Давай влюбляться заново

— Старшего брата позови, — требую, пожевывая разбухший фильтр. Сигарета уже насквозь мокрая от снега, противно липнущий к шее воротник куртки — тоже. Не понимаю, какого черта выполз на пары. Зато прекрасно понимаю Владлена, который наверняка сейчас в настолько глубокой отключке, что идея запустить в его окно грязным снежком не тянет на блестящую. Долетит, конечно, этаж второй, но после армии Владлен из принципа на первую пару не встает, даже если это физра или лабы, которые прогулять — значит под конец семестра отсосать по кругу всему деканату, лишь бы допустили к сессии. — У Лена, вообще-то, свой телефон есть, — бурчит недовольно спустя полминуты, когда успеваю забыть уже, что набрал его номер. Дышит еще тяжело и с показательным недовольством, будто королеву, блядь, Англии сдернули из креслица в Букингемском дворце. — Самый умный, да? — резко интересуюсь, прокусывая фильтр. Сигарету уже не подкурить, но жвачка валяется на дне рюкзака, а в качестве альтернативы — заусенцы, которые драть зубами ой как не хочется. Оглядываюсь на дверь «Кофикса» на углу дома и подумываю: латте перед универом или три пирожка из столовки после сопромата? — Звонил уже, села мобила, видимо. — Сейчас заряжу и суну ему под подушку. Минут через десять набери, дозвонишься, — голос так и сочится ядом. Не пойму, он борзеет, потому что в глаза мне не смотрит, или я давно его воспитанием не занимался? «Го сейчас в армию, — канючил Владлен, — академ, потом восстановимся, че за год случится? Первокурсницы все новенькие будут, а мы в шоколаде. Они же сейчас прошаренные, клюют на тех, кто постарше». Не случится ничего, как же. Эрик вот за год без присмотра, судя по прущему наружу гонору, почувствовал себя дохуя крутым. Осталось только ЕГЭ сдать не меньше, чем на девяносто баллов за каждый предмет, как кому-то мечтается, и появится повод хвастать студаком солидного вуза. — Старшего брата позови, хватит комедию ломать, — цежу злобно, потому что холод и недосып берут свое: если не вытащу Владлена на пары, то хотя бы разбужу, чтобы помучился за компанию. — Я не прислуга, — заявляет в тон мне — зло, с напором. — Звонишь, только чтобы Лена позвал, привел, передал. Я у вас вместо горячей линии? Мне восемнадцать, а не восемь, чтобы на побегушках у вас таскаться до сих пор. — Мозг не еби, — прошу мягко и вкрадчиво, заводясь не на шутку, — будь хорошим мальчиком. — Я уже был, — Эрик вдруг переходит на шепот, глубокий и хриплый: черт, еще вчера, кажется, пищал воробьем, а теперь берет и говорит таким голосом, что воротник мокнет уже не столько от снега, сколько от пота. — И хорошим был, и послушным. Только мне никто подарка не привез за отличное поведение, а? Не выдерживаю, выбрасывая сигарету в урну. Плевать, что последняя, все равно убитая. Буду курить его электронную хрень, потому что покурить мне после таких заявлений надо обязательно. Не забил, значит, и на тормозах не спустил, хотя мог бы за столько лет знакомства догнать, что моя надежность далека от швейцарского банка. Набираю код домофона, поднимаюсь на второй этаж, произношу в трубку под подъездное глухое эхо: — Дверь открой, — и пялюсь на мутный глазок, зная прекрасно, что он стоит по ту сторону и пялится в ответ. — Чтобы ты меня по стенке размазал? — уточняет с прохладным смешком. — Нет, спасибо. — Эрик, сука, дверь открой! — рявкаю вне себя от паники, что мелкий говнюк себя там накрутит до тихой истерики, а мне потом расхлебывай и варись в чувстве вины. — Иначе буду звонить, пока рука не отсохнет. — У нас звонок отключить можно, — все тем же прохладным и поверхностно-равнодушным тоном. — Ты себя ведешь как ребенок... Спустя секунду, не больше, гремит ключ, поворачиваясь в замочной скважине. Окрестить Эрика ребенком — прием ниже пояса, но срабатывает всегда. — Придурок, — выплевывает мне в лицо, разворачивается и идет на кухню. — Ты это серьезно? — спрашиваю сдавленно, снимая куртку и сбрасывая промокшие насквозь кеды на коврике. Тащусь следом, прикрываю дверь, на ощупь вытаскиваю табуретку из-под кухонного стола, гипнотизируя взглядом макушку Эрика. — Серьезно, — фыркает, перебирая на полке коробки с китайскими чаями Владлена, — придурок, каких поискать. — Я про волосы, — отзываюсь и угукаю тупо, когда показывает мне через плечо початую упаковку капсул для кофемашины. — Ты захрена в синий покрасился? «Тебе идет», — язык не поворачивается сказать. Эрик красивый, как сволочь, и даже стрижка налысо его не испортит, но комплимент все равно воспримет в штыки. Глаза называет косыми, губы — уродски пухлыми, нос — по-дурацки вздернутым, про фигуру вообще заикаться опасно. Мальчик-комплекс, и было бы смешно при его-то классически сногсшибательной внешности, если бы не было так грустно. — Моему парню нравится, — заявляет, с садистским удовольствием проговаривая «моему парню», будто перед зеркалом репетировал. Вставляет капсулу в кофемашину, давит на кнопку и подставляет кружку, которая в их с Владленом квартире зовется моей, гостевой. — Говорит, мне идет. И взгляд на меня кидает быстрый, оценивающий, который только убеждает, что представление развернул с целью выбесить. Не похвастать даже и не нос утереть, а просто выбесить. — У нас и парень появился? — спрашиваю с вежливой полуулыбкой, пытаясь подыграть. По правилам Эрика идти проще хотя бы потому, что у него в голове всегда есть завязка, основная часть и гранд-финал, не выползающие за рамки слов. И следует сценарию он ревностно, как ведущий телешоу, точно знающий, кто и когда у него в студии открывает рот. А у меня что? Никаких продуманных до мелочей планов мести, только страсть влезть в разборки, наорать и под конец наломать дров. В последний раз, когда мы ломали дрова — Эрик почему-то решил, что моя очередь рулить спором, — моя рука оказалась у него в плавках, а в дверь ванной в самый неподходящий момент начал дубасить Владлен и интересоваться, не пошел ли я топить его младшего в толчке, как нашкодившего котенка. — Одноклассник, — отвечает Эрик с удивительным спокойствием. Научился все-таки держать эмоции под контролем. Настолько, что я уже куда хуже, чем раньше, понимаю, когда он шутит или берет на понт, а когда серьезен. Эрик ставит передо мной кружку с кофе и делает непонятный взмах рукой — либо это означает «пей, Максик», либо «подавись своей упрямостью, баран». Он садится за стол напротив и добавляет, принимаясь переставлять магниты-буквы на дверце холодильника: — Лен его одобрил, кстати. Сказал, хороший выбор. Я вздрагиваю слабо и не сразу понимаю, что это не мурашки по телу пробежали, а всего лишь холодная капля от подтаявшего снега упала с волос за шиворот толстовки и скатилась по спине. — Покурить есть? — спрашиваю, хотя язык чешется совсем другим вопросом. Взгляд прикипает к темно-синей неряшливой челке намертво, и я ловлю себя на том, что мне до одури хочется протянуть руку и ее поправить. — Эта твоя «ашка», или как ее?.. Эрик закатывает глаза, лезет в карман кофты, достает пластиковую фиговину, напоминающую зажигалку, и подталкивает ко мне по столу, вновь возвращаясь к магнитам. — Заканчивается уже, — предупреждает тихо, составляя на дверце холодильника слово «п-и-с-о-с»: из двух алфавитных наборов большая часть букв потерялась, особо фантазии волю не дашь. Хотя Эрик после новости про парня-одноклассника, слишком банальной, чтобы оказаться ложью, мог бы оставить мне и послание «с-о-с-и». — И какой он? — спрашиваю, затягиваясь и смакуя дым со вкусом бананового сиропа. Молюсь, чтобы вопрос прозвучал как попытка поддержать светский треп, но не получается, судя по дрогнувшему в ухмылке уголку губ Эрика. — Ботан и пай-мальчик? — Ага, — отвечает Эрик с вызовом, оставляет магниты и вперивает в меня пристальный взгляд, под которым желание смахнуть челку с его глаз становится попросту невыносимым. Я даже на ладонь присаживаюсь, чтобы не сплоховать. Не надо. Ни мне, с установкой не прикасаться к Эрику, ни ему, обещавшему, что забудет, перетерпит. — Я по горло сыт крутыми мудаками. — Считаешь меня крутым? — спрашивать такое глупо, а еще глупее — улыбаться и делать заинтересованное лицо, когда Владлен распинается про лифчик Дианы с потока, вечно кокетливо торчащий в вырезе тонкой блузки. И думать, как младший брат твоего лучшего друга позвонил тебе в армию через неделю после своего дня рождения и прошептал: «А теперь я достаточно взрослый, чтобы рассказать тебе, что сейчас делаю под одеялом?..» — Я бы на твоем месте заострил внимание на «мудаке», — парирует Эрик — язык его, конечно, подвешен лучше моего. Язык его, если уж додалбливать себя до конца самобичеванием, а не баловаться легкими уколами совести, делал то, после чего мне иногда очень сложно просыпаться по будильнику, а не дожидаться окончания сна. — Допивай уже кофе и вали. — Эрик морщится, и кажется, что реально устал меня терпеть и слушать. — Я еще не разбудил твоего братца, — напоминаю, отхлебывая показательно из кружки. — Вот не был бы так уверен! — фыркает насмешливо Владлен, толкая кухонную дверь. Заходит, широко зевая, треплет Эрика по волосам не глядя, что Эрик воспринимает с отзывчивостью статуи, которую потерли на удачу. — Вы что-то пиздец бодро орете для такой рани... — Кто-то еще не забыл, что суббота для сопромата придумана, а не для сна до обеда, — говорю, с удовольствием переключаясь на Владлена, лишь бы избавиться от внимательного взгляда и ощущения, будто Эрик знал прекрасно наперед, что неделя — мой потолок. Что именно сегодня я припрусь к ним домой, а не дождусь Владлена в универе, старательно записывая лекцию за обоих. Что позвоню и скажу «Позови старшего брата» вместо «Я соскучился, я давно, целую неделю уже, тебя не сажал на стиралку, чтобы поцеловать и представить хотя бы на гребаных полчаса, что мне можно. А твой брат не оторвет мне яйца, если узнает, как ты стонешь, когда я глажу тебя поверх узких блядских плавок и обещаю сладко оттрахать в твоей комнате, если будешь вести себя тихо». Но у Эрика его новые синие волосы, его новый парень и охуенная выдержка, от которой меня ломает и выкручивает, будто от китайской пытки водой. Может, если это новое, во что он пытается погрузиться, сделает его хоть немного счастливым, если его ботан-парень заставит его поверить наконец, что он самый умный, красивый, желанный и самый эффектный, мне станет легче? Может, мне давно пора было оставить его в покое. И тогда, во время первого созвона в армии перед отбоем, польстившись на шепот и воспоминания о долгих многозначительных переглядках за столом во время проводов, которые организовали нам с Владленом родители, мне не следовало отвечать «Я надеюсь, твоя рука уже под резинкой трусиков… Рассказывай». — О чем орете хоть? — интересуется Владлен, выбивая меня из-под колеса бесконечного самокопания. — Жизнь мою обсуждаем, — конечно, Эрик не успокоится, пока свой сценарий не подведет с азартом злого гения к кульминации. Он улыбается, двигаясь, чтобы освободить Владлену место на диванчике, и добавляет, что действует не хуже тычка горящей палкой в мозжечок — по крайней мере, башка у меня кружится, как у болезной барышни, и все мышцы тела, кажется, решают разом отказать: — Макс интересовался, что у меня на личном. А Владлен, вдруг оживившись, как если бы мне было мало, отзывается, вгрызаясь в откопанное в корзинке яблоко: — Угу, Дима у нас один нарисовался. — Владлен мне подмигивает, мол, смотри, как чужие дети быстро растут, а мне так тошно становится, что даже смешка в ответ не выдавить. — Классный мозговитый пацан. — Классный, — повторяю, проклиная заклинившие голосовые связки, по вине которых мой голос звучит не мелодичнее ржавого мотора. Странно, конечно, после трех лет, в течение которых Владлен еще питал надежды подсунуть Эрику «нормальную бабу» и осторожно — памятуя сюрприз с угрозой сигануть в окно в Эриковы тринадцать — обсуждал с ним перспективы оказаться хотя бы бисексуалом, слышать от него похвалу в сторону парня, которого Эрик выбрал. «И парня этого зовут не Макс, иначе ты бы не комплименты слушал, какой ты охуенный выбор, а кости бы по подъездной лестнице собирал и остатки зубов», — подсказывает внутренний голос, у которого, к несчастью, проблем со связками никогда не бывает. — Угу. — Владлен гогочет, догрызая яблоко, и снова треплет Эрика по синим волосам. — Как ни зайду, ЕГЭ по биологии обсуждают. — Владлен глаза закатывает: это у них семейное, так эталонно и с чувством закатывать глаза. — Вот молодежь пошла, а? — Тебе самому давно двадцать два стукнуло, дед? — интересуюсь с кривой ухмылочкой. — Я со своей девчонкой ни в шестнадцать, ни в восемнадцать экзамены не обсуждал, — говорит Владлен самодовольно. — Как в квартиру затащу, так… ух! Да кому я рассказываю, ты вон сам в армейке постоянно сматывался «поговорить», а приходил обратно с такой мордой, будто кота в бочку со сметаной окунули. И ведь так и не познакомил, гадина. Покусываю губу нервно, вытирая украдкой вспотевшие ладони о джинсы и ловлю на себе долгий взгляд Эрика с намеком на удивление. Неужели его реально удивляет, что наши разговоры действовали не только на него? Не только ему крышу сносило, что он всхлипывал, кончая, и так умолял потрогать его, обнять, что я думал — сорвусь, сбегу откуда угодно пешком и босиком. Побегу, только бы влететь к нему в комнату и сказать «Я здесь, здесь, я с тобой». — Да ты нам мешаешь, дубина, своим присутствием. Мешаешь поцеловаться или чем-то другим позаниматься, — говорит Эрик, поднимаясь. У меня сердце чуть на язык не выскакивает, пока не догоняю, что Эрик не про нас с ним говорит, а про себя и Диму. И от этого, надо сказать, сердце не то что прыгать — стучать грозит отказаться. Эрик фыркает: — У кого-то есть шанс успеть хотя бы ко второй. — Ой, не занудствуй, — советует Владлен, беспечно отмахиваясь. — Уже летим. — Летите резче. — Эрик награждает меня скупой улыбкой, прежде чем хватает электронную парилку, которую я оставил на краю стола, и выходит из кухни. — Видал? — спрашивает Владлен, провожая его прищуром. — Пипец. На него уже сейчас вешаются все подряд, что потом-то будет? — Пошли, — говорю грубее, чем хотел. Потому что от мыслей о том, как на Эрика все подряд вешаются, мне самому охота повеситься. — Нам реально в универ пора…

***

— Я зайду? — спрашиваю тихо в трубку, пожевывая фильтр — на этот раз зажженной и сухой сигареты, которую курю, даже от губ не отнимая. Владлен смылся на ночной сеанс в кино с очередной подружкой, а я прилетел из соседнего двора и теперь торчу под его окнами, проклиная все на свете, но в особенности — неспособность отказать себе в хотелках, которые никому лучше не сделают. На одну ночь, быть может. Но не в ебаной перспективе. Слушаю тишину из трубки и произношу неуверенно: — Пожалуйста? — Ты у подъезда, что ли? — спрашивает, и я вижу, как в окне кухни загорается свет, а потом и синие патлы вижу — Эрик выглядывает за занавеску, чтобы проверить. — Ты захуя приперся? — Поговорить надо, — ух, как смешно, Макс, обоссаться просто. Нос от разговоров и выяснений отношений воротил, доводя Эрика до ручки, а теперь пришел и сам напрашиваюсь. — Я не брился, — отвечает Эрик, пропадая из вида. Но все еще язвит на линии: — Только не прикидывайся, что твое поговорить — это словами через рот, а не трахнуть меня под одеялком, а потом ссать мне в уши, что ты так не можешь, Владлен ебнется, потолок обвалится, пол разломится, и ты сиганешь в котел в аду. — Мне правда с тобой поговорить надо, — произношу, стойко игнорируя яд в его голосе. Не знаю, о чем собрался говорить. Но за прошедшую ночь я столько всего передумал, перебрал мысленно все моменты, все наши встречи наедине, разговоры по три часа подряд, все его улыбки, его робкое «Макс, а сыграй на гитаре, я слышал в школе еще… понравилось». Как спокойно рядом с ним становилось, когда мы просто сидели и пили кофе, разделяя одно молчание на двоих. Как тяжело было дышать, как сердце разрывалось, когда он плакал, уронив голову мне на плечо, когда я в первый раз ему сказал, что он красивый. Я обо всем этом думал и понимал тем больше, чем дольше копошился в памяти, что я не просто струсил — я предал и его, и себя самого, решив, что можно вот так наши жизни встряхнуть, а потом требовать обо всем забыть. — Эрик, я зайду? Это важно. Это важно. «Ты важен. Ты важен для меня не меньше, чем дружба с Владленом… Надеюсь, что и я тебе до сих пор хоть чуточку важен. Я не хочу быть крутым в глазах всех подряд, но в твоих глазах — хочу». — У меня Дима, — глухо и неубедительно, — мы тут с ним заняты и... — пауза, растянувшаяся на вечность, и проникновенное, уже честное: — Боже. Макс, ну ты и уебок. — На заднем плане у него гремит ключ, скрипит входная дверь, и Эрик говорит убито: — Поднимайся… Я один. Выбрасываю сигарету, набираю код домофона и влетаю на второй этаж. Захожу, захлопывая за собой дверь, а Эрик прислоняется к комоду в прихожей и тянет, окидывая меня взглядом с головы до ног: — Зима, ты без куртки... Почки запасные есть на случай, если эти отморозишь?.. — Да забыл я про куртку, — говорю честно, потому что не запаривался об одежде, выбегая из квартиры в надежде его увидеть — клиника же, просто увидеть хотел, а так несся, собирая всю слякоть между нашими дворами, будто снова то безнадежно влюбленное ударило в голову. С побегом откуда угодно пешком и босиком. Голос его хотел услышать, пусть даже он меня проклянет или будет выговаривать, какой я тупой баран. — Чай будешь? — предлагает, слегка, кажется, оттаивая. — С бергамотом, вкусный… — Давай. Мы идем на кухню, садимся привычно друг напротив друга и ждем, когда закипит чайник. Эрик смотрит на меня, покусывая щеку с внутренней стороны и смешно при этом поджимая губы. Нервничает, как и неделю назад. Как в ту ночь, когда встретил меня из армии — в нашу первую. Я еще сказал, что мы можем не торопиться, если он переживает, а он возьми и ляпни, что не спал накануне, зная, что я приеду, суетился и забыл побрить ноги. «Ну и похуй, — сказал я ему со смешком, — что я, ног волосатых не видел? Малыш, не дури». «Это для меня, понимаешь? — Эрик посмотрел на меня серьезно, а я еще подумал в тот момент, что он очень резко за год, что мы не виделись, повзрослел. Что он не познал дзен, не стал офигенно уверенным в себе, но кое-что важное понял. Что думать о себе и своем «хочу» — нормально и нужно. — Мне должно быть комфортно, чтобы было комфортно тебе, это так работает. А мне… короче, мне нужна бритва». Бритву я ему нашел и успел забыть об этом эпизоде. А сейчас вспомнил. Сейчас я думаю, что Эрик боялся об этом сказать, боялся побороться за желание, даже такое небольшое и, казалось бы, пустяковое. Но он все равно решился. А мне не хватило смелости даже на крохотный шаг в его сторону. — Ты собирался поговорить, — напоминает Эрик, прищурившись. — Помнишь, мы на качелях качались летом после моего одиннадцатого? — спрашиваю хрипло. Вспоминаю его худые коленки, крест-накрест заклеенные пластырями после падения с роликов, его хохот, когда он отталкивался сильнее, чтобы в итоге спрыгнуть с качелей и приземлиться в песочницу. Под конец песок у него даже в карманы забился, а его кеды мы потом вытряхивали на мостовой, когда пошли за мороженым — ему, и за сигаретами — мне. — Тут, во дворе. — Помню, — отвечает Эрик и улыбается, переставая кусать щеку. — Ты из меня песок вытряхивал еще. А что? — Ничего. — Пожимаю плечами, встаю, чтобы налить кипятка в заварочный чайник и снова опуститься на табуретку. — Просто… я тоже помню. — Я тебя уже тогда любил, — вдруг говорит Эрик буднично, а я вздрагиваю, чуть не опрокидывая чашку. Не потому, что впервые слышу от него слово с корнем «любовь», но потому, что слышу его сейчас, когда оно так нужно — в настоящем, сука, времени, — и понимаю в эту же секунду, что именно проебал. Эрик будто и не замечает и продолжает, уставившись на мои пальцы, вцепившиеся в кружку: — Уже тогда… но понимал, что мелкий для тебя еще. А у тебя принципы, все такое... Думал, что надо дождаться. Что станет легче… — Он усмехается, поднимая на меня взгляд. — Но стало почему-то только сложнее. — Ага… — выдавливаю, барабаня пальцами по нагревшейся кружке. Спрашиваю, не удержавшись: — А Дима?.. — А что он? — Эрик теряется, на секунду между его бровей показывается смешная морщинка-галочка. — Его ты любишь? — Ой, да иди ты, а, — отзывается Эрик огорченно, будто других совсем вопросов ждал и слов. Да и я, если честно, тоже. — Скажи. — И зачем тебе? — Скажи, и отстану, — обещаю скрепя сердце, обнимая ладонями чашку, чтобы хоть что-то почувствовать, хоть жжение от горячей керамики, помимо прогрызающего внутренности отвращения к себе. — Если скажешь, что любишь, я… я больше тебе никаких чертовых надежд, намеков и прочей херни давать не буду… Разве что поговорю с Владленом уже. Последнее из меня вырывается непроизвольно, на ноте обострившегося сумасшествия — при виде Эрика, его волос синих, больших честных глаз, знакомой до осечки мастера в виде дурацкой точки-кляксы у основания большого пальца татушки в виде звездочки. Просто смотрю на него и понимаю, что не перегорел и никогда не собирался с тех пор, как увидел по-настоящему. Просто понимаю, что мыслей о нем во мне так много, что я дальше их в тайне держать не смогу. — О чем? — спрашивает Эрик глухо с непонятной паузой, полной не то испуга, не то сомнения. — О нас, — отвечаю честно. Давно бы пора, только яиц мне не хватало. И хватило почему-то лишь в тот момент, как все кончилось — так всегда, наверное, случается с трусливыми ублюдками вроде меня. — Я ему расскажу, что между нами было. Чтобы никаких больше секретов и… мозгоебства. А ты будешь с Димой, если хочешь. Если пообещаешь, что его любишь, я к вам не сунусь. Вообще. Смотрю на Эрика выжидающе под стук свихнувшегося сердца. Жду его реакции, хоть крохотной тени эмоции на лице. Вот скажет сейчас «Я люблю Диму», а я сдохну, но обещание придется выполнить. Первое и единственное, которое я рискнул ему дать. — Поговори с Леном, — наконец роняет Эрик и прячет глаза, — если тебе надо. — Но… — Макс, — одергивает Эрик, качая головой. — Твое решение от моих слов зависеть не будет. Достало. — Окей, — соглашаюсь покорно, потому что в отношениях наших все слишком часто строилось только на моих условиях. — Окей... — повторяет Эрик эхом, словно согласие пробует на вкус. Скованно усмехается и встает. — Я спать. Дверь за собой захлопни посильнее, когда чай допьешь. — Владлена дождусь, — напоминаю твердо. Эрик реально думает, что я уйду и засну спокойно? Отложу на завтра то, что не терпится сделать сию секунду? Ведь и смотрит на меня с легким недоверчивым прищуром. — Иди, спи, — говорю мягко, — репетитор с утра. Эрик улыбается. — Ты что, мое расписание наизусть выучил? — Было бы что учить, — бормочу, несмело улыбаясь в ответ. — Ты же его не меняешь года три. Эрик уходит спать, а я выключаю свет и пересаживаюсь поближе к окну на тот случай, если потянет закурить. Заливаю в себя еще две чашки, продумывая мысленно слова, пытаясь предугадать реакцию Владлена, подсчитать, сколько костей он мне сломает, и скоро ли я смогу не кривиться, случайно заставая Диму в этой квартире. Спустя час или полтора тихо щелкает входная дверь и в прихожей слышатся приглушенные голоса — Владлена и женский. — Бля! — Владлен толкает кухонную дверь и дергается, чуть за сердце не хватаясь. — Тьфу ты… напугал. — Он стягивает шапку, неуверенно оборачиваясь на Олю из параллельной группы, которую я узнаю по русым волосам до талии и розовому пуховику. Оля улыбается и приветственно машет мне рукой, на что отвечаю вялой полуулыбкой. — Чего в темноте сидишь? — Коммуналку вам экономлю, — фыркаю, пожимая плечами. И спрашиваю чуть тише, пока Оля возится с застежкой пуховика: — Я вам ничего… не обламываю? — Не неси херни, — ворчит Владлен с наигранной обидой, — у нас первое свидание, так что даже не намекай. — Ленчик, я пока сыграю в приставку? — окликивает Оля, весьма тактично решая смыться подальше от кухни. — Ага, иди, вторая дверь налево, — Владлен взмахивает рукой и провожает Олю слегка пришибленным взглядом. — Неожиданно, — комментирую, на секунду отвлекаясь от собственной драмы. — Выглядишь… влюбленным. — Кто знает, — загадочно отзывается Владлен и садится, так и не включая свет, напротив. В темноте, как ни странно, на Эрика он похож еще меньше. Весь в мать, а вот Эрик — в отца. Владлен вздыхает шумно, переходя на серьезный тон: — Может, это судьба. Ольга классная и цену себе не набивает. С ней спокойно. — Здорово, — говорю честно и зачем-то киваю. — Здорово, если у вас все серьезно. У меня, если честно… — сглатываю ком, вставший поперек глотки, и наконец решаюсь ступить на эту почву, — к тебе тоже разговор… серьезный. — О-о-о, — тянет Владлен, расплываясь в ухмылке, и отбивает быстрый ритм по столешнице, — неужели я узнаю тайну твоих созвонов? С чего вдруг? Почему сейчас? — Потому что я все просрал, — раз начал, то поздно сворачивать. Раз в глаза Владлену смотрю, то доведу признание до конца. — Ты меня сейчас уебешь, наверное, только если соберешься, давай на лестничной клетке? А то Эрика разбудим. — Чего? — Владлен вздергивает брови. — Уебу?.. Макс, ты башкой стукнулся? За что? И Эрик-то тут каким боком? — Тем, Лен, — говорю, с силой проводя под бровью большим пальцем, — что это он мне в армию звонил. От него у меня крышу рвало. И с ним я… встречался тайно, — замечаю, как каменеет лицо Владлена, и уточняю хрипло: — Разумеется, уже после… днюхи его. До этого вообще в его сторону смотреть отказывался. Владлен молчит, уставившись не на меня, а куда-то сквозь. А я катаю чашку в руках и думаю горько, что это оказалось проще, чем я себе рисовал. Что паника и мандраж, будто Владлен нас застукает и сделает все, чтобы разлучить, того не стоили. Стоило только открыть рот и сознаться. — А он-то ошибся, — вдруг произносит Владлен с непонятной интонацией и издает короткий смешок. — Хоть где-то я прав оказался. — Ты о чем? — спрашиваю удивленно. — Эрик мне сказал, что тебя не так уж и зацепило. И вообще для тебя это вряд ли серьезно было. — Владлен откидывается на спинку стула, а у меня дыхание от его слов перехватывает. — Что ты замнешь и мне никогда не расскажешь… Но тебя, видать, зацепило неслабо. И ты, конечно, у меня тормоз и параноик, но не ссыкло. — Он тебе все выложил? — выдыхаю пораженно. — Черт. — Еще какой черт. — Владлен закатывает глаза. — Рано не радуйся. Я сначала его собирался выпороть, а тебе член оторвать... — В прошлом месяце? — перебиваю, вспоминая странные косые взгляды от Владлена и бойкот между ним и Эриком, растянувшийся на неделю. — Угу. — Владлен снова усмехается. — Пока ждал, когда ты меня на разговор выведешь, как видишь, подуспокоился. Все-таки… — Владлен мнется, а я со смущением вспоминаю, как он места себе не находил в день каминг-аута Эрика. Волновался, бесился, уговаривал на все подряд, но как только уперся в умоляющий Эриков взгляд и проникновенное «Да как ты не поймешь? Я это я, другим уже не буду», наизнанку вывернулся, но смирился. — Вы мне оба не посторонние люди. Я же вижу, что он меня не простит никогда, если между вами встану… с криками, руганью, да с чем угодно. — С ума сойти, — выдавливаю еле слышно, покусывая нижнюю губу. — Реально надо было… раньше с тобой поговорить. Уж точно раньше него. — Забей, — советует Владлен миролюбиво и тянется вперед, накрывая мою ладонь своей. Ловит мой взгляд и повторяет с раздраженным нажимом: — Макс, блин, забей. Мы не в сериале от «Нетфликса», сценария тут нет и звездочек рейтинга за просранную линию персонажа — тоже. Когда собрался, тогда и собрался. — Поздновато, — замечаю с безрадостной усмешкой. — Я его обидел. Тем, что приполз к тебе, когда уже… все закончилось. — Уверен? — Владлен несильно пихает мою руку пальцами. — Да, обидел. И я с тебя теперь глаз не спущу в этом плане. Эрик думал, что тебе не хватит смелости, но хватило же. Это тоже что-то значит. — Владлен вставляет прежде, чем рот успеваю открыть: — Для него тоже значит, поверь. — А Дима? — повторяю, как час-другой назад перед Эриком, будто только он здесь корень всех бед. — С ним-то что? — Дима даже не гей, просто лучший друг. — Владлен пожимает плечами и вкидывает язвительное: — Как мы с тобой, только он слюни на чужих братьев не пускает. — Перебор, — замечаю, закашлявшись на новом глотке остывшего чая. Мы переглядываемся и, преодолевая наконец звенящее в воздухе напряжение трудного разговора, одновременно смеемся. — Спасибо, — говорю, когда Владлен замолкает, продолжая улыбаться, — что член не оторвал и… что об Эрике заботишься. — Кто-то же должен, — фыркает Владлен, — если предки свалили в Чехию и оставили нам хату — гуляй, не хочу, это еще не значит, что Эрик остался без надзора. — Владлен поднимается и снимает куртку. — Бери, потом занесешь. А то смотрю, твоей нет на крючке… — Владлен грозит лишь отчасти шутливо: — Обидишь моего младшего еще раз — точно будут разборки на лестничной клетке. — Не обижу, — обещаю скорее себе, чем Владлену, и натягиваю куртку.

***

— Макс, ты поможешь со звездой? — Оля ловит меня на первом этаже с охапкой мишуры и дешманского серебристого «дождика» для дорогущей искусственной елки, на которую скидывались всем миром. Я наскреб остатки зарплаты с подработки, Владлен расчехлил заначку, Оля, ее подружка Нателла, Дима и даже Эрик символически приложили свои карманные к зеленому чудовищу, занявшему добрую треть Олиной дачной гостиной. И это учитывая, что мы гордо отказались от помощи родителей и сами оплачивали еду, алкоголь, дрова для стильного японского камина и чертовы фейерверки. «У Оли не дача, а особняк Кардашьянов, — паниковал Владлен накануне, хватаясь за все заказы на сайте для подработок, какие всплывали в общей ленте — один вечер даже нянькой побыл. — Мы должны внести свой вклад. Чего стоишь? Марш работать». Владлена можно понять — уже месяц с Олей встречается, самые долгие его отношения со времен средней школы. Я хоть и пытаюсь иногда приглушить градус его сумасшествия, но увлеченность Владлена и мне на руку играет. Потому что, сосредотачиваясь целиком на Оле, Владлен куда меньше палит в нашу с Эриком сторону. И у меня появляется реальный шанс продвинуться дальше стадии, где мы установили шаткое перемирие и назначили Диме официальный статус лучшего друга-натурала. — А нам точно оно надо? — спрашиваю и с сомнением кошусь на пластиковую золотую звезду, а потом — на верхушку елки под самым потолком. — И так вроде… хватает побрякушек. — Новый год через пять часов, — напоминает Оля упрямо и всовывает звезду мне в руки, — все должно быть по красоте. Оля уносится на кухню, откуда слышатся обрывки спора о шампанском, разгоревшегося между Владленом и Нателлой. А я оглядываюсь в поисках стремянки или хотя бы крепкого стула, но натыкаюсь в очередной раз взглядом на синюю макушку, и план мой тотчас меняется. — Эрик, можно тебя? — зову, с нескрываемым наслаждением заставляя того оторваться от воркования с Димой по поводу пробников ЕГЭ по биологии. — Звезду надо присобачить на елку. — Стремянка, кажется, в подвале, — напоминает Эрик ядовито, но все равно поднимается, поправляя диванную подушку. Смотрит на меня с легкой улыбкой, от которой в животе екает, и уточняет: — Что сделать хочешь? — Залезай мне на плечи, — объясняю, подходя и передавая ему звезду, — я подсажу, а ты повесишь. — Уверен? — вклинивается Дима, и мне урыть его хочется после подтрунивающего: — Нателла полегче будет. — Переломы у тебя полегче будут, если будешь поменьше рот открывать, — говорю с натянутой улыбкой, пока Эрик отворачивается, чтобы дать Диме шутливый подзатыльник. — Не бойся, я не уроню. Дима фыркает, закатывает глаза и уходит к остальным на кухню, бурча вполголоса, что не покупал билеты в цирк. А Эрик тихо замечает, сначала становясь на спинку дивана, а оттуда перелезая мне на плечи: — Он это не всерьез. — Эрик ерзает, устраиваясь удобнее и цепляясь свободной от звезды рукой за капюшон моей толстовки. — Обычный подъеб дружеский. — Тебе, конечно, решать, — выдавливаю, придерживая Эрика за холодные щиколотки, — но у меня от него язва желудка скоро разовьется... — Не кипятись, в праздники нужно веселиться и расслабляться, а не угрожать моему лучшему другу, — советует Эрик насмешливо и возится с верхушкой елки, пока я вжимаюсь мордой в пушистые искусственные ветви и осторожно радуюсь тому, что Эрик запросто позволил себя поднять и даже не вскинулся, что весит больше целлофанового пакетика с воздухом. — Все! — Он мимолетно касается пальцами моей макушки. — Готово. Возвращаюсь к дивану, Эрик спрыгивает на подушки, отряхивая руки от ошметков зеленых «иголок», и мы оба с преувеличенным вниманием принимаемся пялиться на звезду. — Красиво, — резюмирую тихо, волнуясь, как бы не зашел кто и не прервал хоть небольшой и ничего толком не значащий, но момент наедине. — Да у меня вообще глаз на красивое наметан, — отвечает Эрик тоже полушепотом и косится на меня, закусывая губу. А я вздрагиваю, словно от удара током. Что это было? Либо мне не мерещатся легкие попытки флиртовать, либо я слетел с катушек окончательно. Эрик спускается с дивана на пол, не отрывая от меня пристального прищура, и вдруг спрашивает вкрадчиво: — А что ты мне на Новый год подаришь? — Эй! — возмущаюсь, мгновенно выныривая из состояния придурочной эйфории. — Не прокатит. Жди, недолго, вообще-то, осталось. — А Лен вот сдался. — Эрик показывает мне язык, демонстрируя новую штангу. — Да Лен каждый год сдается, — замечаю справедливости ради, — один раз только сдержался, когда на ролики тебе накопил… — Вот бы и ты разок раскололся раньше времени. — Эрик подходит еще ближе, глядя на меня с лукавым блеском в карих больших глазах. — Чтобы у тебя язык развязался… — Он опускает ресницы, смотрит пристально на мои губы, и кажется, что воздуха между нами не остается вовсе, и именно потому так чертовски сложно вдохнуть. — Может, я что-то смогу сделать?.. Будь я проклят, если он изводит меня только лишь из соображений мести. И я больше ни о чем не думаю. Не выдержав, двигаюсь резко навстречу и не целую даже — прихватываю зубами его нижнюю губу, мягко покусываю и тут же зализываю. Вспоминаю, каково это, когда он дрожит от прелюдии к настоящему поцелую и, крепко зажмурившись, цепляется пальцами за мою толстовку, не пытается оттолкнуть и напомнить, что я мудак. Всего секунда проходит. Эрик выдыхает, смотрит ошалело — без удивления или злости, тянется уже за добавкой, но быстрые шаги в коридоре заставляют нас друг от друга отшатнуться. — Там Нателла вино наливает, будете? — спрашивает Дима, выруливая из-за поворота с бокалом. Слава яйцам, его здоровенные очки запотевают — зашел с улицы после перекура, — и Дима не видит Эрика таким. Каким его только я видеть должен. Смущенным, запыхавшимся, хоть и стоял почти неподвижно, отчаянно прячущим взгляд. — Позже, — отвечаю за нас обоих и спрашиваю самым невозмутимым тоном, на который сейчас способен, обращаясь к Эрику: — Слушай, куда, говоришь, телефон мой на зарядку поставил? — Пойдем, — подыгрывает Эрик хрипло и нащупывает ледяными пальцами мою ладонь, — покажу. — Так вот же он... — доносится до нас удивленное Димино уже на лестнице, но мы, конечно же, не возвращаемся. Поднимаемся на второй этаж, и Эрик тянет меня к гостевой спальне, которую ему выделила Оля. — Черт, мы же не… — бормочу и осекаюсь, когда Эрик захлопывает дверь и толкает меня к ней спиной, чтобы поцеловать по-настоящему: склонив удобнее голову и упоительно медленно огладив теплой штангой кончик моего языка. Еле собираюсь с мыслями и силами, чтобы мягко придержать Эрика за плечи и не дать спуститься влажными поцелуями вниз по шее, хотя меня всего подергивает от предвкушения. — Постой, погоди… — Что еще? — фыркает Эрик, отстраняясь, и ощутимо напрягается. В его голосе звенит испуг и, что самое ужасное, слышатся подступающие слезы: — Серьезно? Блин, Макс, я думал, этой херни с «погоди» и «постой» больше не будет. — Не будет, — обещаю горячо, сильнее сжимая его плечи. — Я это и хочу сказать… Прежде, чем ты… мы… Боже. — Не переношу его тревогу. Никогда не переносил, но сейчас, став основной причиной, попросту подыхаю от тона, полного подавленного страха. Подыхаю при мысли, что он готов быть со мной даже без этих слов. Только теперь мне важно, чтобы он знал. — Эрик, я тебя люблю. — Он вскидывает на меня непонимающий робкий взгляд: не то не расслышал, не то ушам не поверил, не то думает, что прикалываюсь. И потому повторяю, как заведенный, честно, остервенело: — Я тебя люблю, люблю, люблю… — пока он не затыкает меня очередным поцелуем, и даже тогда, обняв и прижав к груди до боли, запутавшись пальцами в его волосах, умудряюсь выдавить в губы: — Люблю тебя… Он облегченно и тихо смеется сквозь слезы, пряча лицо у меня на плече, а я до конца проникаюсь мыслью о собственной нечеловеческой глупости. Неужели я правда думал, будто могу его отпустить? Могу позволить кому-то другому говорить Эрику, что он самый умный, эффектный, красивый, самый нужный? Могу представить, как возьму и запрещу себе влюбляться в него заново каждый гребаный раз, когда он мне улыбается или смеется над моими идиотскими шутками? — Не думай, — говорит Эрик сдавленным шепотом, касаясь губами моей мочки, и я чувствую его улыбку даже в голосе, — что отвлек меня и теперь можешь не рассказывать, что подаришь на Новый год… — Он выдерживает непродолжительную паузу, от которой пульс колотится в висках все сильнее. — Но я надеюсь, один подарок мы распакуем прямо сейчас?.. Эрик цепляется указательным пальцем за замок моей толстовки и тянет ниже, заставляя молнию разойтись. Вздыхает неспокойно, пока выкручиваюсь медленно из рукавов, позволяет мне снять и кофту, и футболку под ней, но за пряжку ремня берется сам. — А я надеюсь, что никому не приспичит подняться, — бормочу, еле сдерживая улыбку, и убираю синие пряди со лба Эрика после того, как стягиваю с него водолазку. — У тебя есть?.. — М-м-м. — Эрик разворачивается, не закончив с ремнем, и притирается затылком к моему подбородку. — Должны быть. Засовываю руку в задний карман его джинсов и вытягиваю один квадратный пакетик с резинкой. — Должны? — повторяю, делая акцент на множественном числе, наклоняюсь и целую Эрика в шею. Он слабо взвивается от щекотки и фыркает: — Что? Я их распределил по всем джинсам. — Вчера ты в других был. — Обнимаю Эрика со спины, скольжу ладонью по его худой груди, чуть дольше задерживаюсь на животе, прежде чем накрываю ширинку и сжимаю. Несильно, просто чтобы убедиться в причине его сбившегося дыхания. Спрашиваю, расслабив пальцы и с удовольствием почувствовав, что он под моей ладонью только окреп: — У тебя Лен вчера телефон из кармана забирал, там тоже лежал? — Нет конечно... — Эрик застывает и задушенно стонет сквозь зубы, когда с нажимом провожу ребром ладони по контуру стояка поверх ширинки. — Сделай так еще… П-пожалуйста… — И куда же презик из тех джинсов делся? — уточняю с подозрением, покусывая Эрика в плечо, и просьбу не выполняю. — Блин, Макс, какая ра-а… а-ах… блядь… — Эрик хватается за мою ладонь и трется о нее беззастенчиво, вскидывая бедра и приподнимаясь на цыпочках. Соскучился, как и я. Настолько, что ему абсолютно, кажется, похуй, услышит ли кто-то внизу его стоны и всхлипы. — Куда? — спрашиваю, затягивая с пыткой и резко выдергивая ладонь, чтобы расстегнуть его ширинку, но дальше этого не двинуться. Показать, что не начну, пока не скажет. Выдыхаю проникновенно Эрику на ухо: — Малыш, с ума меня не своди, а? — Я… — Эрик упрямо мнется, и я приспускаю резинку его плавок на открывшуюся головку, едва сдерживаясь, чтобы не погладить пальцами. Провожу кончиком языка вверх-вниз по теплому уху, и Эрик сдается, выпаливая: — Черт, ну ладно, я в него подрочил, чтобы в ванную не тащиться. В глазах темнеет, стоит представить, как Эрик, вжавшись лицом в подушку, раскатал резинку по члену и раскинул ноги. Как он себя трогал, представляя… — О чем думал? — спрашиваю тихо, спустив его плавки еще ниже и сдвинув за мошонку. Кладу пальцы на губы Эрика и рвано выдыхаю, когда облизывает, издевательски соблазнительно катая шарик штанги по верхним фалангам. — Как я беру тебя сзади? — Эрик мягко кусает меня за указательный, и поправляюсь с приглушенным смешком: — Ах да, — делаю вид, будто только вспомнил, — сзади мы не любим… только если так… Вновь кладу пальцы на его стояк, но на этот раз уже не мучаю — сразу от основания к головке, обхватив плотно, дождавшись, когда откинет голову мне на плечо и простонет умоляюще: — Ма-а-акс, я очень хочу… очень... — Эрик закидывает руки назад, чтобы вцепиться пальцами мне в волосы. — Можно?.. — Хочешь так кончить? — шепчу, растирая каплю смазки от головки вниз по его члену, тру подушечкой указательного между яичек. Сам чуть не срываюсь, когда Эрик дергается, елозит задницей о мой стояк и протяжно выдыхает: — Ага-а-а… пожалуйста… — в голос он не стонет больше, только сквозь зубы, — умираю, как хочу… Сил нет играть, и не место вроде, но если бы выдержки во мне нашлось побольше, заставил бы просить громче. Двигаю рукой быстрее, горячо дышу Эрику в губы, когда он поворачивает голову, и мы пересекаемся взглядами. Нежно целую, втягивая его язык себе в рот и посасывая. — Макс… — охает Эрик и цепляется за мое запястье, но не успевает: вздрагивает, позволяя головке соскользнуть в неплотно сомкнутый кулак, и его сперма тут же брызгает мне на пальцы. — Бля, боже… — Он опускает голову и пытается, кажется, не свалиться на пол, потому что все еще цепляется за мою руку. — Черт, я… думал, дольше смогу… — Если бы смог, я бы поставил себе тройбан с минусом, — выдыхаю со смешком и снова целую, когда Эрик лениво поворачивается и обнимает за шею. — Ты теперь отличник? — В этой-то дисциплине? Сам как думаешь? — Почему ты раньше не сказал? — Эрик прищуривается, ловит, видно, недоумение и немой насмешливый вопрос во взгляде, поэтому уточняет язвительно: — Не про это, дурак. Про… — он смущенно опускает глаза. — Ну, почему не сразу, как с Владленом поговорил?.. Ты мог и разбудить меня в тот вечер. — Чтобы ты не выспался нихуя накануне драгоценной биологии, ага, — тяну, целуя Эрика в задумчивую морщинку-галочку между бровей. Молчу недолго, прислушиваясь к далеким и еле различимым голосам внизу. — Не знаю… не хотел, чтобы ты подумал, что я пришел чисто поебаться. И что у меня так горело, что я даже с Леном поговорил, лишь бы в трусы тебе залезть. — То есть, у тебя не горело? — Эрик пытается отшутиться, но я вижу, как он краснеет и покусывает губу. — Ты понял, о чем я. — Понял, — сознается Эрик тихо и добавляет твердо: — И я тоже тебя люблю… кажется, что все сильнее и сильнее с каждым годом. Пульс подскакивает от самых нужных слов в его исполнении. Необъяснимая, но чертовски приятная смесь спокойствия и беспокойной радости горячо растекается по ребрам. — Справочник по насекомым от «Нэшнл Географик». Ты заскринил вкладку на «Озоне», — сдаюсь с улыбкой. — Что? — переспрашивает Эрик удивленно. — Подарок. Ты выпытывал. — О, — произносит Эрик, криво усмехаясь. — Как ты… откуда ты вообще про скрин узнал? — Копался в твоей галерее, как ревнивая сука, — фыркаю саркастически, закатывая глаза. — Ты же в курсе, что никогда экран телефона не блокируешь, бросая где попало? — Значит, все-таки копался, — замечает Эрик с наигранным возмущением, толкая меня в сторону кровати. — Просто взгляд упал. Скрин был открыт, — оправдываюсь и ложусь. Цепляю Эрика за край болтающихся на бедрах плавок, чтобы затащить его на себя, а плавки наконец снять. Смахиваю синюю челку с его лба и говорю то, что постоянно прошедший месяц на языке вертелось: — Тебе идет цвет. — Спасибо. — Удивляюсь, но не подаю вида. Эрик впервые на моей памяти не отнекивается в ответ на комплимент и не смотрит угрюмо. Только расслабленно улыбается, возясь с тугой пряжкой моего ремня, и ворчливо замечает: — Этот пояс верности меня убивает... Сажусь и снимаю джинсы и боксеры сам, отбрасывая к валяющимся на полу шмоткам. Жадно отвечаю на поцелуй и наваливаюсь сверху, когда откидывается на спину. Быстро потираюсь стояком, который и не думал падать, о вновь затвердевший член Эрика. — Готовый, — шепчу, разводя его бедра, и глажу за мошонкой. Надавливаю на края пока просто лишь затем, чтобы потрогать. Влажный, податливый и будто только оттраханный, а на лице выражение робкого желания, которое говорит «Там все твое, и я так чертовски сильно тебя там жду». — Если узнаю, что в тебе было больше трех пальцев, не выдержу, нахуй… — прикусываю и тяну его нижнюю губу. Прохожусь мягкими поцелуями по челюсти, чтобы пообещать на ухо: — Малыш, если узнаю, надену резинку и войду в тебя полностью, не растягивая. — Четыре, — бормочет Эрик, и его затуманенный взгляд, как и прерывистое дыхание, когда вожу ладонью по вздрагивающему животу и внутренней стороне бедер, намеренно обходя лаской стоящий член, сомнений уже не оставляют. — Хочешь, чтобы я так и сделал? — спрашиваю хрипло, нашаривая брошенный рядом пакетик с презервативом. Надрываю зубами, неловко вытряхиваю влажную от лубриканта резинку одной рукой и быстро раскатываю по члену — не задохнуться бы еще от желания немедленно подрочить на Эрика, развратно раскинувшегося на скомканном пледе, трущегося дыркой о пальцы второй моей руки. В горле сдавливает, от возбуждения все тело колотит, как после тяжелого спринта. — Хочу! — Эрик приподнимается, обхватывая ладонями мое лицо, целует глубоко, лениво трахая в рот горячим языком с твердым шариком штанги, демонстрируя с убийственной прилежностью темп. В котором хочет. И смотрит широко открытыми глазами во время поцелуя. — Малыш, ты что со мной творишь?.. — шиплю, снова опрокидывая его на спину. Подхватываю головку и прижимаю к дырке, немного смачивая лубрикантом с резинки поверх того, что Эрик растер по себе пальцами. Не так давно — и может, не утром даже, а смывшись в душ, пока все смотрели «Один дома» по приказу Нателлы. — Ты у меня из постели все новогодние вылезать не будешь. — Целую Эрика в требовательно подставленные губы, кусаю за нижнюю губу, в аккуратный подбородок, тонкую кожицу под родинками на шее. Как кобелина озабоченная, которой только дай повод пометить и прорычать «мое». — Я тебя люблю… — и кто же знал, насколько приятно это повторять, ловить ответную реакцию Эрика, его преданные долгие взгляды. Чувствовать, как он заводится, обнимая меня ногами за талию. Слышать в промежутках между выдохами, пока довожу Эрика, грубо двигая бедрами навстречу, но не спеша брать: — Макс, пожалуйста, я тебя тоже… сильно-сильно… очень… я так хочу… Он коротко стонет и смаргивает слезы с длинных ресниц. Кладет ладонь мне на затылок, сгребая пальцами мокрые от пота волосы, тянет ближе для нового поцелуя. — Макс… — выдавливает в губы с восторгом предвкушения, еще не чувствуя толком ничего, кроме моей головки, скользнувшей внутрь, как к себе домой. — Макс, боже… — Эрик взвивается, стоит мне замереть. Тянет обиженным шепотом, от которого остатки выдержки, если оставалось вообще, разбиваются вдребезги: — Ты обещал! Обещал… Макс, пожалуйста… — Да, малыш, сейчас, все будет... — произношу еле-еле, целуя, извиняясь за то, что если бы сделал, как собирался, кончил бы сразу. Выдыхаю еще пару раз и наконец вхожу в него медленно, вхожу до конца. — Ты просто… — стискиваю зубы, почти не дышу от напряжения, от его горячей узости, от животной мании оттрахать до звезд перед глазами. Вынимаю немного и, ловя губами сладкий придушенный стон, беру снова. — Классно… малыш, как же в тебе… Эрик прикрывает глаза, вскидывает бедра выше. Не дает отстраниться ни на секунду, и кажется, что вот-вот прокусит губу до крови, когда разогреваю его в ленивом темпе, помогая себе рукой. Шлепки становятся все громче, хриплые стоны, контролировать которые я уже не могу, — тоже. Мы трахаемся, будто в первый раз, будто дорвались друг до друга спустя долгое время разлуки. Из головы испаряются все посторонние мысли, перед глазами — только его бледное лицо и порозовевшие щеки, блестящие родные глаза. Он сам. — Я уже… — Эрик царапает мою грудь короткими ногтями, водит, едва, наверное, понимая, что делает, гладкой ногой по моему бедру. С катушек слетая от того, как сильно он меня внутри сжимает, задерживаюсь там, позволяю Эрику самому податься пару раз ближе и обильно кончить, расслабленно откинувшись на подушку. — Ма-а-акс… — Эрик смотрит в потолок потемневшими глазами, судорожно хватая воздух ртом. — Давай… со мной... Мне хватает пары толчков и пары грубых движений в кулак, когда вынимаю, чтобы спустить в резинку и рухнуть рядом. Чтобы поддаться накатившей истоме и больше не шевелиться, только голову повернуть и смотреть, как Эрик улыбается, слегка отдышавшись. — Надо в душ и спускаться... — бормочу спустя минут пять. Эрик приходит в себя окончательно и развлекается тем, что покрывает поцелуями мое лицо, заставляя всерьез задуматься, не откинулся ли я во время секса и не снится ли все это в предсмертной сладкой горячке. — Успеем, — обещает Эрик и пробегается пальцами вниз по моему животу, но тут же резко убирает руку: со стороны лестницы слышатся показательно тяжелые шаги, а потом в дверь деликатно стучатся. — Вы там где пропали? — ворчит Владлен. — Хотя нет… не хочу знать, спасибо. Спускайтесь уже, а то Нателла с Димой все вино приговорят еще до курантов... — Он молчит немного. Мнется за дверью, явно борясь с желанием съязвить. И наконец добавляет, сдавшись, миролюбиво: — Макс, сыграешь Ольге на гитаре? Буду очень благодарен. — Ага, вообще не вопрос, — кричу в ответ и спрашиваю уже у Эрика: — Оля же говорила, у нее нет гитары? — Не-а. — Эрик дергает головой, откидывая синюю челку со лба. — Я же спрашивал, — напоминаю, потому что действительно спрашивал не раз, надеясь, что Оля вспомнит о каком-нибудь древнем экземпляре, завалявшемся на чердаке. Уже даже мимо музыкального бродил, подумывая, что надоело играть только по праздникам и на чужих инструментах. — И откуда? — С Новым годом… — Эрик мягко целует меня в губы и улыбается. — Я же не прогадал?.. — Шутишь, что ли? — говорю со смехом и возвращаю ему поцелуй. — Я сейчас вам пошучу, — грозит Владлен из-за двери. — Рота, подъем!