Портреты

      В дальнем углу, у стены лежал, наверное, единственный в этой комнате портрет, на котором Цзинь Гуанъяо был не один. На нём он изображён стоящим в профиль с младенцем на руках. Ляньфан-цзюнь облачён в свободный, расписной, запахнутый почти небрежно наряд, словно недавно проснулся, или, наоборот, готовится ко сну. И, тем не менее, он выглядит всё так же величественно и безупречно, даже без привычного головного убора, и только несколько непослушных прядей выбилось из аккуратной прически, уложенной на манер принятый в Цинхэ Не. Он задумчив. Держит ребёнка умело и бережно, но не смотрит на него. «Он женился на своей сводной сестре, зачал с ней сына, и в итоге убил обоих». Это казалось одним из наиболее чудовищных злодеяний Цзинь Гуанъяо. Если другие убийства ещё можно было хоть как-то оправдать, то смерть этих невинных оставалась несмываемым кровавым пятном на его золотых одеждах. — Сначала говорили, его ребёнок погиб во время попытки переворота от рук политических противников Ляньфан-цзюня, и он жестоко отомстил за смерть сына. Потом, — что всё это было подстроено самим Цзинь Гуанъяо, тем самым одним выстрелом убившим двух зайцев… — воцарившуюся тишину прерывает тихий, задумчивый голос Сычжуя. Беспринципный и безжалостный лицемер? У Цзинь Лина этот образ всё же никак не вязался с младшим дядей. Даже тот памятный день в храме Гуаньинь не смог изменить его мнения. Да, он оказался причастен к смерти его отца, обоих его родителей, но всегда, сколько Жулань себя помнит, всегда был добр к нему. Видел ли он в А-Лине своего погибшего ребёнка? Между этими двумя мальчиками была разница всего в пару лет. — После трагедии дядя Яо никогда не говорил о своем погибшем сыне, но все знали об этой истории, что подкосила здоровье тётушки Су. Её глубокую скорбь называли причиной, по которой она не могла подарить дяде других наследников. И, тем не менее, поговаривали, из любви и уважения к ней он не брал наложниц, его не замечали в компании других женщин. Наверное единственным человеком, с кем он проводил свободное время, как только выпадала такая возможность, был Цзэу-цзюнь… — И всё-таки он же сам подтвердил виновность в смерти сына? — спрашивает Сычжуй после небольшой паузы. — Да. Тогда его признание меня ужаснуло, но сейчас, как ни странно, я даже могу его понять. Если бы слухи об кровосмешении распространились, дядя Яо, скорее всего, потерял бы не только пост. Позор и всеобщее порицание — самое незначительное из вероятных последствий. Возможно, с его умением находить выход из безвыходных положений, ему как-нибудь удалось бы сохранить их жизни, но на долго ли? Всё, к чему он так долго и трудно шёл, в один миг рассыпалось бы прахом. Они превратились бы в изгоев, жизни которых не стоили бы и медяка. Дядя не мог позволить себе этого даже не ради себя, но ради тётушки Су. — Госпожа Цинь Су убила себя, не в состоянии смирится с правдой… — задумчиво произносит Сычжуй — Как долго продержалась бы она, вынужденая скрываться ото всех, с ребенком рождённым от сводного брата? Тем более, никто не смог бы поручиться и за жизнь и здоровье этого ребёнка… И узнай их кто-нибудь — обоих ожидала бы жестокая расправа. Но как же так произошло, что, зная всё это, твой младший дядя всё-таки решился завести ребёнка? — Дядя сказал тогда, что о кровном родстве с будущей супругой узнал уже после того, как и был зачат Жусун… В глазах общества они всегда выглядели любящей парой. Смотря на них, я представлял, что так могли бы вести себя друг с другом мои родители. Тётя Су, даже спустя годы после потери сына, смотрела на супруга влюблёнными глазами. Дядя Яо всегда относился к ней почтительно, обращался ласково, и с ним она выглядела счастливой, несмотря ни на что. И если бы не те события… Оба юноши скорбно замолкают. Затем Жулань продолжает: — У нас с Жусуном была совсем небольшая разница в возрасте, и в раннем детстве мы даже иногда играли вместе, когда я жил в Ланьлине, но я не так много помню из того времени. Кажется, Жусуна оберегали даже больше чем меня. Хотя из нас двоих это я был непоседой, всегда готовым вляпаться в очередную историю. Потом мы стали встречаться всё реже. А однажды, когда я спросил, где он, мне сказали, что мы больше не сможем увидеться. Я ещё тогда устроил такую истерику, что успокаивать пришёл сам дядя Яо. Но он был таким грустным, что даже мне, мелкому, истерить совестно стало… Они снова умолкают. Видимо, детали этой трагической истории так и останутся скрыты завесой тайны. Цзинь Гуанъяо унес их с собой, не поделившись даже с тем, кто считался самым близким его другом. Что думал Лань Сичэнь, рисуя этот портрет и уже зная горькую правду или её часть?.. Об этом тоже оставалось лишь догадываться. — А я совсем не помню, были ли у меня друзья моего возраста до Гусу… — неожиданно произносит Сычжуй — Я так привык к обществу взрослых, что игры со сверстниками поначалу казались чем-то совсем необычным… — Неужели вам тут разрешали играть? А как же — «не бегать, не шуметь» и прочее? — в голосе Жуланя нотки иронии и цитируя выемку со Стены Правил он пытается подражать голосу Лань Циженя. Сейчас он чем-то очень напоминает своего дядю со стороны матери. Сычжуй даже затрудняется назвать — которого из них больше. — Да брось! — с тенью невольной улыбки на лице он несильно шлёпает друга по предплечью — ну что ты в самом деле! — А что? В чём я не прав? Или где-то написано, что это не относится к малькам? Кстати, а ведь мелкоты я и правда у вас тут не видел… — Это потому, что семьи с детьми живут в отдалении от центральной части Облачных глубин. Или, что чаще, в близлежащих городках. Большинство детишек — приезжие. Здесь у меня тоже не сразу появились друзья, но Цзиньи… — Да-а, этот кого хочешь достанет… — Жулань закатывает глаза, становясь совсем похожим на своего дядю Цзян Чэна, а Сычжуй неодобрительно качает головой, хоть в уголках его глаз пляшут смешинки.