Ты с ним.

      Париж для Тендо источал аромат свежей выпечки, сладкого шоколада, по-французски легкую атмосферу улиц и некоторую печаль. Он был рад находиться здесь, смотреть из окна своей кондитерской на пробегающих людей, которые, наверняка, спешат домой к своим семьям, туда, где их ждут. Тендо дома ждала тишина, нарушаемая иногда бытовым шумом, но никак не голосами близких. Парень, которому не так давно исполнилось двадцать шесть, посвящал себя любимому делу, отдаваясь полностью и не жалея о том, что уехал из Японии. Там его никогда ничего не держало. Хотя здесь есть небольшая оговорка.       Девушка, которой Тендо вплетал цветы сакуры в волосы, осталась в другой стране, которую он не посещал вот уже три года. Потому что, как ему казалось, так будет лучше для них обоих. Девушка училась в медицинском, а значит не могла, да и не хотела, бросать учёбу, чтобы уехать с возлюбленным во Францию, а Тендо не хотел оставлять мечту. Так и разбежались. Она не забывала о нём и писала, лишь бы иногда видеть его сообщения, наполненные той же жизнерадостностью, которую она видела на протяжении нескольких лет в школе, но Тендо не отвечал.       Не сошлись в жизненных целях, если так можно сказать.       Решение красноволосого было неоспоримо. Он эгоистично, скорее от растерянности, а не из-за злости, которая вообще, кажется, не существовала в его душе, разорвал их контакты, просто перестав существовать в жизни девушки, наивно полагая, что так будет менее болезненно. Тендо просто не мог представить отношения на расстоянии, потому что до безумия скучал и если бы знал, что его любят и ждут, то с ума бы сошел от тоски. Наиглупейшим образом закрыл собственное сердце.       В Японии в то время от боли разрывалось чужое женское сердце, такое уязвимое и слабое, если дело касается её любви. Исчезновение Тендо было ударом сравнимым с атомным взрывом. Он ушел без объяснений, и даже друзья парня не знали, что случилось. /Т.и/ тратила силы и время, чтобы все восстановить, найти ниточку. Но безуспешно, поэтому ей пришлось сосредоточиться на учёбе, лишь бы не свихнуться от чувства потери.

Прошло семь лет с их последней встречи и три года с последнего визита Сатори в Японию.

      Тоска пронизывала каждый уголок его небольшой квартиры, находящейся сразу над кондитерской, которая наоборот лучилась позитивом, радуя прохожих яркой вывеской и витринами, на которых красовались различные конфеты, сделанные, как можно заметить невооружённым глазом, с любовью. Тендо любил своё дело и, наверно, в нём нашел отдушину, помогающую балансировать между двумя мирами: темной квартирой и светлой мастерской.       Из всех знакомых и друзей Тендо поддерживал связь с Ушиджимой, который, если выдавалась возможность, прилетал к парню, ненадолго скрашивая его тоскливые дни, и с Семи, но лишь звонками. Конечно, приятели среди французов у Сатори тоже были, но не один из них не смог заглушить его ноющую боль от одиночества, даже встречи с ними были лишь плацебо для него, но он держался. «Не повезло в любви, так повезет в работе!» — твердил себе Тендо, после чего утыкался носом в острые колени.       Когда приезжал Вакатоши парень оживлялся, потому что волейболист напоминал не только о былых днях в школе, но и о доме, о /Т.и/. Хотя последнее было болезненно, но красноволосый все равно помнил. Иногда он даже представлял и рассуждал, как могла измениться его любимая, но когда Ушиджима предлагал показать фото, то отказывался, думая, что сердце не выдержит. Вопросов о её личной жизни Тендо избегал, хоть любопытство и душило его, если срывался, то его друг любезно переводил тему, зная, что Сатори боится услышать как и о её замужестве, так и о её одиночестве.       Этот парижский вечер отличался чрезмерно холодным ветром, так что окна, привычно открытые в доме Тендо, пришлось закрыть, чтобы не выпускать драгоценное тепло, потому что и без того парень мерз по ночам. Видимо огонёк его души, согревающий тело ранее, угас до ничтожного уголька, который не раздувается. Тендо лежал на кровати, отдаваясь ощущениям, которые он уже не хочет классифицировать, потому что всегда приходит к тому, что эти ощущения на коже, в лёгких, на языке именно такие, какие бывают у людей в апатии.       Каждый вечер он думает, что как же глупо было бросить его единственную любовь в Японии, да ещё и так низко с ней обойтись — исчезнуть. Он же мог вытерпеть разлуку, финансы позволяют ему, пускай и не так часто, но все же летать домой, где его ждут. Где его, черт возьми, любят.       — Тендо Сатори! — под окнами стояла девушка, держащая в руках чемодан и кричащая так, чтобы парень услышал.       Он выглянул в окно совершенно не заинтересовано, думая, что это лишь посетитель, который хочет что-то приобрести, но уже слишком поздно, а если так, то, наверняка, человеку нужна помощь! Лишь из добродетельности, которая в Тендо, уж поверьте, пылала огнём, он спустился вниз, чтобы выяснить, что случилось.       — Здравствуйте, я могу помочь? — Его взгляд цепляется за чемодан и сумку на нём, значит приезжая.       — Извините, я немного заблудилась, можно я зайду к вам зарядить телефон? Простите за наглость. — Девушка кланяется и говорит на чистом японском, что облегчает общение.       Конечно, Сатори пускает её внутрь, предлагает чай, шоколад, оставшийся со смены, и ставит телефон на зарядку, возвращаясь к гостье, которая смотрит на него слишком заинтересованно и нагло, немного смущая. Никто не прерывает тишину, и что довольно странно, она не кажется парню неловкой, ему уютно молчать и слушать, как хрустит сладость на зубах гостьи, чьи черты кажутся очень ему знакомыми, но он отгоняет эти мысли, от них только больнее.       За пятнадцать минут тишины парень так и не смотрит в сторону незнакомки, не спрашивает ничего, только ждёт, когда телефон наконец-то включится. Но девушка неожиданно встаёт, относит кружку к мойке и замирает, слегка вздрагивая, поэтому Тендо, обеспокоенный её состоянием, подходит ближе, ровно настолько, чтобы если что поймать девушку при падении. Да, он подумал, что она может упасть в обморок, больно неустойчива её поза.       Но вместо того, чтобы ловить девушку на руки, Тендо ловит своей щекой оглушающую пощёчину, тяжёлую, как будто ударила волейболистка. Парень, разумеется, отшатывается, сразу же кидая грозный и непонимающий взгляд на гостью, которая смотрит на него слишком пронзительным взглядом.       — А шоколад и правда вкусный, чертёнок. — Тендо напрягается всем телом и уже готовится что-то ответить, но ему не дают. — Я закончила университет и приехала работать в грёбаную Францию.       У Сатори останавливается сердце, конечно, метафорически, но глаза становятся огромными вполне реально. Он моргает несколько раз состыковывая воспоминания с картинкой сейчас и ужасается тому, как он не смог разглядеть сразу этот милый нос, любимые глаза, которые никак не потускнели, волосы по-прежнему натурального оттенка. Ему не хватает сил что-либо сказать и двинуться хоть на миллиметр. Поэтому девушка подходит сама и берет холодное лицо в свои ладони.       — Если ты до сих пор не узнал свою любимую /Т.и/, то я вырву тебе сердце и заберу его в Японию. — /Т.и/ утыкается лбом в лоб парня. — Я семь лет не могла перестать думать о тебе, планировала переезд и вот я здесь. Держи меня, Сатори.       Тендо наконец-то оттаивает и хватает девушку за талию, без труда поднимая её и прижимая к себе, настолько сильно, что рёбра у обоих хрустят как вафли, но никому не больно. Они вряд ли смогут насытиться друг другом за столь короткие объятия, которые высказывают лишь малую часть неугасающих никогда чувств к друг другу. /Т.и/ не сдерживается и теряет маску злой и стальной леди, которую держала чтобы создать больше волнения в душе Сатори, и плачет, утыкаясь в изгиб длинной бледной шеи.       — Это же ты? Правда? — Тендо пускает слёзы и ему совершенно не стыдно. Он не может поверить, что любовь всей его жизни наконец-то рядом. — Моя девочка, моя маленькая.       /Т.и/ просит отпустить её, Сатори так и поступает. Почти. Он не выпуская её из объятий садится на пол, но уже смотрит в светлое, полностью впитанное в сознание лицо, которое он покроет поцелуями чуть позже.       — Как ты узнала где я? Почему ты не сказала? — Тендо уводит взгляд понимая причину и ненавидя себя за это.       — Вакатоши слишком слаб перед женскими щенячьими глазками. — /Т.и/ целует парня в лоб, ободряя. — Неважно. Всё неважно. Теперь я здесь с тобой навсегда, ты больше не сбежишь.       Не сбежит, более того, он больше этого никогда не захочет, не подумает! Теперь в его доме и сердце будет покой, появится вторая щетка в ванной, новая кружка. Наверняка, девушка захочет избавиться от ненавистных синих штор в спальне и повесит зелёные, а ещё дома будут цветы.       Дома.       Теперь это не просто квартира, где он спит, теперь это дом, потому что /Т.и/, сидящая на его коленях и целующая необходимо нежно, всегда была его домом из которого он, по детской глупости, сбежал.