✱✱✱
Старая люстра бросала свет на массивный шкаф, загораживающий обзор на остальную часть веранды. Устланный под ногами коврик забился пылью, на обоях виднелись следы паутины, а на полке красовалась очередная кукла Кирики — белокурая девочка в красном платье, с лицом, полным отчуждённости. Синие глаза смотрели на Сакакибару, словно безмолвный сторож — угрожающе, отпугивая незваного гостя. Отступив на шаг, тот скрылся за дверью и трижды ударил по ней, надеясь подозвать Мисаки. Эхо разнеслось по квартире тяжёлой волной, но девочка так и не появилась. Ни сейчас, ни спустя десяток минут. Прислушавшись, Сакакибара услышал голоса, доносящиеся из дальних помещений. Мелодичный женский, и грубый мужской. Слова терялись в коридорах, исчезали в тишине. До ушей доходили лишь обрывки фраз, по которым он смог понять, что речь идёт о некой девочке. На секунду ему подумалось, что это родители Мэй вернулись домой раньше срока — но затем, когда до него донеслись трескающие помехи, он понял, что звук исходит от радио. Или от старого телевизора. Не услышала...? — подумал Коичи, представив, как Мэй убивает время просмотром сериалов. Решившись, он попробовал было вновь постучаться в дверь — но вместо этого застыл на месте, почувствовав прикосновение к своей ладони. Испугавшись, он обернулся — и едва не потерял дар речи. Перед ним, забыв обо всех законах личного пространства, стояла Мисаки Мэй. Покрытая снегом, она держала в руках пакет с банками чая, и с интересом смотрела на гостя. — Опять ты? Что ты тут делаешь? — спросила она, покосившись на бывшего одноклассника. В тот же миг ноги перестали его слушаться, и он отшатнулся, уткнувшись в стену. — А... Н-нет, ничего...! — ответил Сакакибара, ляпнув первое, что пришло в голову. Эхо разнеслось по лестничному пролёту. Сердце колотилось, лицо покрылось румянцем, а взгляд непроизвольно скакал вверх-вниз, боясь встретиться с глазом Мисаки. Пока Сакакибара впадал в панику, девочка смотрела на него в ожидании ответа. Лёгкие сжались в комок от нехватки воздуха, а мозг выдавал одно абсурдное объяснение за другим. Парень понял: отступать некуда. Взяв себя в руки, он протянул ей пакет, наполненный всевозможными яствами. Пряный аромат поселил на лице Мисаки немой вопрос, на который Сакакибара поспешил ответить. — Прости, что не предупредил. Я еды принёс... — ...Еды? — удивлённо переспросила она. — Приготовил на Новый Год. Хотел тебя угостить... — Ты приготовил? — вновь перебила она Сакакибару, заставив его потеряться в словах. Не в силах совладать со стеснением, тот ответил ей коротким кивком и протянул пакет. — С новым годом... — пролепетал он, не заметив, как девочка подошла к нему вплотную. Алый глаз прошёлся взглядом по дрожащему телу парня и остановился на груди, под которой скрывалась его главная слабость. — Опять шёл через прилавок? — спросила Мэй с укором. — Д-да... но всё уже в порядке. Не такие эти куклы страшные... Мисаки не стала слушать. Забрав пакет у Коичи, она открыла дверь и провела его через порог. Куклу, что лежала на полке, она спрятала в шкаф — подальше от глаз Сакакибары. Избавленный от пагубного влияния работ Кирики, тот почувствовал, как его тело наполняет слабость. Ноги подкосились, голова закружилась, и ему пришлось сесть на табуретку рядом со шкафом, дабы не свалиться наземь. — Я говорила больше не приходить, — произнесла Мэй, стряхивая снег с плаща. — Тебе опасно подходить к куклам мамы... — А тебе, выходит, нет? — спросил он, вглядываясь в мертвенно-бледное лицо девочки. Словно выполненное из воска, оно казалось ему искусственным — сделанным по образу и подобию работ Кирики. И чем больше он смотрел, тем отчётливее была разница между ними. — Ты не такой, как я. — оборвала та. — Тебе не место здесь. Ты не должен больше подходить к лавке. Больше никогда. Порицания Мэй прошли мимо ушей Сакакибары. Его взгляд блуждал по пыльным стенам веранды, ужасаясь налипшей на неё пыли, а затем — остановился на комке паутины, в которую зарылся голодный паук. Втянув застоявшийся воздух, Коичи поднялся на ноги и подобрал лежащий рядом веник, дабы прогнать насекомое с насиженного места. Мэй наблюдала молча. Её напускная строгость уступила место привычной холодности, и девочка выудила из пакета чайную банку, откупорив её с характерным хлопком. — Ты странный, — произнесла она устало, делая глоток чая. — И упрямый. — Тебе виднее, — ответил он, провожая взглядом прячущегося под шкаф паука. — Угощайся, — указал он на пакет с едой. — Всё, как обещал. — ...Обещал? Мисаки вновь встретилась взглядом с Сакакибарой. Несколько секунд она смотрела, пытаясь осмыслить услышанное, а затем — на её лице показалась едва заметная улыбка. Лукаво блеснув алым глазом, она подалась вперёд и принялась распаковывать содержимое пакета. Румянец не сходил с её лица, пока она добиралась до замотанных фольгой блюд — но, увы, долго это не продлилось. Стоило ей подумать о чём-то своём, как её взгляд переменился и в комнате прозвучал тяжёлый вздох, нагнав тоску на Сакакибару. — Не думала, что ты вспомнишь... — пробормотала Мэй, ощущая кончиками пальцев тепло, исходящее от тарелок. Пусть её голос остался таким же холодным и бесчувственным — Сакакибара понимал, что ей не плевать на него. Страх исчез, уступив место былой привязанности. — Я и не забывал. Приехал, как только смог. — Чтобы приготовить мне еды? — спросила она со странной печалью в голосе. — Не делай так больше. И не приходи сюда. — Почему? — Ты знаешь. Они могут убить тебя. Я могу увидеть... Не найдя подходящих слов, Мэй опустилась на пустой пакет. На секунду она приспустила свою повязку, обнажив ярко-синий глаз — и тут же спрятала его, мельком взглянув на парня. — Просто... не приезжай, забудь. Я тебе не нужна, и ты мне — тоже. Ты забудешь о проклятье и будешь жить, как... — Да о чём ты говоришь? — перебил её Сакакибара. — Мы же друзья! Почему ты постоянно меня прогоняешь? Угрюмый вид Мэй заставил парня притихнуть. Тонкие пальцы легли на тканевую повязку, коснулись скрытого под ней протеза, и девушка понурила голову, прячась от непонимающего взгляда Сакакибары. Мысли роились в его голове, подобно малькам в тесном аквариуме — и ни одна из них не желала попадаться ему в руки. Выхватив первое попавшееся предположение, Коичи устроился рядом с Мэй. — Боишься увидеть тот цвет? — спросил он после недолгой паузы. Та повернулась к нему и протянула открытую банку чая. — Я привыкла видеть его на других, — начала она со вздохом. — Дело не в этом. Точнее, не только в этом... — Тогда в чём? — прервал её Сакакибара. До недавнего времени он и подумать не мог, что Мэй может относиться к нему по-особенному. Образ бесчувственной, холодной девушки был готов рассыпаться в прах от той картины, что предстала перед ним сейчас. — Не могу сказать, прости. — ответила она в привычной сухой манере. — Здесь грязно. Пойдём внутрь. — А... А можно? — Я же не съем всё сама, — заметила она с улыбкой. — Помоги отнести тарелки. Мисаки поднялась на ноги, подобрала небольшое блюдце и понесла его в коридор вместе с Коичи. Остальные помещения квартиры оставались такими же чистыми и ухоженными, как и раньше — что было неудивительно, если вспомнить недавний визит Сакакибары. Поднявшись по очередной лестнице, он оказался в хорошо знакомой ему комнате. Именно сюда Мисаки привела его полгода назад, когда он рассказал ей о своей роли «несуществующего». Отличием было лишь то, что теперь его встречала не женщина в чёрной бандане, а звук из старого телевизора. Настолько громкий, что у Сакакибары едва не заложило уши. — Положи сюда. — Мэй указала на стол, заставленный банками из-под чая и упаковками полуфабрикатов. — Прости за беспорядок. Я не ждала гостей. — ...Слушай, а зачем такая громкость? — спросил Коичи, указав на телевизор. — Так и оглохнуть можно... — Я привыкла. Делаю так, когда Кирики нет дома. Помогает не думать. — Не думать? О чём? — Тебя не касается. — отрезала Мэй. — Садись, я скоро приду. Подобрав собранный мусор и сложив его в пакет, Мэй удалилась в комнату, которую Коичи посчитал кухней. Оставшись наедине с упакованными в фольгу блюдами и бормочущим телевизором, он окинул комнату взглядом. Как и прежде, здесь не было ни фотографий Мэй, ни каких-либо вещей, указывающих на её увлечения. Даже куклы Кирики пропали, уступив место пустоте на полках. Закончив с осмотром, Сакакибара откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на экран телевизора. Канал был выбран неожиданный: один из тех, которые Коичи любил просматривать в младшей школе. Кандзи, которыми он именовался, отсылались на смертную пустоту — а в число передач входили всевозможные хорроры, начиная с историй про маньяков и заканчивая сказками о привидениях. Даже пресловутый «Ужас Амитивилля», который Мэй и Коичи вспоминали во время последней встречи в подвальной галерее, можно было увидеть среди подборок канала. На экране происходила повседневная рутина: женщина ухаживала за клумбой, а рядом с ней сидела маленькая девочка, кукольная фигура которой невольно напомнила Сакакибаре Мэй. Женщина объясняла девочке правила поведения в гостях, намекая на некий совершённый ею проступок, а затем — спокойная атмосфера развеялась появлением человека в деловом костюме, заявившего, что брат девочки находится в реанимации. Действие перемещается в больницу, и на экране предстаёт мальчик с обгоревшей кожей... — Интересно? Обернувшись, Коичи увидел Мэй. Девочка держала в руках поднос со столовыми приборами и тонко нарезанным хлебом. — По-моему, я смотрел что-то такое в детстве... — Странный ты, — повторила Мисаки, облокотившись о спинку кресла за спиной Сакакибары. — Но это хорошо. Что тебе нравятся такие вещи. — Думаешь? — озадаченно спросил тот, обернувшись. — Почему? — Страх не требует подпитки. Это значит, — Мэй поставила поднос на стол и устроилась на диване, — что ты забываешь о нашем проклятии. Несколько секунд Сакакибара смотрел на Мэй, не в силах произнести ни слова. Конечно, он и сам замечал, что попытки вспомнить события прошлого года теперь даются ему с трудом — но даже так он не мог принять скорое беспамятство. Коичи не мог отказаться от намерения сохранить в памяти каждое мгновение этого ужаса. Погибшие не заслуживают забвения — так он считал. Но мир не был согласен с ним. — А ты? Ты помнишь, как всё было? — Помню, как нашла мертвеца под завалом... но не помню, кто это был. Кажется, ты тогда его...? — Да, — отрезал Сакакибара. — Это была моя тётя. Я убил её... — Не убил, — возразила Мэй. — Ты вернул её к смерти. Туда, откуда она пришла. — Разницы нет. Я лишил жизни родного человека. Того, кому был дорог... — Ты бы предпочёл убить остальных? — неожиданно резко спросила она, покачав головой. — Оставь ты её в живых, люди продолжили бы умирать. Я могла умереть, ты сам мог не дожить до конца. Пойми, — Мэй привстала, наклонившись к Сакакибаре, — ты не мог поступить по-другому. Она продолжала смотреть на него с укором и недовольством. Алый глаз поблёскивал в свете старого телевизора. Сакакибара смотрел на неё с неподдельным шоком: никогда прежде ему не доводилось видеть Мэй настолько эмоциональной. Он пытался ответить, найти подходящие слова — но этот взгляд не отпускал его ни на секунду. Гипнотизировал, не давал подумать ни о чём другом. Но вот она закрывала глаза, вернулась на своё место — и вновь перед ним та самая Мисаки Мэй. Мрачная и холодная, словно лёд. И лишь тихий голос несёт в себе то немногое тепло, что осталось в этой нелюдимой девочке. — Ты не пытаешься оправдать свой поступок, — начала она. — Это плохо. Тебе станет легче, если ты послушаешь. Сакакибара знал: она права. За те месяцы, что он провёл вдали от Ёмиямы, старые воспоминания понемногу возвращались к нему. Он вспомнил похороны Рейко, вспомнил встречу с Акадзавой и то, насколько печальными были его следующие дни. У него не было выбора — Рейко должна была умереть. И всё же он не мог заставить себя посмотреть на это с той стороны, которую предлагала Мэй. — Еда остывает, — произнёс он холодным тоном, давая понять, что разговор закончен. Вздохнув, девочка принялась освобождать тарелки от фольги, наполняя комнату ароматом пряных специй. Сакакибара не пытался следовать новогодним традициям: подобранные им кушанья основывались на мыслях о том, что может понравиться Мисаки. Салат с поджаренным тофу, отварной рис со специями, фаршированные грибами рулеты из говядины — в его наборе было всего понемногу, и всё это великолепие украсило обеденный стол. — Угощайся, — добавил Сакакибара, когда Мэй положила себе небольшую порцию салата. Трапеза проходила без лишних разговоров, неторопливо и хмуро. Новым Годом тут и не пахло: вместо поздравительных эфиров в телевизоре мелькали кадры из хорроров, а на смену новогодним украшениям пришли пыльные углы. Невольно Сакакибара подумал о том, что сейчас происходит в доме у его родственников. Он представил, как давние друзья и коллеги собираются за одним столом и делятся историями под музыку из телевизора. А что у Тешигавары? Коичи не был у него дома, но мог представить, как он собирает одноклассников и закатывает такую вечеринку, от которой вся Ёмияма ходит ходуном. Весь город веселится, провожая уходящий год бурным празднеством — и только Мэй не желает присоединяться к празднеству. Может, пригласить её к себе...? — подумал Сакакибара, взглянув на мрачное лицо Мисаки. Разум моментально среагировал, отправив сотню вариантов того, как она отвергает это предложение. Подсознание же — напротив, толкало взять всё в свои руки и дать Мэй возможность сменить обстановку. Сам же Сакакибара находился на перепутье между двумя сторонами. Одно он знал точно: он не может позволить ей и дальше ютиться в четырёх стенах. — В чём дело? Голос Мэй вернул парня к реальности. Унесённый в пучину собственных мыслей, он не заметил, как та разобралась с доброй половиной блюд на столе. — Ты смотришь на меня уже минуту. Хочешь чего-то? — А... О, прости. Задумался. — ответил Сакакибара, смутившись. — Ты даже к еде не притронулся, — с укором заметила Мисаки, указав на набитую тарелку друга. — Нормально себя чувствуешь? — Всё хорошо. Просто... Просто что? Не знаю, как тебя развеселить? Будто бы и не дружили никогда... Между друзьями повисло молчание. Отметка на часах давно уже перескочила одиннадцать, канал отключился на техническое обслуживание из-за поднявшегося снегопадом, и комната наполнилась светом белого экрана. В тишине прозвучал глухой стук, а затем — ещё и ещё, и вскоре Ёмияма оказалась накрыта огромной грозовой тучей. Снежные сугробы твердели под холодными каплями дождя. Того самого, который так любила Мэй. Холодного и беспощадного, словно сама зима. — ...Просто я готовил всё это только для тебя. Не думал, что ты меня пригласишь... — произнёс Сакакибара полушёпотом, и тут же укорил себя за эту ложь. Ради чего он тогда приехал, если не ради встречи с ней? Когда у них ещё будет шанс поговорить? Почему она должна сидеть здесь, наедине с этими проклятыми куклами? — Ты можешь уйти, — прервала его Мисаки. В отражении экрана было видно, как оторопевший Сакакибара посмотрел на неё с немым вопросом. — Со мной бывает скучно. Иди, если хочешь. — ...Что? — только и смог выдавить из себя он. — Ты сам решил зайти, — продолжила Мэй. — Можешь уйти, когда тебе будет удобно. Но больше не приходи. Тебе опасно подходить к куклам мамы... — Тогда, — выпалил Сакакибара, сжав кулаки. Решившись, он встал из-за стола и подошёл к Мисаки, — я не уйду, пока не увижу твою улыбку. — Увидишь... Что?.. — только и успела прошептать Мэй, когда он неожиданно взял её за руки и потянул за собой, словно мягкую игрушку. Их взгляды встретились, лица оказались в опасной близости — и Мисаки отвернулась, налившись алым румянцем. Всё, как и хотел Сакакибара.✱✱✱
Она не пыталась сопротивляться, он не пытался заставить её подчиниться. Не произнося ни слова, они вышли из-за стола. Держа Мэй за руку, Коичи прошёл по комнате и остановился у пыльного окна. Старая занавеска легко поддалась — и перед ними открылись бескрайние просторы покрытой снегом Ёмиямы. Обледеневший остов чёртового колеса, скрытый за домами, навевал девушке воспоминания о её последних днях в компании умершей сестры. По окнам барабанил дождь, а вместе с ним падали градины снега. Город погрузился во мрак — но вдруг, в паре кварталов от магазина раздался взрыв, а за ним — ещё один. Друзья увидели, как в небо взмывают сотни ослепительных огней; как они превращаются в сверкающие узоры, исчезая в тишине ночного города. — Сестре бы понравилось... — тихо проговорила Мэй. Её взгляд порхал по сверкающим небесам, расплываясь от обилия огней, а затем — остановился на Сакакибаре, в глазах которого эти вспышки казались ещё ярче. — А тебе? — спросил её Сакакибара, взглянув в лицо подруги. Она пыталась, делала всё возможное, чтобы спрятать от него ту немногую теплоту, что окутала её сердце. Но, как ни старалась, — Они чудесные, правда. Весь этот праздник очень красивый... но он скоро закончится. Ты уедешь, а я... — Будет новый, ещё лучше прежнего. — парировал Сакакибара. — Я буду приезжать каждую неделю. Мне, знаешь, бывает одиноко в Токио... — Ты не сможешь. — ответила Мисаки с горечью. Пауза заполнилась звуком взрывающихся фейерверков. — Тебе нельзя подходить... — К магазину? Плевать я хотел на него, и на этих кукол, — отрезал Сакакибара, бросив взгляд туда, где кукла синеглазой женщины приветствовала посетителей. — Не для того я целый год боялся проклятья, чтобы теперь бояться каких-то развалин. — Они могут убить тебя, — Мисаки указала на грудь Сакакибары, скрывающую больные лёгкие. — А если ты не умрёшь, то можешь стать, как я... — А ещё я могу прожить достаточно, чтобы вспоминать эти дни в старости. Даже ты не можешь знать, что с нами будет завтра. Между ними вновь воцарилась тишина. Праздничные огни манили выбежать наружу и, игнорируя дождь, наслаждаться сиянием фейерверков. Коичи смотрел на это великолепие с воодушевлением, преисполненный надеждами на новый год своей жизни. Мисаки видела блеск в его глазах, чувствовала уверенность в голосе. Буря из чувств и эмоций захлестнула девушку. — Пойдём на улицу? — внезапно предложил Сакакибара, взглянув на подругу с улыбкой. — А ты можешь? — спросила она, опасливо взглянув на окно, за которым бушевала непогода. Град усиливался, дождь смешивался со снегом — и ни о какой прогулке не могло быть и речи. Улыбка спала с лица Сакакибары, но лишь на мгновение. Отстранившись от подоконника, он расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана пару картонных палочек, перемотанных изолентой. Один конец был полым, а на другом красовался длинный фитиль. — Что это? — спросила Мисаки, когда он протянул ей одну из палочек. Тот, не произнося ни слова, выудил из кармана зажигалку и поджёг огонь. Фитиль вспыхнул ярким пламенем, и Сакакибара выставил игрушку за окно — туда, где небо озарялось всеми цветами радуги. Так же поступила и Мисаки, когда он поднёс зажигалку к её фитилю. — Сейчас увидишь!... — задорно выкрикнул Сакакибара, перекрикивая стук дождя об окно. Как только фитиль догорел, из конца палочки показался яркий жёлтый огонёк — и тут же взмыл в небо, освещая мрак дорожкой света. Следом за ним скоро появились новые. Один за другим, покидая зажжённую игрушку, они устремлялись следом за собратом, намереваясь развеять ночь, окутавшую старинный город. — Держи крепче! — крикнул Сакакибара, когда отдача стала сильнее. Мэй держала. Держала палочку изо всех сил, стараясь не уронить. Капли барабанили по бледной коже, а она всё продолжала направлять неустойчивую игрушку вверх — пока, наконец, заряд полностью не истощился. Когда это произошло, Сакакибара закрыл окно и отвёл подругу от подоконника. Сжимая в руках опустевший кусок картона, он отвёл её обратно и плюхнулся на диван, довольный своей выходкой. Мисаки устроилась рядом с ним. На её лице красовалась едва заметная улыбка. — Доешь, если хочешь, — Сакакибара указал на кучу еды, оставшейся после него. — Я не буду. — Потом... По комнате пронёсся зевок. Уставшая, Мэй откинулась на спинку дивана и сомкнула веко, разминая замёрзшую руку. Открыла она его лишь тогда, когда почувствовала, как её ладонь оказалась в руках Сакакибары. Ни слова не прозвучало из её уст, когда он принялся гладить её холодные пальцы, возвращая тепло во влажную руку. Грубая рука легко скользила по гладкой коже, и Сакакибара не заметил, как увлёкся. — Дай свою, — потребовала Мэй и, не дожидаясь ответа, взяла его за руку. По спине пробежали мурашки, когда она, стерев с кожи дождевые капли, поднесла её к губам и подула потоком тёплого воздуха. В кончиках пальцев приятно укололо. Сакакибара сомкнул ладонь, захватив руку Мэй. Их пальцы сомкнулись в крепкий замок. Так они и продолжили сидеть на диване, держа друг друга за руки. Молча, наблюдая за узорами помех на экране телевизора. — Всё-таки ты зря приехал... — внезапно произнесла Мисаки, обернувшись на друга. Тот, вздохнув, откинулся на спинку дивана. — Хотя бы ты не сидишь тут одна, — ответил он с лёгким смешком. — Я ведь потому и пришёл. Знал, что ты весь Новый Год просидишь дома. — Вот как? Мэй разжала ладонь. — Это плохо... — проговорила она себе под нос. Подалась назад, забралась с ногами на диван и подогнула колени, ссутулившись. Вздохнула, опустив голову вниз. — Почему? — спросил Сакакибара, повернувшись к ней. Она опустилась лбом на колени, обхватив ноги руками. Алый глаз скучающе обвил тёмную комнату, и остановился на Сакакибаре. — Ты приезжаешь, приносишь еду, говоришь странные вещи. Зачем? — неожиданно резко спросила она. Сердце ударило по груди, на лице парня проступил румянец. — Просто не хотел, чтобы ты осталась одна на Новый Год. Мы же друзья... — Да, верно. — ответила она, развернувшись к Сакакибаре. — В этом и проблема. Я не должна считать тебя своим другом. А ты... Она вздохнула, обвив взглядом полупустые тарелки. — ...А ты делаешь всё, чтобы быть для меня единственным. Мисаки видела, как последнее слово отразилось на Сакакибаре взглядом, полным удивления. Натянув улыбку, которая больше походила на гримасу боли, она зацепила край глазной повязки и оттянула её вверх, обнажив кукольный протез. Голубая синева проникла в самые тёмные уголки души Сакакибары. — Однажды я увижу твою смерть, — произнесла Мэй, коснувшись глаза ладонью, — и ты не сможешь её избежать. Скажи, — продолжила она с грустью, — что ты оставишь после себя тем, кто привяжется к тебе? Сквозь речь Мисаки внезапно пробился сокрушительный раскат грома. Молния ударила по линии электропередач, обесточив добрую часть Ёмиямы. Телевизор отключился, и друзья оказались в полной темноте. Потрясённый произошедшим, Сакакибара увидел, как его подруга прячет глаз под повязкой. — Я принесу свечу. — произнесла она так, словно ничего не произошло. Тот, однако, не стал её отпускать. — Постой, — остановил он её. — Значит, в этом дело? Ты боишься смерти? — Не смерти. — Мэй покачала головой. — Каждый из нас умрёт. Но когда после умершего остаются друзья и родные — это всегда грустно. Ты ведь понимаешь? Коичи кивнул. Ещё свежи были воспоминания о смертях, которые оставило после себя Ёмиямское проклятье. Тётя Сакакибары была не единственной, кто преследовал Сакакибару во снах. Мёртвые одноклассники, все до одного, приходили к нему и звали за собой. В мир, полный темноты. — Да, я понимаю... — ответил он, взглянув на лицо Мэй. В потёмках погружённой во мрак квартиры она была единственной, что он мог увидеть. Сквозь исписанное дождевыми каплями окно пробивались редкие лучи лунного света, скользили по её бледной коже, отражались от алого глаза и падали на Сакакибару. Заворожённый, он пропустил момент, когда она, совершенно внезапно, протянула к нему руки и заключила в тёплые объятия. Её тонкое тело вздрогнуло от ощущения тепла, а из уст донёсся шёпот — Теперь это не имеет значения, — проговорила она без единой эмоции. — Я не смогла тебя забыть. И уже не смогу. Она держала его в объятиях, уткнувшись лицом в грудь. Ладони безжиненной плетью лежали на плечах Сакакибары, ощущая кончиками пальцев тепло его тела. Коичи замер на месте, ни единого слова не сорвалось с его уст. Лишь только голос разума освободился от пелены эмоций — он тихо вздохнул и прижал подругу к сердцу. — Ты и не должна, — прошептал ей Сакакибара, ещё крепче обнимая бывшую несуществующую. — Я всё равно от тебя не отстану. — Ты знаешь, чем это нам грозит. — заключила Мэй, отстранившись от парня. — Не обольщайся. Тебе не понравится дружить со мной. Сакакибара усмехнулся и подался вперёд, поближе к тёплому взгляду Мисаки. Их руки сплелись в крепкий замок. — Поздновато для предупреждений, не думаешь? Лёгкий рывок вперёд — и Сакакибара поцеловал Мэй в губы. Девочка вздрогнула, налилась румянцем и отшатнулась на спинку дивана — но лишь для того, чтобы позволить ему обнять себя изо всех сил. Его пальцы зарылись в тёмные волосы, дыхание обожгло кожу, и сухие девичьи губы разомкнулись под напором парня. Коичи целовал подругу, не прекращая. И лишь когда губы онемели настолько, что перестали подчиняться командам, он отстранился от Мэй. Несколько секунд она смотрела на него, а затем вздохнула. Провела языком по влажным губам, утёрла ладонью и откинулась на спинку дивана, уставившись в потолок остекленевшим взглядом. — Друзья, значит? — прошептала она, одарив Сакакибару милой улыбкой. — Лучшие.✱✱✱
Он не захотел уходить, а она не захотела его отпускать. Когда с едой было покончено, Мэй не стала препятствовать желанию Сакакибары остаться на ночь в её доме. Она отвела ему место на диване, а сама — скрылась в комнате и зарылась под тёплое одеяло. Целую ночь квартиру оглашали их голоса. Они говорили о былых днях в «Северной Ёми», обсуждали университетских товарищей Сакакибары и намерение Мэй стать врачом. Подобная профессия была вполне в её духе: привыкшая к смерти, она могла не бояться ошибиться, поскольку кукольный глаз легко предсказывал исход любой жизненно важной врачебной операции. Коичи же, как и раньше, надеялся связать свою жизнь с искусством во всех его проявлениях. Впрочем, увлечение гончарным делом теперь не было для него первостепенным: его место заняли художественная литература, музыка и рисование. Вместе с последним у Сакакибары появился ещё один повод для частых визитов в Ёмияму: Мэй очень любила рисовать, и делала это на порядок лучше любого знакомого Сакакибары. Последние часы перед сном они провели на одной кровати, листая рисовальный альбом Мисаки. Новый день встретит их новыми событиями. Коичи, как и обещал, поведает Тешигаваре о совместном ужине с Мэй — и, конечно, получит от него тумаков за то, что не предложил ей заночевать под одним одеялом. Родственники встретят Сакакибару сытным завтраком и пожелают счастья в новом году. А Мэй, впервые за долгое время ощутившая радость близости дорогого человека, проведёт первую, но далеко не последнюю спокойную ночь в своей жизни. С улыбкой на румяном лице.