Шанс на счастье

Конечно, я была наказана, в школу, на кружки, я теперь ходила вместе с сопровождением в виде нашей соседки, исключительно милой женщины, которая позволяла мне подольше поиграть на площадке или пойти в обход, чтобы растянуть поход до дома, за скромную плату конечно. На самом деле, это совсем не мешало мне общаться с дядей ежедневно. Зачарованные письма добавляли романтики в наше общение и я была рада, что мы не прекратили наше общение. Как обычно, притворившись спящей, я ждала пока мама и папа улягутся и мне можно будет получить своё заветное письмо. Часы пробили полночь и я, скрестив пальцы загадала своё самое заветное желание. Сегодня ведь мой День Рождения. На подоконнике материализовались два письма, что меня порядком удивило. Одно было написано привычным корявым почерком дяди, а второе письмо было украшено красивыми, витиеватыми вензелями. Вскрыла я оба и одновременно. О, дядя, мой милый дядя, его поздравление с праздником заставило меня заплакать. Он любит меня, правда ведь любит? Этого знать я не могла наверняка, но то, с каким стремлением этот человек старался помочь племяннице, вселяло уверенность в его благие намерения. Помедлив, я вытащила из конверта второе письмо и принялась изучать его. О боже, кажется, плакать мне придется много. В конце письма, что было написано на двух сторонах листа, красовались две подписи, «…твои жаждущие встречи, бабушка Эннвелл и дедушка Альдус Эванс.» Он нашёл их, как и обещал. Задумавшись, я начала писать ответ, мысленно думая о том, дойдет ли письмо им, или всё-таки придёт под дверь дяде. В любом случае, я надеюсь, что он передаст им или они сами его получат. Поблагодарив их за тёплые слова и поздравления, я вернулась в кровать. Дядя обещал подарок чуть позже и я с нетерпением ждала его. Утром, как и договаривались, мы поехали к Сестрам. Я захватила с собой кисти и краски, папа даже разрешил взять большой холст. Не знаю, как буду обходиться без мольберта, но в любом случае, я поклялась себе нарисовать красивую картину и повесить в своей комнате. Хотя, комнатой я это уже давно не называла, ей больше подходили слова берлога или мастерская. Действительно, я к стенам были приставлены холсты, в огромном сундуке, что был заляпан краской хранились различные линейки и лекала. На столе и полу были разложены газеты, которыми я закрывала поверхность. Среди этого хлама я умудрялась делать уроки и творить. Загрузившись в машину, которая предназначалась именно для дальних поездок или для похода в магазин, мы поехали. По дороге мы купили всё необходимое для пикника. Удивительно, но нас с Лили родители отпросили с уроков ради такого события. Моя сестра вела себя терпимо, она о чём-то щебетала, много и долго, а я, соскучившись по живому общению сестры, внимательно слушала её. Уж не знаю, что такого на неё нашло, но сестра будто выговаривалась за долгие месяцы молчания и я, признаться, боялась что после этого дня вновь затихнет. Вновь будет не обращать внимания на меня и так же заносчиво размахивать руками, точно я была каким-то мусором. Мама пристально наблюдала за ней в зеркало заднего вида. Папа следил за дорогой и старался маму отвлечь от нас. Пока Лили рассказывала про то, что она не желает ходить в школу и может спокойно обойтись без этой ерунды, которую так старательно ей вбивают на уроках, я быстренько начеркала портрет и протянула ей. На нём она была изображена в мантии и галстуке с принтом Гриффиндора. Она пробежалась глазами по наброску и кивнула, мол, я заберу окончательную версию. Мне оставалось только сдержанно кивнуть и перевести взгляд в окно, на пробегающие мимо деревья. Ехали мы недолго. Каких-то тридцать минут. Припарковавшись возле въезда, мы пошли пешком. На поле паслись коровы и овцы, а мы приняли решение не подниматься на саму скалу и посидеть внизу. Всё таки, мне не хочется повторять номер со спасением Лили. В прошлый раз скала была меньше раза в два и сразу же уходила глубоко в воду, а здесь, одни камни. Мы расположились подальше от воды. Пока мама и папа готовили праздничный обед, я разложила вокруг себя краски и холст. Рисование всегда позволяло мне успокоиться и обдумать ситуацию, в которую я попала. Рисовать море совсем не хотелось и я стёрла набросок карандаша. Взглянув на воду, я решила, что у меня нет ни одного собственного портрета. Прикинув в голове, я стала творить. Моё самолюбие радовалось и внутри мне хотелось плясать. Раньше я часто рисовала себя свой внутренний мир. Своих внутренних демонов и то, как я представляла себя в различных произведениях. На холсте уже наметился нос и глаза уже приняли своё истинное местоположение. Иногда я смотрелась в зеркало, чтобы точно передать каждый изгиб и венку. Два часа спустя, набросок был готов, оставалось только раскрасить саму себя и можно будет вешать на стену. Разрисовать его, мне конечно же не позволили. Надо было обедать и я конечно же не могла устоять перед едой. Это была моя личная слабость. Вкусно поесть я любила. Мы ели рыбу и салат. На десерт у нас был торт с сливочным кремом. Было очень много крема! И я съела всего два куска. Детский быстрый метаболизм меня радовал и когда в прошлой жизни я сидела на диете с девяти лет и не позволяла себе ничего, то в этом теле я могла есть что хочу и не поправлялась ни на грамм, даже худела. Всё-таки, у меня замечательная семья, которую я люблю. Конечно, я не спешу доверять им и не буду скорее всего, но тем не менее, они все замечательные. Особенно папа. Если уж поведение мамы и Лили я как-то могу простить, в силу их общей любви к лидерству, к главенству, то папа просто душка. Он любит нас всех, работает в банке, успевает выкроить время для нас всех и ещё умудряется помогать отцу и матери, хоть и утратил способности к волшебству. Как я узнала о помощи? Мы вместе ходили с ним на почту и он отправлял почту в Швейцарию, огромную посылку. Да и денежки с Гринготтс приходят к нему. Кто же отправляет ему их как не любящие родители. Настало время подарков, от Лили это был прелестный кулон, девочка сообщила, что он сотворён из чистой магии, на что получила недовольный взгляд от мамы. Я улыбнулась, обнимая сестру. Она делала это неохотно. Как будто мама контролирует её поведение. Папа подарил билеты на мюзикл, который поставили в Виктории и на который мы обязательно пойдем, а мама красивую и обновленную школьную форму. Она сообщила, что переговорила с педагогами и директором и те не увидели ничего плохого в моей индивидуальной школьной форме. Примерив её, я осталась довольна подарками. Домой мы возвращались уже затемно. На пороге, у самой двери лежала красиво разукрашенная коробка. На ней висела бирка «Петунии от лучшего друга, принца.» Надо сказать, в почтовом ящике нашлось несколько увесистых писем на моё имя. Одно было из Франции. В прихожей, поблагодарив родителей за праздник, я вернулась в комнату. На кровати возвышалась небольшая гора коробок, обернутых дорогой и красивой упаковочной бумагой. Вытаращив от удивления глаза, я прикрыла дверь. На всякий случай, чтобы родители этого не увидели. Окно было приоткрыто. Первым, я открыла подарок Северуса. Там лежали очень аппетитные пирожные, которые мы с ним обычно поштучно покупали в кондитерской неподалёку от его дома. Дюжина свежих пирожных стояли передо мной и я готова была расплакаться. Второй раз за день. Вот зачем? У него и так денег кот наплакал, а тут ещё это. Мог бы просто написать мне, что нибудь приятное. Надо будет обязательно подарить ему на День Рождения нечто крутое. Перечитав письма от друзей на расстоянии, я открыла первую коробку из той башенки подарков. По форме все они напоминали шляпные коробки. В одной из них, действительно была ну очень красивая шляпка со вставленным в неё пером павлина. Дальше, шли краски необычных цветов, за которые я продала бы душу. Их было так много, что я долго рассматривала каждую, представляла как она будет выглядеть на рисунке. Я точно знала от кого эти подарки, от бабушки, дедушки и дяди. Бабушка передала мне невероятно красивое ожерелье с камнями, а дедушка часы на цепочке, серебряные. А одна таки вообще была забита сладостями, всякими кислыми конфетами, шоколадными батончиками. Поужинав, мы разошлись по комнатам. Я уже засыпала, когда часы, подаренные дедом, засияли ярким изумрудным светом. Щурясь, я коснулась их, они висели рядом с кроватью. Из зелёного дымка появились лица. Прижав к себе подушку, я завороженно наблюдала за тем. — Петуния, о Мерлин, наконец то мы сможем лицезреть нашу внучку! — Бабушка, это была моя бабушка. С красивыми платиновыми волосами, что были убраны в высокую прическу, и с добрым взглядом. Фигура деда тоже ожила. — Ты можешь говорить, Магнус сказал, что ты наказана? — Дедушка щурится и старается разглядеть меня лучше. Я прикладываю палец к губам. — Наказана, — шёпотом отвечаю я и прислушиваюсь, не подслушивают ли меня и мои разговоры. Вроде никого. — Они не хотят чтобы я что-то знала о мире магии. Мама в частности. Услышав о матери, бабушка кривит лицо и причитает «говорила же, что до добра это не доведёт.» Дедушка улыбается и отправляет женщину за чаем, который так давно она хотела. Теперь понятно, в кого у меня пошёл отец, дедушка, явно дедушка. Такой же лёгкий прищур, весёлый нрав, который он уже успел продемонстрировать и острые скулы. Тогда, мы говорили очень и очень долго. Почти до четырёх утра. Спать совершенно не хотелось, а вот найти ответы на давно мучающие меня вопросы — очень. И дедушка и бабушка терпеливо отвечали на всё. Такие встречи теперь происходили часто. По прошествии месяца, я могла общаться и с дядей, он показывал мне министерство магии изнутри и иногда пытался соединиться со мной во время своего задания. Частенько это были какие-то случаи с нарушением магического устава. Например, запрет на магию вне Хогвартса. Бабушка и дедушка теперь так же как и дядя заглядывали в школу и садились на площадке. Мы мирно беседовали с ними, притворяясь незнакомцами. Так бы и продолжалось всё, пока в один прекрасный день, на моем столе не появилось третье письмо…