Портреты

Цзинь Лин смотрел на эту картину, и в памяти невольно всплывали трагические события, развернувшиеся несколько лет назад в храме Гуаньинь. Тогда ему сначала хотелось показать себя, доказать — он давно не ребёнок, а в итоге события развивались с такой скоростью, что он не успевал реагировать даже на все эти стремительно меняющейся расстановки сил. В какой-то момент ему стала известна правда о смерти отца, потом он оказался в заложниках у собственного младшего дяди, и мир несколько раз перевернулся. Тот год был воистину богат на потрясения. Вэй Усянь из восставшего убийцы превратился в спасителя и защитника, а Цзинь Гуанъяо в одночасье стал главным злодеем. Жулань всё это время не мог поверить своим глазам и ушам — дядя Яо, которого он уже привык считать своим ближайшим родственником, другом, вдруг напрямую угрожает ему и потом… Ещё долго в кошмарах юношу преследовало ощущение — смертоносная струна натягивается на его собственном горле родной рукой. Столько раз, возвращаясь мыслями к тому моменту, он спрашивал себя, неужели младший дядя действительно готов был убить его? С таким же ледяным спокойствием, с каким ранее приказал убить Фею? Цзинь Лин не мог заставить себя в это поверить. И тем не менее, этот человек признался во многих злодеяниях. Он убил стольких близких людей, даже своего ребёнка, пусть не собственноручно, не сам... но всё же. Он виновен и в смерти отца Цзинь Лина. Жуланю в те минуты очень хотелось его возненавидеть так неистово, как до того ненавидел Старейшину Илина, но после его слов, после всего случившегося, юноша был слишком растерян, чтобы факты смогли утрястись в единую картину мира. Взрослые заклинатели были выбиты из колеи, что уж говорить о нём, мальчишке. «Такой человек, как ваш дядя, не заслуживает ничьих слёз» — он почему-то запомнил слова, сказанные тем заклинателем. Пусть тогда его слёзы были в большей мере слезами досады, эти слова разозлили его. Несмотря ни на что, он всё-таки сохранил светлые воспоминания о Цзинь Гуанъяо. Память милосердно спрятала поглубже жуткие картины его гибели. Но сейчас воспоминания того дня оживают короткими вспышками, будто ожидали этого момента, караулили, словно тати, чтобы ударить исподтишка. Подзабытые чувства — удивление, непонимание, растерянность, страх, гнев, обида — сейчас выстуживающим душу ледяным дождем омывают его. Ведь даже если он тогда был слишком взволнован сам, чтобы обращать пристальное внимание на поведение других, всё-таки Жулань кое-что запомнил. Лань Сичэнь, ближайший друг и названный брат Цзинь Гуанъяо, был тогда, казалось, преисполнен праведного негодования, но всё же в большей мере шокирован и подавлен. И это отчаянное «Я никогда даже не думал причинить тебе вред!» из уст уже смертельно раненого главы ордена Цзинь ударило хлыстом. Что увидел Цзэу-цзюнь в глазах названного брата, тогда или позже — когда тот оттолкнул его, тем самым ограждая от неминуемой гибели? Что выбило почву у него из-под ног? До настоящего момента, вероятно, не знал никто. Но все присутствующие тогда в храме видели это, такое несвойственное ему, потерянное выражение на лице главы ордена Лань. И с тех пор, а ведь сколько воды уже утекло, да, с тех самых пор он почти не реагировал на внешние раздражители и замкнулся в себе. Неудивительно, — думал сейчас Жулань, — если названные братья были так близки и, несмотря на всё, Цзинь Гуанъяо взял да пошёл на такое. Очевидно же, Цзэу-цзюнь узнал о его ужасных деяниях вместе со всеми. Он был сильно разочарован, но до последнего пытался понять. Он, вероятно, даже был готов умереть вместе с названным братом. Почему же в последний момент тот оттолкнул его, тем самым спасая? Дядя Яо. В глазах Жуланя он обладал непроницаемо-прозрачным флёром загадочности. Ох, как искусно он читал людей и менял маски в зависимости от ситуации, жонглируя ролями с почти божественной легкостью! Цзинь Лину было чему у него поучиться. И он учился, сначала настороженно, потом всё смелее, напрямую задавая интересующие вопросы. С ним было интересно всё. Вечно загруженный делами, он всегда безотказно находил время для племянника. Жулань не мог поверить, что его младший дядя и глава ордена Цзинь из храма Гуаньинь был одним и тем же человеком. Но всё же был... Снимал ли этот актёр свои прекрасно выделанные маски, уставал ли от лицедейства? Видел ли кто-нибудь его настоящим? Сейчас, глядя в лицо на портрете, Цзинь Лин был уверен — вот он, ответ. При взгляде в лицо неминуемой смерти притворство теряет всякий смысл. Вот и в этих глазах читалось откровение. Последнее кричащее откровение, так сильно заставшее врасплох самого адресата, безупречного Цзэу-цзюня, в чьих зрачках навек отпечатался и погасил свет этот прощальный взгляд.