Make Me Sound Like a Symphony

Воздух в городе накален и словно кипит на гладкой, влажной коже Андерсона, пузырясь и тут же испаряясь от невиданной жестокости солнца. Он спешит домой, жмурясь от яркого света, который серебряным лучом отражается от окон небоскребов, поражая несчастных людей. Сегодня пятница – любимый день Блейна; работа в букмейкерской конторе приносит неплохие доходы, но в начале сезона время, проведенное на рабочем месте, чуть ли не удваивается, зато пятница все равно остается тем днем, когда их отпускают пораньше. Он счастлив, потому что последний раз нормально виделся с Куртом чуть больше недели назад, когда парень вернулся с гастролей на день раньше. Конечно же, Блейн скучал, но что поделаешь. Открыв дверь их небольшой квартирки на Пятой Авеню, Андерсон тут же ощущает легкое прикосновение прохлады, что исходит от небольшого вентилятора в коридоре. Черные блестящие крылья вращаются с тихим шумом, и голова прибора поворачивается справа налево, отчего легкие бежевые шторы на балконных окнах невесомо подрагивают от столь необходимого ветерка. Блейн кладет на пол свой портфель и разувается, надавливая носком на пятку ботинка и в то же время расстегивая пуговицы на рубашке. В квартире тихо, и только из распахнутых окон доносится шум дневного мегаполиса. Громкое бряканье ключей должно было привлечь Хаммела к двери, и – исходя из его отсутствия – Блейн делает вывод, что Курт еще спит. Так даже лучше. Бесшумно ступая по мягкому ковру, Андерсон проходит в комнату, попутно выдергивая полы из-под штанов, и вид, открывшийся перед ним, заставляет парня резко остановиться, задержав дыхание. Курт лежит на кровати, широко раскинувшись на ее поверхности. Он спит на животе, одну руку запустив под подушку, а вторую вытянув в локте. Солнечные лучи играют на его бледной бархатистой коже, обожествляя и без того идеальное тело. Даже с порога Блейн видит, что волосы Хаммела растрепались, и несколько прядок шаловливо лежат на его лбу. Россыпь веснушек на его спине перемежается с несколькими дерзкими родинками, самая большая из которых удобно устроилась прямо над манящими холмиками его попки. И Курт полностью обнажен; только легкая белоснежная простыня краем закрывает от взора Андерсона прекрасный вид, величаво раскинувшись на одном из любимых мест Блейна. Однако это не мешает члену парня тут же дать о себе знать. Блейн расстегивает ремень на штанах, созерцая длинные ноги Курта, одна из которых согнута в колене. Бледно-рыжие волоски на них едва заметны, но Андерсон и без того прекрасно знает, какие мягкие они – вопреки тому, где расположены. Оставшись в одних трусах, Блейн мягко преодолевает расстояние до кровати в два шага и, остановившись в непосредственной близости от спящего парня, вновь оглядывает его с ног до головы. Боже, как Курт прекрасен. Буквально все в нем кричит об идеальности человеческого существа – то, как неспешно он дышит, отчего его грудная клетка едва поднимается и опускается; как естественно он ведет себя даже во сне, едва морща носик и улыбаясь, будто видит во сне что-то хорошее; а в часы бодрости его пластика и природная грациозность заставили бы млеть от зависти самых величественных королей мира – и сам Хаммел об этом прекрасно знает, что дополняет его облик уверенностью в себе. Блейн не может поверить, что это совершенство рядом с ним. Он тихо ложится около него, стараясь неловким движением не потревожить спящего парня, и, удачно выполнив свою задачу, прижимается грудью к нему. Совершенно не ожидавший этого, Курт чуть меняет позицию, переворачиваясь на бок и прижимаясь к нему спиной. Злополучная простыня сползает немного ниже, обнажая мучительно маленький кусочек тела Хаммела, зато угол, образованный позицией ног и бедер Курта, а также расположением ткани, позволяет Андерсону увидеть часть сокрытого под ней. Блейн не может дождаться, когда же его взору откроется все. Он целует Курта в основание шеи – его волосы приятно пахнут малиной и медом, и на ощупь они такие же мягкие, как и на вид. Андерсон едва прикасается губами к коже парня – можно сказать, что он просто на нее дышит, а после наполняет легкие ароматом лежащего перед ним мужчины. Странно, что через столько лет Блейн все еще не может насытиться этим – но он надеется, что и через двадцать лет все будет для него, словно в первый раз. Перебросив одну руку через Курта, брюнет аккуратно касается выступающих ключиц Хаммела, кончиками пальцев задевая слегка влажную кожу. Хаммел едва заметно улыбается, но Блейн точно уверен, что парень еще не проснулся. Чуть усиливая нажим губ сзади, Андерсон проводит кривую линию от шеи вниз, словно рисуя на телесном холсте нелегкий путь, пройденный ими двумя до этого момента. Затем подушечкой большого пальца касается еще мягкого ореола соска, кружа по нему до тех пор, пока острая пика не упирается ему в кожу. Великолепно. Курт немного сдвигается и прижимается ближе, и с его губ слетает чуть потяжелевший вздох. Андерсон улыбается и проводит языком по выпирающим позвонкам, пересчитывая каждый холмик и целуя напоследок. Солоноватый привкус кожи и бархатистая текстура на поверхности языка – это свой собственный рай для Блейна, где все тревоги и сомнения уступают место приливу наслаждения. Он старается не задевать болезненно твердым членом Хаммела – пока нет – но у того свои планы, и одним движением Курт полностью упирается спиной в Андерсона. Блейн громко стонет и перемещает руку с сосков парня ниже, здороваясь с ребрами, что чувствует под кожей, и достигая живота. Курту не всегда хватает времени посещать спортзал, но частые репетиции и без того создают необходимую нагрузку, поэтому здесь парень подтянут, и Блейн очередной раз стонет, чувствуя, как мышцы пресса неосознанно напрягаются под его манипуляциями. Радость, что Курт еще не проснулся, достигает своего предела, и Андерсон опускает руку еще ниже, чувствуя уже затвердевший член парня. Блейн осторожно обхватывает его ладонью, зажмуривая глаза от того, насколько он горячий в его руке, и плавно проводит пару раз снизу вверх. Злополучная простыня полностью исчезает, и брюнет вжимается своим стояком между ягодиц Курта, осторожно прикусывая его плечо в попытках задушить не до конца родившийся стон. Хаммел тяжело дышит и беспокойно двигает бедрами, но Блейн не меняет скорости, продолжая точно так же ласкать любимого. От отсутствия лубриканта движения выходят несколько суховатыми, грубыми, но естественная смазка, влажно поблескивающая на головке, мгновенно решает эту проблему. Через какое-то время член Курта окончательно набирает силу. Парень уже откровенно стонет, и эти сладкие звуки, слетающие с любимых губ, творят с Блейном что-то невероятное – он рычит, ускоряет движения рукой и пытается прижаться к Хаммелу как можно ближе. Мягкие ягодицы Курта создают определенное трение для его члена, что полностью отключает у Блейна способность думать, слышать и видеть – только чувствовать. Поглаживая по всей длине не до конца сомкнутыми большим и указательным пальцами, Андерсон, приближаясь к основанию, старается остальными пощекотать гладкую кожу яичек. Еще мгновение – и этого становится слишком, и Хаммел, громко выкрикивая: «Блейн!» – открывает глаза и, вцепившись еще не до конца проснувшимися пальцами в руку Андерсона, судорожно кончает, дрожа всем телом. Еще не отойдя ото сна, Курт трепещет, словно крылья бабочки, и легкая дрожь передается отчаянно возбужденному Блейну. Когда парень слегка надавливает пальцами, Андерсон понимает, что движения рукой на члене становятся просто ошеломительными для Курта, и вновь поднимается вверх, положив слегка влажную ладонь, испачканную спермой Хаммела, ему на живот. Курт поворачивает голову и шепчет: – Блейн… Андерсону ничего не остается, как широко улыбнуться, уловив в тоне Хаммела искреннюю радость и счастье. – Скучал по мне? – Ты даже не представляешь себе, как сильно. Боже, как я тебя люблю… иди ко мне… И Курт тут же приподнимает руку, обнимает щеку брюнета своими теплыми пальцами и прижимается к слегка сухим губам Андерсона своими. Поцелуй сразу же выходит страстным – оставив позади нежность и мысли о том, чтоб растянуть удовольствие, парни играют язычками, выдыхая в рот партнера сладость собственных желаний, сталкиваются зубами, что прозвучало бы совсем не эротично для любого другого – но для них это безупречно. Хаммел хочет перевернуться в руках Блейна, но тот отстраняется от самых желанных губ в мире и бормочет: – Останься так. Я хочу тебя так. Позволь мне… позволь трахнуть тебя так, Курт… Грубое слово, казалось, должно разорвать эту паутину романтики в комнате, но Хаммел возбуждается еще больше и нетерпеливо кивает головой: – Да, да, о Боже, да, – и вновь принимается за брюнета. Следующие пять минут в помещении слышно лишь влажное движение губ и тихие стоны, которые можно было бы принять за вздохи, не будь в них столько отчаянного желания. Блейн гладит тело Курта своей ладонью, надавливая пальцами в каких-то мягких местах и заставляя Хаммела извиваться еще сильнее. Бисеринки пота блестят так, словно какой-то волшебник рассыпал по телу парня миллиарды крошечных алмазов, и каждый звук, слетающий с губ Курта – самая прекрасная музыка для ушей Блейна. Хаммелофония #5. А Андерсон всегда был музыкантом. Поддавшись импульсу, он вытягивает руку и достает из-под подушки спрятанную там и на четверть наполненную бутылочку смазки. Блейн осторожно выливает на пальцы небольшое количество и ведет руку вниз, проникая между ягодиц Курта. Тот резко задерживает дыхание, и Блейн, бормоча извинение за холодную субстанцию, осторожно проникает одним пальцем внутрь. Стон, будто вырванный из потайных глубин души Курта, хочется записать на пленку и слушать в самые тяжелые времена, но Андерсон знает, что всегда может воспроизвести каждую из трех десятков нот, издаваемых Куртом, наизусть. С закрытыми глазами. И в полусне. Потому что роднее этого у него ничего нет. Один палец медленно превращается в два, а после в три, и Блейн делает это не потому, что Курт невероятно узкий (что, впрочем, не так далеко от правды, но после стольких лет вместе потребность в растягивании отпала сама собой), а по той причине, что сам процесс приносит ему невероятное возбуждение. Видеть, как с каждым миллиметром Хаммел теряет рассудок, как от каждого движения он все больше задыхается и впивается зубами в подушку, с каждой секундой все больше становится нетерпеливым и отчаянным… Да Блейн готов потратить на это часы, если потребуется. Но вот Курт зажимает в кулаках простыни, костяшки его пальцев белеют, и он шепчет: – Блейн…о боже, да, давай же… Блейн!.. Не теряя времени даром, Андерсон вытаскивает пальцы из Хаммела и оставшуюся липкую влажность наносит на свой уже давно требующий внимания член. Пару секунд он водит ладонью по всей длине, но после, целуя изнывающего от желания Курта в дрожащие плечи, подводит головку к поблескивающему смазкой входу и неторопливо толкается внутрь. Хаммел поворачивает голову и впивается в его губы полупоцелуем-полуукусом, одной рукой зажимая волосы Блейна в кулак. Он громко стонет и что-то невнятно бормочет, потерявшись в мире наслаждения, что для Андерсона является самой прекрасной картиной на свете. Если задуматься, он мог бы быть и скульптором, вылепливая безупречные черты парня из глины, и художником, неистово разрисовывая плотный холст самыми дорогими и качественными красками. Блейн мог бы овладеть любой профессией, пока его музой был бы Курт. Но сейчас его задача – быть самым лучшим любовником, и Андерсон приложит все усилия, чтобы оправдать возложенную миссию. Он обхватывает бедро Хаммела правой рукой и чуть сдвигает ногу парня, согнутую в колене, вперед. Курт хнычет и стонет, подаваясь назад, стараясь принять в себя Блейна на всю длину, и брюнет с радостью подчиняется, полностью входя в Курта. Тот громко вскрикивает и пару раз громко ругается, а Андерсон, опираясь ступней в матрас, увеличивает амплитуду движений. В комнате еще жарче, чем в пустыне Сахара в самый летний день, и простыни под ними пропитываются потом, спермой Хаммела, и Бог еще знает чем. Но внутри Курта еще горячее – казалось бы, такое просто невозможно – и Блейн чувствует, что вот-вот взорвется от интенсивности происходящего, от заводящих шлепков влажной кожи, от ощущения любимого человека рядом с ним, от родного запаха секса и любви. Он несколько раз задевает простату Хаммела, который с каждым ударом все отчаяннее выкрикивает его имя, а после особенно сильного толчка Курт с громким криком кончает, даже не прикоснувшись к себе. Парень цепляется за плечи Блейна рукой, пока наслаждение скручивает его тело, и Андерсон, чувствуя натяжение внизу живота и то, как мышцы Хаммела сокращаются вокруг члена, до невозможности туго сдавливая его, кончает следом, уткнувшись носом в манящую ложбинку между плечом и шеей. Несколько минут проходит в полном молчании, и Курт ласкает руки Блейна своими нежными пальцами, а тот мягко пощипывает кожу на спине любимого, не в силах восстановить дыхание. Вот Хаммел, наконец, переворачивается и, обняв его за шею и запустив ладонь во вспотевшие волосы, притворно произносит: – Кто бы мог подумать, что дома меня ожидает такая встреча… вернулся бы на несколько дней раньше. – Это все жара, она полностью расплавила мой мозг. – Главное, что сохранила остальные мои любимые части тела. Андерсон издает приглушенный смешок и игриво ударяет Курта по попке. Они не покидают кровать целый день, потратив лишь несколько минут на душ и смену белья. Оба знают, что впереди их ждет еще много прощаний и много дней вдали друг от друга, но каждый раз Курт будет возвращаться к нему, и их жизнь, словно старая пластинка, примется играть по новой.