как таяли холодные льды.

глаза его сияли холодом необузданных, неизведанных ранее никем гор иль ледников, что одиноко бороздят океаны в поисках чего-то, что шепчут им попутные ветра. в словах его сквозил мороз, пробирающий до костей, схватывающий душу в ледяные тиски, равнодушно сжимающие ее, пуская огромные трещины, но никогда не доводя дело до конца, не давая хрупкой искалеченной душонке разбиться на множество осколков, разлететься по разным частям света и никогда более не найтись. так казалось окружающим. на деле же, кагеяма не был ни холодным, ни горячим, ни королем, ни нищим. он был чем-то средним, всегда недотягивающим до совершенства самую малость, последнюю каплю тихого океана. он был изумрудом, сияющим ослепительно, но не настолько, чтобы от красоты его люди теряли зрение или с ума сходили, бредя тобио во сне и наяву. и он ненавидел себя за тот «недостающий пазл», неподходящую деталь лего, ломал ее и лепил заново, своими руками, потом и кровью, обливая слезами, словно святой водой, будто бы это имело какой-то толк. — эй, тобио, люди неидеальны. и поэтому их любят. нельзя любить идеального человека, потому что ты не сможешь любить его странных повадок, смешную родинку на щеке, похожую на облачко, не сможешь влюбиться в его несобранный, слегка рассеянный вид по утрам, когда он проливает на себя кофе и проклинает весь мир. любовь строится из всяких мелочей, которые отличают тебя. и именно это люди привыкли звать недостатками. — сказала ему когда-то прекрасная девушка, снизошедшая, наверное, с самых верхушек рая. красотой сравнимая лишь с афродитой или сакурой, что цвела в начале весны, нежными лепестками укутывая прохожих и землю, позволяя собой любоваться и одаривая всех этой невероятной атмосферой, заставляющей душу трепетать, а сердце биться так сильно, словно ему вкололи лошадиную дозу адреналина. первая влюбленность настигла его внезапно, когда он начал замечать за тобой такие незначительные, но до ужаса милые вещи, покоряющие нежное сердце волейболиста. он влюбился в блеск твоих очей, что пламенными огнями звезд горели, стоит только его силуэту замаячить в поле зрения. влюбился в каждую трещинку розовых, зачастую искусанных губ, которые твои зубы терзали во времена не самые удачные. изумительной и превосходной в тебе была каждая мелочь: взгляд, ухмылка, родинка, румянец на щеках. одно твое имя отдавалось вишневой сладостью на языке, которую смаковал кагеяма, втайне от всех не пренебрегавший напевать твое имя, растягивая гласные и улыбаясь, как довольный чеширский кот, объевшийся сметаны. — т. т\и-сан. помнится, ты говорила, что любовь состоит в мелочах? — смущенно интересуется парень, комкая края свитера и не поднимая покрасневшего лица. — да-да, тобио, блистательное попадание в цель. — отвечаешь, не особо понимая, к чему он клонит. — я люблю твою улыбку. люблю. люблю твою манеру речи, походку, люблю то, как мило ты злишься или возмущаешься!.. я люблю твои глаза, твои ресницы! я, кажется, люблю тебя. — последнее он говорил слишком тихо, но так, чтобы заветные слова ветер донес до твоего слуха. он тушевался, взгляда не поднимал, хоть и жаждал увидеть твою реакцию на слова, которые, как ему виделось, он сказал слишком поздно, потому что до него слишком туго доходят настолько (!) элементарные вещи. — а я люблю синеву твоих глаз, кагеяма. и каждый твой недостаток. — глупо улыбаешься, млея от того, как на тебя смотрят любимые голубые глаза. и растаяли холодные льды, и ветры шептали уже о любви.