополнений к некоторым вопросам, которые нужно было раскрыть немного больше, чем на размер конспекта. когда со сборами закончено, ему вновь предстоит преодолеть дорогу от дома до университета, что крайне удручающе — выпавший снег только что успели притоптать, превратив его в подобие тропинок, тянущихся по всему району и пропадающих в другом. дороги, по которым ездит общественный транспорт, к его великому счастью расчистили, спасая от огорчения как минимум несколько десятков студентов, у которых нет собственного транспорта или нет знакомых, что могли бы их подкинуть. у тэхёна такой знакомый есть, но напрягать чонгука не очень хотелось — собеседник он интересный, бесспорно, но тэхён поддаётся опасениям, не желая, чтобы они подтвердились. тем более ему всё ещё не до конца комфортно в дорогостоящей машине и в компании чонгука. они знакомы от силы неделю, знают друг о друге минимальное количество информации, и тянется за этим общением пока только чонгук. тэхёну нужно время, чтобы понять, что он впускает в свой круг общения нужного человека, того, с кем действительно интересно, с кем не страшно пройти рука об руку многое и, в конце концов, открыться. люди очень редко раскрывают и дают в пользование свои мысли и переживания, вскормленные обществом, которое предлагает не быть одиноким, чтобы не терять репутацию, статус и лучше бы человеку иметь в лицах знакомых кого-то более влиятельного, чем он сам, чтобы в случае чего можно было спрятаться за чужую спину, не опасаясь, что его подставят. тэ понимал, что влияние, которое человек оказывает своими достижениями в той или иной сфере, позволяло разным людям додумывать истории и выстраивать цепочки рассуждений, сродни сеульскому следственному комитету. и чем сильнее это влияние, тем тише сплетни и тем чаще они долетают до чужого слуха. очень натренированного, между прочим. может, именно из-за возможности быть осужденным тэ никогда не хотел себе статуса, не присущего ему, и остерегался тех, кто этой идеей буквально жил. у чонгука прослеживается протест ко всему, что даровали ему родители своей многолетней работой и опытом, начиная от статуса их как семьи в определённых кругах и заканчивая наследством, от которого он отрекался при любом раскладе. чонгуку внушили, что всё то, что люди почитают «комфортным», ему неоспоримо нужно и без квартиры в одном из самых богатых районов города он скончается унизительной смертью, вовремя не оплатив коммунальные счета. чонгуку оставалось лишь показательно, фактически стоя рядом с папой, заходить в приложение банка и оплачивать расходы. папа надеялся, что это возрастное и вскоре чонгук всё же перемкнёт на их сторону, заняв место начальника в известной компании по обеспечению риелторов. сейчас же пусть учится на своём лингвистическом, играет на гитаре и пропадает днями и ночами в гараже с компанией друзей. вечеринки с фейверками прямо перед крыльцом поместья не устраивает, и за это можно поблагодарить. тем временем тэхён уже сидел в кабинете экзаменатора, понимая, что если он не сдаст, то это пересдавать он будет только взяткой, ибо вновь учить тот сток информации он не готов морально, а телу, не имевшему уже неделю адекватного сна, не приглянется идея о повторе данного катарсиса. волнения в нём нельзя сыскать и капли — он смирился с происходящим и полностью отдал своё существование на растерзание преподавателю и его каверзным вопросам, заранее думая над тем, кем можно подработать, чтобы быстро получить деньги. легально, конечно же. он вновь выходит первым и вновь начинает размеренный рассказ, повествуя по заданной теме, тем самым подводя к сути вопроса — чуть медленнее, чем он предполагал, но преподаватель не слишком заинтересован в том, о чём именно рассказывает ему тэхён, поэтому студент напрягается только тогда, когда два вопроса размусолены по полочкам, а известный своими придирками преподаватель не задал ни одного дополнительного вопроса. — это всё, я ответил на вопрос. господин чхве, вы можете дать оценку? — тэ аккуратно тянется за зачёткой, доставая её из заднего кармана сумки. — интересно то, мистер ким, что, несмотря на те ситуации, иногда не самые приятные, в которые вы попадаете, вы с лёгкостью находите пути решения, оставаясь даже без минимальных жертв. вы прекрасно подготовились к моему предмету, по вашим глазам я вижу, что вы очень хотите поскорее уйти отсюда, так что давайте зачётку и мы не увидимся с вами в этом году. выходя из кабинета, тэ хочет кричать от радости, прыгать на месте и целовать землю, ведь он сдал очередной зачёт на «отлично». настроение немного поднимается, но следующий экзамен намерен выжать из него оставшиеся силы, хотя он не слишком переживает по этому поводу. может, он тратит остатки некогда сильного иммунитета на то, что действительно стоит этого? хотя, кроме него, его результатам в зачётке никто не порадуется в той степени, в которой ему бы хотелось. родители примут оценки как должное, потому что им никогда не был важен пройденный путь и затраченные усилия — их никогда не интересовало чужое состояние. они всегда выжимали из тэхёна максимум, а за неудачи отчитывали. тэхён морально, физически и как-то там ещё устал получать в свой адрес осуждение, неприязнь и пустой взгляд. это грузиками оседало в груди, наверное, потому что до какого-то момента он хотел учитывать мнение близких родственников, если это не переступало грани дозволенного. для родителей их сын был настолько посредственным, что все его заслуги здесь же присваивались всем членам семьи, в особенности им, ведь это именно они родоначальники этого чуда и это они воспитали его, вложив самые ценные знания и показав на пальцах, как правильно жить, чтобы все были им довольны. тэхён честно хотел верить в правоту старших, на подкорке набив себе чёрной химозной краской, что с таким воспитанием в люди страшно выходить — засмеют. гендерные стереотипы, гомофобия, социальный конструкт, незадавшийся патриотизм и несколько психологических травм, деньги на лечение которых он уже три года откладывает в копилку, родители оставили в качестве наследия. жизнь до переезда в столицу была для тэхёна неудачной версией проектной работы, незаконченным наброском, однослойной туалетной бумагой, чем угодно, что не приносит ни капли счастья, но в самом крайнем случае используется, чтобы оправдать свои старания. целеустремлённость не дала оставить всё в том виде, в котором это представало перед его глазами. это всё было откровенно ужасно, чёрство и, если признаться, несчастнее, чем он чувствовал себя в то время, сидя в родительской квартире, он себя за двадцать один год не чувствовал. осматривая стены университета, где учёба приносила счастья больше, чем в — сейчас такие далёкие — школьные времена, он даже не хочет представлять, что его жизнь могла пойти по другому сценарию. фактически, он сбежал от чужих ожиданий, намерений и планов на свою собственную жизнь и он не помнит, когда смел сожалеть о принятом решении. звонок немного отрезвляет его мысли, возвращая в двадцать девятое декабря, в коридор около кабинета, в котором сейчас будет проходить экзамен. мозг не успевает выбросить гормон волнения, поэтому тэхёну остаётся, положив руку на дверную ручку, плавно толкнуть дверь во внутрь. страшнее страха о потере имеющейся жизни нет ничего. даже самая главная дисциплина на курсе уже не вызывает прежних эмоций — лёгкое ускорение пульса он предпочитает игнорировать, ибо не велика потеря. место у него точно не изымут, а билеты он выучил. волноваться банально не о чем, из-за чего, взяв билет, он здесь же начинает решать его. без задних мыслей и страхов о провале. при ответе он не чувствует былого волнения, то словно куда-то скрылось, оставляя место только пришибленным, приближённым к этому моменту и состоянию мыслям, позволяющим перекрыть собой все страхи, неправильные сценарии и взявшуюся из ниоткуда неуверенность. слова текут рекой из незакрывающегося рта тэхёна, пока преподаватель заметно напрягается. эта женщина никогда не воспринимала чужую успеваемость по большей части предметов всерьёз и редко ставила её обладателя в штыки. учится мальчик неплохо, пусть учится, она ему, хоть и являлась ведущим его группы, ничем не обязана. она слушает незаинтересованно, что чувствует не только сидящий перед ней, в свою очередь максимально заинтересованный в личном ответе и хорошей оценке, тэхён, но и близ находящиеся студенты. те нервно прячут руки под парту, опуская застыдившиеся глаза в пол — они принесли шпаргалки, зная лучше всех на потоке, что им, бюджетникам, она не простит подобное, стоит только запаху скотча мелькнуть в дверях её аудитории. может, именно из-за этого к тэхёну — если это можно так назвать и возложить понимание к этому, как к проявлению чувств — она относилась терпимее всех в группе. тот по нескромной репутации никогда не делал и уж тем более не пользовался шпаргалками. уважения к таким людям банально больше, потому что, находясь на бюджетном месте в среднем университете столицы, при этом не думая списывать или мухлевать во время сдачи основных или промежуточных экзаменов, он всё ещё не покинул учебное заведение и уважительно относился к оценкам преподавателей. инцидент годовалой давности, во время которого его, с красными от бессонницы глазами и истощённым от редких приёмов пищи еды телом, хотели послать на пересдачу из-за одной неправильной, незначительной даты до сих пор вызывал в нём ужасные чувства. в тот день он специально не пошёл на экзамен, морально готовясь к отчислению, но профессор, ведущий тогда дисциплину, чужой протест принял и, закрыв глаза, поставил зачёт. не от широкой души, конечно, — завёрнутые в конверт десять тысяч вон неприятно шебаршили во внутреннем кармане пиджака. честно признаться, тэхён думал, что эту дисциплину он тоже закроет взяткой, но преподавательница, явно нежелающая здесь находиться и слушать бубнёж третьекурсников, в какой-то момент утыкается в тэхёна долгим взглядом, отчего тот решает остановиться. они сверлят друг друга двадцать долгих секунд, прежде чем она переводит глаза на зачётку, лежащую на столе, и, протягивая руку, хватает её. — неприятно будет слать вас на пересдачу, — начинает она и нечитаемо видит, как внутри у тэхёна что-то надкололось. билет в его руках нервно дёргается. — потому что в этом нет нужны. до свидания, ким тэхён. встретимся в следующем году. за несколько секунд тэхён пережил весь спектр эмоций, на который только способен человек его возраста и социального положения. не дожидаясь, пока она пригласит следующего, он собирает свои вещи и вылетает из кабинета, как кажется ему, на крыльях. очередная положительная оценка, красующаяся в зачётке, теплит что-то в груди. пока он не знает, оправданы ли жертвы здоровья и сна, но факт того, что это приносит ему положительные эмоции, достаёт откуда-то из глубин тонкий фитиль надежды, мерцающий тёплым пламенем и разряжающим обстановку светом от огня. он не может прикоснуться к нему, но он счастлив чувствовать это, ибо грудь крайне редко заливало теплотой, возродившейся благодаря успехам. поправив причёску, проведя по прядям пятернёй, он слышимо ступает по полу. звук из-под ботинок отражается от стен эхом, заполняя пустующий коридор постукиваниями обуви. смотря себе под ноги, тэ медленными и размеренными шагами, словно благодаря всех присутствующих за случившееся, спускается на первый этаж. протянув заскучавшей гардеробщице номерок, он неожиданно вспоминает о чонгуке. тот же тоже, по идее, должен сейчас сдавать зачёт, сидя в одной из аудиторий. тогда почему у него было ощущение, что даже запаха чонгука в здании не было? какова вероятность того, что вместо зачётов чонгук репетирует с группой программу к предстоящему новогоднему концерту, тем самым нанося своему учебному процессу ущерб? или того, что второкурсник закрыл всё ещё на прошлой неделе автоматами, усердно работая в течение семестра, чтобы сейчас без зазрения совести сидеть в гараже со старшими ребятами? тэ просовывает руки в рукава пальто, понимая, что чонгука он не знает совсем. насколько чонгук расчётлив, есть ли у него ежедневник с распланированной наперёд неделей, как часто они видятся с группой да и, в конце концов, почему лингвистика, если к музыке, по рассказам других людей, душа не то что лежит — расстилается? образовавшиеся в его голове вопросы хочется задать, но не по переписке. хочется с глазу на глаз, находясь в одном помещении и занимаясь чем-то совместным в этот момент. всего парочка вопросов, несколько минут чужого, возможно, драгоценного времени и теплейшая атмосфера дружбы. тэ не чувствует своей банальности, даже наоборот, считает себя беспрестанно гениальным, ибо для себя самого он определяет это потребностью. сокджин зарылся в учёбе с головой, перманентно не заходя в сеть с прошлой пятницы. чонгук, будто в противовес, всегда находился в сети, стоило тэ зайти в какао. по ощущениям и интуиции, от чонгука не веет тянущим вниз влиянием, ломящим усталый ум. он прост, но богат. целеустремлёнен, но слишком скуден в своих желаниях. притягивающий, но колкий. в чонгуке умещается всё то, что тэ не смог вырастить в себе самом. он открывает дверь, выходя на улицу. если бы тэхён мог, он бы восхищался им.