Every her dream never as a dream...

Алиса — странная. Это говорят ей все её знакомые, даже матушка. Не спорю, может сойти за чудаковатую любительницу фантастических историй, но от этого девочка не более, чем неземная мечтательница. Алиса — красивая. Это вне всяких сомнений. К тому же, стоит отметить, это ей говорят гораздо чаще, и, возможно, более искренне и правдоподобно. Хотя притворяться в этом случае нет ни малейшего желания. У неё золотистые волосы и глаза цвета спелой голубики. Можно себе представить — её глаза и то сами по себе напоминают две большие, налитые полупрозрачным соком ягоды. Голубые глаза-голубики с детских лет взирают на мир с неподдельным восторгом и несколько опасливым интересом. Вокруг слишком много любопытного и неизведанного. Алиса хочет помочь тому, кому стоит помочь в данную минуту, пусть даже ценой своего свободного времени, (которое можно было бы потратить на чтение книг с картинками или рисование) или же своей собственной жизни, (которую можно было бы потратить на саму жизнь, и с книгами, и с рисунками), а впрочем, все эти размышления очень сложно удержать в голове. Они сразу разбегаются от сложности и нетерпения. Матушка говорит: «нетерпением страдают глупцы и невежды», — строго качая головой и поджимая губы, резкими движениями пальцев вынимая иглу из пяльца, прошивая новый стежок. Тёмный узор фиолетовых васильков медленно проступает на полотне. Алисе, глядя на замысловатый, вышитый в викторианском стиле рисунок почему-то приходит мысль о старом художнике, что живёт за мостом. У него хорошие, правдивые картины, она их сама видела, но люди не стремятся их покупать. Покупать правду. Им бы нос покрасивее, да локоны посветлее. Никто не хочет жить в мире без лжи, потому что если будет так, деньги станет труднее заполучить. А нет денег — нет еды, новых платьев, заработной платы для служанки… Эх, взрослые порой такие скучные! Что ей эти платья! Алиса даже на цвет мало обращает внимание, что уж говорить о рюшках, о кружевах, об аккуратненьких ажурных воротничках! В тот вечер она по обыкновению была не занята, как всегда, но в этот раз девочке было слишком скучно, даже грустно. Все книги ей уже надоели, фантазии особенно не было, а рисовать не хотелось. Алиса сидела на небольшом стульчике и предалась размышлениям о всякой чепухе, которая всегда появляется, когда ей плохо или тревожно. «Вот бы у меня был друг, который меня не бросит. Друзья, они ведь преданны только пока тебе хорошо, а я хочу чтобы друг был рядом всегда, неужели это так непросто?.."-думала она, — «Удивительно, мне интересно, весело жить на свете, но время от времени, у меня ощущение, что я совершенно одинока. Поговорить совсем не с кем. Вот бы у меня был друг, который придёт, утешит, обнимет, скажет что-нибудь такое же сумасшедшее, что и я говорю изредка… Пожалуйста.» Эта общая мысль возникла, сверкнула, как искорка в двух вселенных, вызывая в своём роде необыкновенное явление: две нити, две судьбы, переплелись, завязались в собственный узелок. На обоих краях реальностей двое несомненно разных, но таких похожих по мышлению людей создали новую связь, свою нишу вне времени. Это повлияло на множество линий, но вызвало сравнительно небольшой переполох — образовавшуюся дырочку склеили так, что теперь эти двое людей могут видеться, стоит им подумать о встрече. Всё-таки у вселенной много планов… Закрыв глаза, Алисе показалось, будто она медленно поплыла куда-то, отдаляясь от реального времени всё дальше и дальше… … А на противоположном конце другой галактики на кровати лежал и горько плакал парень лет восемнадцати, чьей мамы уже три часа не было в живых. Тихие слова, судорожные, рвущие сердце всхлипы и рыдания, то и дело вырывающиеся из груди паренька, были пропитаны горем и личным непринятием смерти. Джона, так звали молодого человека, ни в коем случае нельзя было бы назвать примерным сыном или образцовым ребёнком, о нет, что вы! Этот парень ещё учась в средней школе, нагонял страх на все х младшеклассников и даже на ребят постарше. За острый язычок и чересчур буйный нрав его не любили почти все без исключения. Тем не менее, авторитетом, пусть и не самым положительным, парень уже успел стать. Но вот в чём суть Джона Леннона — его бескомпромиссно ненавидели все школьники вне его шайки, и обожали почти все девчонки в школе. Опять же, за его темперамент. Но что бы там не говорили, Джон обожал свою маму. Пожалуй, она единственная, кто принимал во внимание его не самые положительные особенности и преимущества, вроде хронической дислексии и рвения к игре на гитаре. Джулия Леннон также горячо любила своего сына, как и он её. Неожиданная весть потрясла Джона. Он не мог с этим никак смириться, несмотря на выплаканные слёзы, коих было столь много, сколь соли в море. Парень сверлил потолок пустым взглядом. В его голове появился невнятный белый шум. Фоновый звук в ушах всё усиливался, становясь мучительно громким… А потом всё исчезло. Поначалу, Джон не мог сориентироваться в пространстве и долго не открывал глаза. А когда открыл, то увидел комнату, чем-то смахивающую на среднестатистическую гостиную, но только более тёплую из-за кофейных оттенков, а также он заметил стоящую перед ним высокую девочку с синими глазами, которые выглядели немного встревоженными. На вид, ей было примерно одиннадцать лет. «Блондинка. Натуральная. Странное у неё платье, прямо как из эпохи шляпок и цилиндров.» — подумал Джон, находясь в полной растерянности от такой неожиданной встречи. Приятной или нет, ещё неизвестно, — Какого чёрта происходит? Что я тут делаю вообще? И ты кто такая?! Это что, сон? Я не помню как заснул.! Чего ты пялишься? Девочка, как казалось Джону, если как-то и была смущена или оскорблена наличием ругательств в речи парня, то, скажем, отлично скрывала это. Только неприязненно поморщив носик, она нахмурила лоб и сказала тихим голосом:  — Мне просто стало любопытно. Я люблю наблюдать за происходящим. В этом нет ничего странного, не так ли? Леннона это будто отрезвило. Он нелепо вытаращился на неё так, что его глаза стали больше в два раза, чем обычно. Потом он собрался с духом и, стараясь, чтобы его голос звучал менее севшим от раннего плача, ответил:  — Кхм. В этом и правда нет ничего такого, но… Мне просто не нравится, когда за мной ведётся наблюдение. Это напрягает. Я — Джон Леннон. А ты…? Алиса, а это была именно она, улыбнулась ему и своим жизнерадостным и звонким голоском произнесла:  — Меня зовут Алиса Линделл, очень приятно познакомиться с вами, сэр. Спохватившись, она присела в изящном книксене, как её учила матушка. По виду Леннона это было чем-то реально из ряда вон выходящим. Его будто передёрнуло от этого жеста.  — Ты что делаешь? Мы что, в восемнадцатом веке, что-ли? И может, не будешь называть меня сэром, а, Алиса?  — Хорошо, так и быть. Если тебе не понравилось, я не буду так делать. Просто, я сделала в точности как надо, как меня учили. — Помедлив, она уже более мягким тоном продолжила, — У тебя что-то случилось. Что-то очень плохое и грустное — ты плакал недавно. Джон, что случилось?  — Джулия… Она… Её… Больше нет. — Парень опустил глаза в деревянный пол. Джону приходиломь буквально выдавливать из себя эти слова. — Это… Это не оставляет меня в покое. Я… Мне нужна…  — Помощь. Я понимаю тебя, хоть и не сталкивалась с таким же. Я помогу тебе, чем смогу.  — Ладно, я… Ох. Алиса подошла к Джону и обняла его, обвив его спину тонкими руками. Оба понимали — это всё, что им сейчас нужно. … Так и началась их дружба.