Ты с ним.

      Это было странно, ощущать себя так защищенно и комфортно рядом с, казалось бы, чужим человеком. Такую заботу, какую дарил он, сложно было найти даже среди близких людей. Но Куроо, который был настолько внимательным ко всему, что происходит с /Т.и/, был выше всех. Влюблённый взгляд и преданность были так сильны в душе /Т.и/, что почти закоренели там, и каждое упоминание парня вызывало спазм в груди и нежную улыбку, румянец на щеках. И это всё прекрасно и так волшебно, что нет причин переживать. Но нет, волшебства не бывает.       Куроо был сводным братом.       Их родители поженились год назад, и с того самого дня свадьбы всё пошло по той дороге, которую девушка старалась избежать. В первый день их знакомства что-то неизвестное затеплилось в груди, и от мягкого прищура брюнета всё тело буквально трепетало от лёгкости, янтарный блеск глаз заставлял искриться что-то внутри, и чувство это было запретным. С самого начала /Т.и/ понимала, что это болото, которое медленно затягивает её.       Они проводили много времени вместе, понимая, что родители хотят сблизить их, подружить и готовят к чему-то важному, это было очевидно. Любой ужин или встреча всё чаще были общими для них, и они выглядели почти как семья, если не брать в учет неловких пауз в разговорах. Но чем чаще они виделись, тем сильнее становилось тепло внутри, когда Куроо появлялся снова, такой обворожительный с мягкой улыбкой на остром лице.       Чем чаще они виделись, тем было сложнее.       После свадьбы и переезда в новый дом, девушка почти сходила с ума от того, насколько Куроо было много. Его парфюм слышался из соседней комнаты, но /Т.и/ хотела впустить его в свою спальню и поймать аромат сладкого и запретного плода. Парень никогда не шумел и был спокоен дома, после изнурительных тренировок его присутствие было едва заметно, но /Т.и/ чувствовала, что он рядом, за стенкой, лежит на расправленной кровати среди мелкого беспорядка на письменном столе и у шкафа.       Когда /Т.и/ было плохо, то она, достаточно сблизившись с парнем, потому что всегда радостно шёл на контакт и не отстранялся даже в самые неловкие моменты, без проблем, внешних, но не внутренних, могла постучаться к нему и выпросить порцию «братских объятий», которые были открыты для неё двадцать четыре часа в сутки, потому что Куроо действительно старался быть хорошим братом, и это у него получалось.       Девушке определенно было неловко от того, как она смотрит на Тецуро, приходящего домой уставшим и вымученным, желающим заботы и любви, которую /Т.и/ всегда готова была отдавать, наверно поэтому, она заботилась о брате также, как и он о ней, замечая каждое изменение в нём.       Но вот сдерживать порывы, неподходящие для родственных отношений, было все сложнее. Каждую ночь представлять, как Куроо целует её в шею, как гладит ноги и говорит что-то на ухо было ужасно стыдно, и /Т.и/ надеялась, что Тецуро ни разу не слышал её глухие сдавленные стоны, потому что иначе она бы сгорела от стыда. Думать о нём как о идеале парня было нормой, всё же Куроо был эталоном галантности и внимательности, но вот представлять брата, пускай и сводного, в роли своего любовника и спутника жизни было нельзя.       Нельзя чувствовать этого. Нельзя думать о нём.       С каждым днём всё крепче чувства и слабее рассудок, она теряется в футболке Куроо, пахнущей его парфюмом. Футболку девушка взяла у него просто так, попросив в шутку, на которую он отреагировал спокойно, просто отдав одну из них ей. Может, он всё понимает?

***

      Родители уехали, и время проведенное с Куроо становилось интимнее, он сам звал девушку посмотреть фильм в гостиной, укрывал её пледом и щипал за бока, если /Т.и/ начинала дурачиться. Она делала это, чтобы почувствовать такие нужные и одновременно неправильные касания, услышать смех и ворчание, которое было необходимо. Но только стоило Куроо затихнуть или уйти, внутри осколками в сердце впивалось отрицание и гнев на себя, вина за влюбленность.       Паршиво.       — Куроо, пока мы свободны, ты можешь помочь мне с химией? — девушка спешит на кухню к парню, потому что быть одной невыносимо, мысли буквально поедают самообладание.       Но рядом с ним самообладания также нет.       Он соглашается, снова обворожительно улыбаясь и отправляя девушку за учебником. Ему нравится помогать ей, видеть, как /Т.и/ делает успехи и как счастливо сжимает его в объятиях в знак благодарности. Это нормально быть гордым за сестру и радоваться её успехам.       Время за учебой обычно тянется медленно, но для /Т.и/ оно сейчас летит словно ракета, потому что всё о чем она может думать — красивые смуглые руки Куроо, его профиль и сосредоточенный взгляд, закусанная в раздумьях нижняя губа и висящие на носу очки. Как можно выглядеть так хорошо всё время? В ушах звенит от самой мягкой, но особенно опасной сейчас, мысли о поцелуе. Что будет если сейчас /Т.и/ прикоснется к пухлым губам? Оттолкнет ли?       Рискует, кладёт руку на затылок парня и не целует, а ударяется о его губы своими, больно, зажмуренные глаза выдают пятна. Каким бы ловким не был Тецуро, он не успевает среагировать и распахивает глаза от болезненного удара об очки и губы. Шок в зрачках не исчезает, и парень отрезвляется, кладя ладони на плечи девушки, отталкивая.       — Ты что делаешь?! — он возмущен, лицо краснеет и бледнеет одновременно.       Сейчас идея с поцелуем кажется ужасной, и /Т.и/ жалеет, что не обладает способностью отматывать время назад, Куроо пугает её своей реакцией, но она вполне оправдана. Сестра, пускай и сводная, целует в губы, прижимаясь слишком близко — это ломает, они же семья.       — П-прости, я не... — девушка заикается. — Это ошибка и прости, мне нужно идти.       Убежала в комнату, закрывшись на щеколду, упала лицом в подушку и готова была громко закричать, но Куроо услышит, придет, потому что всегда приходит, если ей плохо. Стыд и нарастающая паника за последствия, о которых /Т.и/ не думала, накрывает не жаром, а льдом, отмораживая конечности. Она не думала о том, что делать завтра, после, она хотела его губы на своих, его руки на своей талии.       Она испортила всё.

***

      Неделя. Изматывающая неделя. Куроо избегает её, она избегает его. Даже малейший взгляд в сторону уже вызывает неловкую дрожь в конечностях и желание уйти, спрятаться, становится едва сдерживаемым. После тренировок парень не идёт к /Т.и/ в комнату с желанием рассказать, какую новую технику он хочет попробовать с ребятами; /Т.и/ не идёт к Куроо, чтобы получить порцию объятий и быть утешенной, если в школе что-то пошло не так.       В доме стало тише, родители это, пожалуй, списали на занятость подростков, потому что чаще всего их не было дома, а по приходу оба были уставшими, поэтому семья ничего не сказала им, не спросила как их дела, молчание за ужином тоже списывалось на усталость.       Но избегать друг друга, живя в соседних комнатах, было невозможно, утром они все равно встречались и желали друг другу хорошего дня. И эта фраза «удачного дня» врезалась в сознание болью, но при этом была тонкой ниточкой взаимодействия, которой /Т.и/ безумно дорожила.       Куроо молчал долго, пряча взгляд и уходя от девушки, неделя прошла для него не менее мучительно. Но самой мучительной была вторая неделя без доброй и такой родной /Т.и/.       В выходной, когда все были дома и занимались своими делами, /Т.и/ пришла домой с парнем, которого Куроо раньше никогда не видел, и, представив его, удалилась в комнату заниматься с ним биологией. Родителям она объяснила это тем, что Куроо слишком занят в последнее время и тревожить его — преступление.       Но Тецуро тревожился прямо сейчас, не находя себе места ни в своей комнате, ни на кухне, наливая уже четвертую кружку чая. Все его мысли были за стенкой, витали вокруг /Т.и/, которая привела в их дом незнакомого парня, одноклассника, но все же не знакомого волейболисту, он не знал, что у того на уме. А ещё Куроо тревожился из-за мыслей, что он эгоистично не хочет делить /Т.и/ с кем-то ещё, природа идеи закрыть её в своей комнате и никогда не отпускать была бредовой, как ему казалось.       Точнее, была пугающей.       Питать теплые чувства к сестре — нормально, осознавать, что эта теплота становится не просто заботой о хорошем человеке, а влюбленностью — страшно. Страшно, как всё повернется, как объяснить это родителям, которые так счастливы сейчас. Сомнения терзали, и Куроо едва справлялся с этими терзаниями. Он злился сейчас на то, что рядом с девушкой находится другой, а он, напуганный своими чувствами и последствиями, сидит непричастный ни к чему, даже к учебе девушки.       Когда одноклассник выходит из дома семьи Куроо, то /Т.и/ выглядит уставшей, Куроо злым. И он не отдает себе отчет, когда затягивает девушку в свою комнату, закрывая дверь. Внутри трясется что-то хрупкое и пылающее, неправильно выросшее.       — Что это за пацан? — янтарная радужка недобро блестит, Тецуро не повышает голос, но давление ощутимо каждой клеточкой.       — Одноклассник, помогал мне с биологией.       Тон оправдывающийся, а под тяжелой аурой парня чувствует себя уязвимой и слабой, его всплеск эмоций постепенно начинает вытягивать подавленное и из /Т.и/.       — Почему не попросила меня помочь? Зачем притащила черт пойми кого?       — Потому что не хочу к тебе подходить, понятно? Мне стыдно за то, что я сделала. И ты сам меня избегаешь.       Куроо становится злее, но всё ещё на громком шёпоте что-то пытается объяснить, сказать, что всё равно бы помог, потому что она его сестра. Но уголек неприятно прожигает грудь, и Тецуро понимает, что это ревность. Он ревнует, чертовски ревнует.       — Не таскай к себе парней. — волейболист выдыхает слишком спокойно, и это выбешивает /Т.и/.       Она тоже имеет характер.       — Что ты пристал к нему?! Это мой друг, да и вообще, следи за своей жизнью. Я разберусь, и мне не нужна твоя ревность, все равно ко мне ты ничего не чувствуешь, дай мне свою жизнь построить!       Шепот громкий и местами срывается на полукрик, слова сами льются изо рта, /Т.и/ неприятно, что Куроо ревнует её и просит не приводить даже друзей, хотя они оба понимают, что ничего у них не будет. У брата и сестры не может быть отношений, только семейные, рутинные, возможно и крепкие, но не такие, как хочется /Т.и/.       Подойдя ближе, Куроо хватает девушку за плечи, и его лицо в миг окрашивается красным, секундное замешательство в глазах постепенно превращается в лёгкий страх и волнение. Прежде чем заговорить он выдыхает.       — Просто это неправильно. — он смотрит прямо в глаза. — Неправильно чувствовать это к тебе, ты — моя сестра, неправильно быть влюбленным, так нельзя.       У девушки пропадает дар речи и силы стоять на ногах. Он говорит такое, и она путается в сетях недомолвок и проблем их ситуации.       — Неправильно, но я все равно чувствую. В тот раз просто испугался куда все может зайти. А сегодня…Сегодня я понял, что не хочу видеть тебя ни с кем другим.       В объятья он поддается с легкостью, замершая на месте /Т.и/ притягивает его ближе и гладит по спине, утыкаясь в широкую грудь и футболку, пахнущую тем невероятно родным парфюмом.       — Я влюблена в тебя по уши, Тецуро, прости.       — Не извиняйся, мы оба облажались.       Его широкие ладони на спине чувствуются горячими касаниями, такими нужными и поддерживающими, что хочется в них остаться навечно. Но не выйдет, самая прекрасная сказка разбивается о камни реальности, где брат и сестра не могут быть вместе, даже если их родство не кровное. Проблема в обществе, в моральных нормах их семьи и их самих, но это Куроо, пожалуй, готов нарушить.       — К черту, я влюбился в тебя и влюбился бы даже не будь мы постоянно рядом, давай пошлем всё и разберемся со всем позже, а сейчас... — юноша отстраняется и ловкими пальцами за подбородок поднимает лицо девушки. — Я просто хочу твой поцелуй.       Ноги подкашиваются, когда их губы не ударяются, а медленно, тягуче касаются друг друга, сливаясь в нежном поцелуе, трепетном и неправильном, тайном и желанном. Вокруг всё существует вспышками, но этот момент длится множество секунд и ещё повторится. /Т.и/, ещё не отстранившись от мягких ласк, хочет повторить это.       — Нам будет больно. — заключает /Т.и/, обнимая Куроо за шею.       — Я готов взять всё на себя. — заключает Куроо, снова припадая к мягким губам.