Дело Петровского района

      Начало смеркаться, и сентябрьский Петербург стал постепенно наполняться огнями: автомобилисты включали фары, стеклянные витрины кафе и магазинов все четче выделялись на фоне утонувших в сумерках домов и деревьев. Похолодало, подул ветер, солнце спряталось за тучами — кажется, дождь собирался.       Ульяна как можно медленнее шла, стараясь насладиться атмосферой оживленных питерских улиц. Полной грудью она вдыхала влажный воздух и, пожалуй, впервые за последние месяцы ощущала спокойствие. Несмотря на то, что куртка оказалась слишком легкой, из-за чего Ульяна легонько вздрагивала от холода, Шапошникова наконец поняла: ей хорошо. Ее тело расслабленное, а сознание легкое. И пусть ей предстоит еще много — главное, что она справилась, выдержала.       Ее худшие опасения подтвердились: из-за того, что ее отец осужден за убийство и организацию еще двух, да еще с отягчающими, ей теперь нельзя работать в правоохранительных органах. Хотя за нее вступились и Голованов, и ее дядя, многие годы добросовестно служивший в полиции, но ей сразу сказали: вы не сможете работать в органах. Доучиться сможете, если захотите, работать — нет.       Ульяна, конечно же, расстроилась — она так долго шла к этой профессии, а ее отец одним жирным штрихом все перечеркнул. Неделю она провела практически без сна — просто лежала и чуть ли не до самого утра тупо смотрела в потолок. В мыслях вертелся лишь один вопрос: «Что теперь со мной будет?»       Ульяна не знала точного ответа. Свалившиеся несколько месяцев назад события будто парализовали ее. Не хотелось ни двигаться, ни есть, ни общаться с семьей — ничего. В Ульяне Шапошниковой не было прежней жажды жизни — вместе с профессией, ради которой она поступила только через год после окончания школы, ушел и смысл что-либо делать. По крайней мере, поначалу Ульяне казалось именно так.       Немного оклемавшись от потрясения, Ульяна устроилась секретарем в небольшую фирму. Спустя два месяца работы денег хватило на съем квартиры в Девяткино — Ульяна поселилась там вместе с подругой, чтобы не возвращаться в дом, где когда-то жил человек, которого она теперь считала предателем. Средств было достаточно для нормального, хоть и скромного существования. Даже можно было позволить себе откладывать небольшие суммы на черный день.       Первые несколько месяцев было тяжело именно психологически — Ульяна не могла принять тот факт, что путь на любые государственные должности ей теперь навсегда закрыт из-за отца. Когда набралось достаточно денег на сберегательном счете, Шапошникова записалась к психологу. Хотелось хотя бы немного справиться с нанесенными ей моральными травмами. Уже спустя два месяца занятий эффект был — стало легче, у Ульяны больше не было ощущения, что кто-то душит ее изнутри. И тогда она приняла решение, важное для нее, но невообразимое для ее семьи и знакомых.       Она ушла из университета.       Решиться было трудно — все-таки три года потратила на это, но Ульяна взяла себя в руки и забрала документы. Она не видела смысла доучиваться на профессию, по которой не сможет потом работать. Что делать дальше со своей жизнью, Ульяна пока точно не знала, но верила, что теперь точно все наладится. Она пережила самое страшное для нее — предательство члена семьи, а значит, хуже уже не будет. Тем более рядом с ней есть люди, которые поддерживают любое ее решение, — дядя Паша, подруга Ира и Володя Кузьмин. С ним они все еще встречались, хотя, как казалось Ульяне, между ними нет ничего серьезного. «Ну и пусть», — решила она. — «Какая разница? Нам же хорошо вместе».       Прокрутив в мыслях события последних месяцев, Ульяна почувствовала, как в груди будто начал надуваться большой воздушный шар. По мере того, как он наполнялся воздухом, становилось тяжелее дышать, на глаза вдруг набежали слезы. К счастью, в сквере, который Ульяна пересекала, как раз попалась свободная скамейка. Девушка рухнула на нее и, уронив сумку рядом, тихо заплакала. Как бы она ни храбрилась, ей все равно было тяжело и обидно: из-за несправедливости, которая с ней случилась; из-за трех ни за что убитых девушек; из-за рухнувших надежд; из-за нестабильности и неопределенности, пришедших на смену интересной и насыщенной жизни.       Пошел дождь, но Ульяна не обратила на него внимание. Какое ей дело до внешнего дождя, когда у нее в душе шел дождь внутренний и, судя по всему, затяжной? Подставляя лицо крупным и частым каплям, Ульяна плакала из-за обиды, тоски и облегчения одновременно. В конце концов, последнее одержало верх, и слезы печали стали слезами радости. Теперь она плакала и слегка улыбалась, совершенно не обращая внимания на мокрые от дождя волосы и одежду.       Рядом послышалось шуршание шагов, и через несколько мгновений скамейка слегка затряслась от того, что кто-то сел рядом.       — Ульяна! — выдохнул очень знакомый голос, и девушка, слегка вздрогнув от неожиданности, с улыбкой подняла голову:       — Володя.       — Привет. — Кузьмина удивило, что ее голос звучал значительно теплее и мягче, чем обычно. — А ты как тут?       Ульяна пожала плечами:       — Я после психолога погулять решила, проветриться. А ты?       — А мы сегодня аж два дела раскрыли, и я пораньше освободился, — протараторил Кузьмин и вдруг перестал улыбаться. — Ульян, ты что, плачешь?       — Нет. — Шапошникова провела ладонями по лицу и вновь улыбнулась, несмотря на начавшие зудеть глаза. Но Кузьмин не поверил и начал внимательно всматриваться в ее лицо.       — Ну я же вижу, что плачешь. — Он осторожно сжал ее ладонь. — Что случилось?       — Облегчение, — призналась Ульяна, и одинокая слеза скатилась по ее щеке. Шапошникова улыбнулась еще шире и пояснила:       — Сегодня я почувствовала, что мне стало легче. Знаешь, как будто я долго сидела под одеялом, кислород уже начал заканчиваться, стало очень жарко, и тут с меня снимают это одеяло, и я снова могу дышать свежим воздухом. Мне так, — Ульяна не сдержалась и всхлипнула, — так хорошо.       — Это же отлично. — Кузьмин осторожно сжал, затем погладил ее плечо. — Я очень рад за тебя.       — Знаю. — Ульяна придвинулась к нему ближе и посмотрела на него снизу вверх.       — У тебя лицо все красное. И руки. — Кузьмин неловко взял ее покрасневшие ладони в свои — одной рукой он пытался удержать зонт над ними обоими — и спросил:       — Замерзла, наверное? Да еще и промокла. Зонт забыла, что ли?       — Угу. — Ульяна перехватила у него зонт, а Кузя осторожно взял ее руку и начал неторопливо растирать ее. Спустя несколько секунд Шапошникова смущенно подняла на него глаза:       — Володь…       — Чего? — живо отозвался Кузьмин, аккуратно растирая ее пальцы. Ульяна прижалась к его плечу и произнесла:       — Спасибо тебе. — Затем резко подняла голову и поцеловала парня в щеку. — За все.       Удивившись столь неожиданному порыву чувств, Кузьмин изумленно посмотрел на нее, а раскрасневшаяся от своей несдержанности Ульяна отвернулась и начала наблюдать за происходящим в кофейне напротив.       Наконец Кузьмин негромко окликнул Ульяну. Та повернулась и посмотрела прямо ему в глаза, в которых было такое количество обожания, нежности и уважения, что если бы их можно было превратить в электричество, его точно хватило бы на весь Питер и Ленинградскую область в придачу. А может, и с соседними регионами можно было бы поделиться.       «Как же мне с ним повезло», — подумала Ульяна, не зная, что Кузьмин думает то же самое о ней. Вдруг они синхронно потянулись друг к другу и столкнулись кончиками носов. Володя засмеялся, Ульяна — вслед за ним. И спустя минуты две они, промокшие и немного замерзшие, уже целовались.       Казалось, что во всем мире остались только они и прохладный из-за дождя, но такой по-сентябрьски теплый Петербург.