Невозможное

      – Не говорите так, мисс Лейтер, – Ферн с трудом заставил себя поднять на девушку взгляд. – Вы меня совсем не знаете.       – Так расскажите.– Её голос дрогнул. – Или я... Не имею права просить об этом?       – Я... Я не хотел, чтобы вы знали. Да, я трус. Я боялся, что вы перестанете... – Ферн снова опустил голову и посмотрел на руку Эмили, которая всё так же спокойно и доверчиво лежала в его ладонях. Нет, она должна узнать всё! Пусть он увидит в её взгляде заслуженные презрение, отвращение, ужас... Но это будет честно. Он не может быть нечестным с ней.       – Вы меня тоже совсем не знаете, господин Ферн, – с горькой иронией сказала девушка. – Но это не мешает вам делать выводы о моём характере и... О моей наивности, и о степени высокомерия, скажем так.       – О чём вы? – пролепетал Охотник, снова вскидывая взгляд на бледное и строгое лицо собеседницы.       – Возможно, вы удивитесь, но я не из тех наивных мечтательниц, которые способны потерять голову от таинственного мрачного облика и зелёных глаз. – Эмили снова усмехнулась, но уже теплее. – Я многое о вас узнала. Я слушала, что рассказывали другие Охотники, я говорила о вас с Агатой. Я знаю, скольких горожан вы спасли и привели в часовню, рискуя жизнью. Я знаю, что ваши товарищи уважают вас за то, что вы всегда в первую очередь думаете о других и надёжно прикрываете им спины. Кем бы вы ни были в прошлом, сейчас вы уже не тот человек. Никто из тех, кто вошёл в Ярнам, не остаётся тем же, кем был за его пределами. И вам это известно лучше, чем мне – я-то здесь родилась. Так вот, я не боюсь вашего прошлого. Вы сами боитесь его – и это отравляет ваше настоящее и лишает будущего. Зачем?       – Я не могу отрицать, что это прошлое – часть меня. – Ферн покачал головой.       – И не нужно. – Эмили слегка сжала его пальцы. – Просто позвольте мне самой судить, насколько это для меня приемлемо. Не решайте за меня – это всё, о чём я прошу. Возможно, вы приписываете мне намного большую чёрствость, или же трусость, чем я того заслуживаю.       – Хорошо, мисс Лейтер. – Ферн глубоко вздохнул, сел прямо и выпустил руку девушки. – Я всё вам расскажу. И будь что будет. – Он помолчал ещё немного, собираясь с духом. – Итак, моё настоящее имя – Корнелиус Ламотт. Я сын богатого землевладельца Фредрика Ламотта. До двадцати лет я жил в фамильном поместье с отцом и младшей сестрой. Когда мне было двенадцать, мама умерла при родах, и на свет появилась Элис. Отец очень любил маму, и после её смерти стал как-то безотчётно винить в случившемся дочь. Она стала для него символом горя, страшной потери. А я, напротив, видел в сестрёнке продолжение нашей матери, её тепло и свет... И я любил Элис, баловал её, защищал от недовольства отца. Мы были лучшими друзьями, хоть она и была совсем крошкой. А потом я уехал в университет. Элис не плакала, провожая меня, – она была настоящим стойким солдатиком! Только просила беречь себя и чаще писать письма.       Я проучился почти целый год. Каждые две недели я получал письма от отца, с приложением обязательной записочки от Элис. И вот однажды весной письмо не пришло в обычный срок. Я забеспокоился, но решил немного подождать – мало ли: весна, дожди, дороги раскисли, почтовый дилижанс задерживается... Но прошло ещё две недели, а письма всё не было. Я забеспокоился, испросил разрешения у ректора на короткий отпуск по семейным обстоятельствам и поспешил домой.       Чем ближе я подъезжал к нашему поместью, тем сильнее терзало какое-то зловещее предчувствие. И оно не обмануло...       В доме было как-то непривычно тихо, мрачно... По-похоронному мрачно. Слуги при виде меня испуганно кланялись и прятали глаза. Я нашёл отца в кабинете, мертвецки пьяным и заплаканным. Из его бессвязных слов я понял только, что моей сестрёнки больше нет...       Ферн замолчал, опустив голову и тряхнув ею, будто пытаясь прогнать отголоски привидевшегося кошмара. Эмили взяла его за руку. Он благодарно сжал её пальцы и продолжил рассказ.       – Я бросился к управляющему и потребовал рассказать, что случилось. И тут от услышанного я едва не лишился рассудка... А впрочем, не «едва ли». В самом деле лишился, теперь это для меня очевидно. Оказывается, Элис каким-то образом подружилась с сыном одного из соседей, мальчиком четырнадцати лет, и частенько сбегала в окружающий поместье лес, чтобы встретиться и поиграть с ним. Об этом узнал старший брат мальчика... Когда-то мы были приятелями, а потом наши интересы слишком сильно разошлись. И тот выследил детей, устроил им взбучку, и при этом как-то случилось так, что его лошадь ударила Элис... И убила. Свидетелей, кроме младшего мальчика, не было. Провели дознание, признали гибель ребёнка несчастным случаем. Сосед отослал сыновей к родственникам, подальше от пересудов. А Элис... Похоронили. Ей было всего десять...       Ферн говорил тихо и глухо, но больше не останавливался. Казалось, старая боль, изливаясь из сердца этими словами, обессиливает его, как кровотечение из незажившей потревоженной раны.       – Я случайно узнал... Ещё один мой приятель стал констеблем в тех краях. А быть там служителем закона – дело непростое. Места у нас дикие, люди склонны руководствоваться не столько законом, сколько обычаем... Так вот, Чарли, мой старый друг, рассказал, что на самом деле кто-то подкупил инспектора, чтобы дознание не проводили, а записали всё со слов соседа и его старшего сына. Ну а Чарли, изучив материалы дела и засомневавшись в сделанных заключениях, втайне от начальства сам побывал на месте трагедии... И следы там говорили совсем о другом.       Ферн перевёл дыхание и быстро взглянул на Эмили. Та слушала, чуть склонив голову набок и нахмурившись. Поймав взгляд Охотника, девушка ободряюще кивнула.       – Следы... – Ферн сглотнул. – Следы, по словам Чарли,– а я склонен верить ему, из него получился старательный и грамотный сыщик! – говорили о том, что не сын соседа приехал пресечь невинные игры детей и, желая напугать, направил на них лошадь, ранил мальчика и убил девочку... Это был мой отец. Следы указывали на это однозначно.       – Как следы в лесу, весной, в дождливую погоду могут быть истолкованы однозначно? – недоверчиво уточнила Эмили.       – Чарли всё мне объяснил. – Ферн покачал головой. – Следы лошадиных подков, направление этих следов, ещё кое-какие тонкости... Ему не позволили официально провести осмотр места происшествия, потому что дело сразу же было закрыто. И только потом Чарли выяснил, что подкупил инспектора вовсе не сосед, как он сперва предположил, а мой отец, и он же добился того, что старшему сыну соседа грозило обвинение в убийстве по неосторожности. Видимо, сосед понял, что ему не преодолеть влияние, которое имел мой отец на местные власти, и предпочёл отослать детей подальше. Как же хорошо, что он так поступил...       – Почему? – тихо спросила Эмили, побуждая вновь замолчавшего Охотника продолжить рассказ.       – А тут мы подошли к той части моей истории, к которой мне так страшно приступать. Я тот, кто я есть. И я совершил то, что совершил. Всё это я узнал от друга позже. А в тот момент я совершенно обезумел, вскочил на коня и помчался к соседям. Я... Что я там творил – я сейчас с трудом вспоминаю. Топтал конём людей, поджёг постройки во дворе... Пытался вломиться в дом, но, к счастью, у меня ничего не вышло. Я вернулся к отцу и... Мы пили с ним и плакали. Это, пожалуй, самое отвратительное в моих воспоминаниях. Понимаете, я рыдал на груди у убийцы Элис... Я рассказал ему о своём визите к соседу, и отец похвалил меня за то, что я сделал, и пообещал, что всё уладит, и у меня не будет неприятностей. Идон всевидящий, какая гадость!.. – Ферн провёл рукой по лицу. – И это ещё не вся гадость, мисс Лейтер. Жена соседа, а она была близкой подругой моей матери... Она не стала бы мне лгать! Когда началось неизбежное разбирательство... несколько дворовых и слуг соседей были сильно покалечены, двое умерли... Она прислала мне записку, в которой говорилось, что только в память о моей матери она не проклинает весь наш род до седьмого колена, ибо без присмотра ангела Элизабет – это имя моей матери, – у отца – убийцы и развратника мог вырасти только такой же омерзительный сын... Развратника! Тут мне впервые стало по-настоящему страшно, мисс Лейтер. Я был таким глупцом, я безоговорочно поверил отцу, который... Оказывается, он давно уже домогался внимания жены соседа, и вот, улучив момент, когда ее муж будет в отъезде, напившись, заявился к ней в дом и принялся умолять оставить мужа и... Я не буду продолжать, думаю, вы прекрасно всё поняли. Когда она с негодованием отвергла его гнусные предложения, он в ярости бросился прочь. И наткнулся на лесной дороге на мирно играющих детей...       Ферн замолчал и прижал ладонь к глазам. И вздрогнул и напрягся, как от удара, когда Эмили молниеносным движением оказалась рядом с ним и обняла его. Девушка, тихо всхлипывая, гладила Охотника по голове и бормотала: «Простите, простите, что заставила вас... Вспоминать это. Переживать это снова... Простите меня... Мне так жаль».       – Вам жаль меня? – безжизненным голосом спросил Ферн. –Погодите, мисс Лейтер, не стоит. Я ещё не закончил свой рассказ. Чудовище уже показалось, но не явилось во всей своей отвратительности.       – Я помню, вы говорили, что я не захотела бы встретиться с вами таким, каким вы были раньше, – тихо сказала Эмили. – Пока я не услышала ничего такого, чего следовало бы испугаться мне. Значит, было что-то ещё. Понимаю. Продолжайте, если без этого никак не обойтись. И заранее прошу прощения, если вам снова станет больно.       – Эту боль я точно заслужил, – твёрдо сказал Ферн. – Итак, я отрёкся от имени и отказался от наследства. Я взял имя Ферн – это название поместья, где выросла моя мать. Ферн-холл, там жили мои дедушка и бабушка... Я уехал из дома в чём был, не взяв ни денег, ни оружия, ни припасов. Мне было противно. Взял лишь коня, и того с ближайшей почтовой станции отправил назад. И чем я стал заниматься? Если уж жить дальше – надо как-то зарабатывать на жизнь. А я ещё и пил тогда... Я стал наёмником, вместе с бандой таких же беспринципных головорезов брал заказы на запугивание и шантаж, на погромы и грабежи... Только за убийства сам не брался, хотя наш отряд занимался и такими грязными делами. Так я прожил год. А потом узнал, что в Ярнаме набирают людей, умеющих обращаться с оружием, для патрулирования улиц и охоты на чудовищ. И очутился здесь. В Ярнаме, где списывают старые счёты в обмен на жизнь, которую надлежит принести в жертву Охоте.       Он замолчал и отвернулся, уставившись в самый тёмный угол комнаты.       – Понимаю вас, – помолчав, тихо проговорила Эмили. – Я бы тоже стала плохо думать о себе, будь на моих плечах груз подобных поступков. Но скажите, вам ведь не нравилось то, что вы делали? Это тяготило вас? – Ферн поморщился сделал неопределённый жест рукой. – Вот, – девушка удовлетворённо кивнула, – вы даже не считаете нужным кивнуть, подразумевая, что это само собой понятно. Я думаю, вы делали это для того, чтобы наказать себя – или, вернее, чтобы сделать грядущее наказание неотвратимым. Упасть на самое дно, чтобы уже никто и никогда даже не подумал пытаться вытащить вас оттуда. А в чём ваша вина? Та, изначальная? Да, вы оказались виновны в смерти двоих ни в чём не повинных людей. Но уж то, что вы обезумели от горя по погибшей сестре и поверили любимому отцу, который до этого ни разу не давал вам повода усомниться в своей порядочности, – разве это повод считать себя законченным негодяем? В чём состоит ваше преступление? В том, что вы искренне любили и доверяли?       – Неважно, мисс Лейтер, – глухо сказал Ферн, по-прежнему глядя в сторону. – Это совершенно неважно. Я не склонен оправдывать свои поступки тем, что меня кто-то ввёл в заблуждение. Значит, я был недостаточно умён, чтобы распознать обман. Всё равно это только моя вина. Никто не заставлял меня всё это совершать. Я сам запятнал свою честь и не имею права на снисхождение по причине того, что…       – А вам не кажется, Корнелиус, – перебила его Эмили, интонацией подчеркнув имя – и кивнув с ироничной улыбкой, когда Ферн при этом слегка поморщился, – что ваши понятия о чести годятся исключительно для того мира, которого для вас более не существует? Вы приехали в Ярнам. Приняв Древнюю кровь, вы вступили на путь, с которого невозможно свернуть. Вы никогда не вернётесь домой, чтобы предъявить права на наследство и продолжить род. Вы больше не сын землевладельца Ламотта; теперь вы – ярнамский Охотник, и ваше имя – Ферн – с уважением и восхищением упоминают ваши товарищи и спасённые вами люди. Я с гордостью носила бы это имя… Но вы, как свойственно многим сильным мужчинам, уж простите за прямоту, предпочитаете носиться со своим чувством вины как со знаменем, чтобы его издали видели все – и враги, и друзья. Зачем лелеять в сердце презрение к себе и подпитывать старую боль, если это ранит тех, кто ни в чём не виноват? – Она стиснула руки перед грудью и заглянула Ферну в глаза. Тот смешался и отвёл взгляд.       – Вы такая мудрая, мисс Лейтер, – пробормотал он.       – Я читаю много книг, – с улыбкой ответила Эмили. – И учусь по ним, а не просто ищу развлечений.       – Я не хотел вас обидеть, – Охотник ещё сильнее поник головой. – Даже и в мыслях не было…       – В том и беда, – девушка покачала головой, – что вы как-то не научились думать о том, как ваши слова и поступки отразятся на других. И выходит, что иногда, желая сделать как лучше, вы напрасно руководствуетесь только своими представлениями об этом и не пытаетесь выяснить, как на самом деле видят это «лучше» другие.       – Неужели я и вправду настолько несносен? – горько прошептал Ферн. – Почему же вы тогда ко мне так добры?       – Да нет, не настолько вы несносны, конечно. – Эмили тихонько засмеялась и погладила Ферна по руке. – Вы неопытны в общении с людьми, вот и всё. Да ещё и самозабвенно упиваетесь самоуничижением. А я этого терпеть не могу – и вот сейчас, если можно так выразиться, надавала вам словесных оплеух, чтобы вы опомнились и огляделись по сторонам.       Ферн изумлённо покосился на девушку.       – Мисс Лейтер… Не ожидал от вас такого!       – И это всё о том же, – Эмили с улыбкой кивнула. – Вы меня совсем не знаете. А ведь могли бы узнать, если бы меньше грызли сами себя мыслями о том, как бы не причинить мне какой-то там мифический вред своим присутствием!       – Хорошо, хорошо, – Ферн не выдержал и тоже заулыбался – виновато, но искренне. – Убедили… Я дурак. Признаю. Правда, это в некотором роде только укрепило мою убеждённость в том, что я недостоин вас, но всё же… – Он вытянул из-за ворота рубахи серебряную цепочку с подвеской, снял её и с поклоном протянул девушке на раскрытых ладонях. – Прошу вас стать моей женой, мисс Лейтер. Кольца у меня нет, но… Может, эта подвеска подойдёт вместо него?       – Официально заявляю, господин Ферн, что я согласна выйти за вас, – сдерживая смех, ответила Эмили и подставила свои ладони «чашечкой» под руки Ферна. – Никогда бы не подумала, что мне придётся уговаривать мужчину жениться на мне! Какой позор, слышала бы меня мама! – И она рассмеялась с таким облегчением, что Ферн закусил губу от нахлынувших чувств – и стыда, и страха, и бесконечной радости одновременно.       Эмили взяла подвеску из рук Ферна и поднесла к глазам, разглядывая прихотливую ажурную вязь, изображающую переплетённые стебли роз с одним распустившимся цветком в центре.       – Какая красивая, – прошептала девушка. – Спасибо, Корнелиус.       – Это мамина подвеска, – тихо сказал Ферн. – Потом… её носила Элис, а когда я уехал в университет, она подарила её мне, чтобы мамина любовь хранила меня вдали от дома.       – Это большая честь для меня, – сказала Эмили, и глаза её наполнились слезами. Ферн взял подвеску и надел цепочку девушке на шею.       – Теперь можно объявить о нашей помолвке, – улыбаясь, сказал он, встал на ноги и протянул Эмили руку. Девушка ухватилась за неё, легко поднялась и вдруг порывисто обняла Ферна за шею, спрятав лицо у него на груди.       – Ты думаешь, мне не страшно? – прошептала она. – Мы – двое безумцев, пытающихся найти счастье в средоточии кошмара. А ведь мы даже не можем быть уверены, что не мерещимся друг другу. Понимаешь?       – Понимаю, – шепнул в ответ Ферн, обнимая Эмили так осторожно, будто боялся, что она исчезнет, растает в его руках...       Как уже не раз случалось во сне.              Постоянные обитатели часовни встретили новость о помолвке Ферна и Эмили бурной радостью и высказанным на разные лады «Ну наконец-то!», чем немало смутили Охотника, который до сих пор надеялся, что о его чувствах к девушке никто не догадывается. Агата бормотал что-то невнятно-счастливое, охал и всхлипывал, улыбаясь своей уродливой, но удивительно милой и обаятельной улыбкой; старушка Флоренс называла Ферна «сынок» и радовалась перспективе понянчить внуков, и даже недоверчивый мужчина из трущоб пробурчал из своего угла что-то умеренно приветливое.       Арианна пообещала, как только на улицах станет поспокойнее, сходить домой и принести Эмили красивое платье для свадебной церемонии.       – Ты же понимаешь, дорогуша, – сказала она, поправляя причёску Эмили, – этот день случается в жизни всего однажды… И, несмотря на все безобразия, творящиеся в нашей жизни, свадьба должна стать праздником, что бы твой угрюмый жених ни думал по этому поводу. – Добрый лучистый взгляд «женщины из тени» неожиданно напомнил Эмили о матери. Девушка закусила губу, прикрыв глаза, чтобы сдержать слёзы. «Мамочка, как же мне жаль, что тебя не будет со мной в этот день… Корнелиус понравился бы тебе, я уверена».       Ферн сходил в Главный собор Церкви Исцеления и договорился с викарием Амелией, уполномоченной свидетельствовать браки ярнамитов. Свадьбу решили назначить уже через два дня, чтобы внезапно начавшаяся Ночь Охоты не спутала их планы.       В мастерской к этому известию отнеслись как к грому среди ясного неба, что немного прибавило Ферну уверенности в себе: оказывается, ему всё же удалось скрыть свою влюблённость-одержимость от товарищей. Охотники скинулись, вручили Ферну приличную сумму денег «на обзаведение домом» и пообещали прийти в день свадьбы – проводить жениха и невесту до собора в качестве охраны.       Поселиться молодожёны решили тут же – в комнатке Эмили на втором этаже, потому что «ангел часовни» не хотела покидать свой пост, да и в городе всё-таки было намного опаснее. Агата горячо одобрил это решение, заметив, что и Идон явно не сочтёт такое положение дел чем-то недопустимым или святотатственным. Ферну было всё равно где жить, лишь бы вместе с Эмили – и лишь бы в его отсутствие Эмили была в безопасности.              В день свадьбы Эмили и Ферн стояли в огромном зале Главного собора, перед алтарём с черепом Первого Викария, и Амелия, немолодая женщина с добрыми глазами на усталом печальном лице, произносила слова клятвы, которым жених и невеста вторили слаженным дуэтом. Потом Ферн, сам не веря в реальность происходящего, впервые коснулся губами губ Эмили – и вдруг в сладком тумане счастья и волнения мелькнула когтистая лапа страха. Царапнула по сердцу – пока не до крови, а словно бы предупреждая: следует ли верить в то, что ты сейчас видишь и чувствуешь? Грань между сном и явью зыбка – уверен ли ты, что способен заметить, когда пересекаешь её?       Всё было хорошо. Неправдоподобно хорошо. Пугающе хорошо. Как в тех редких снах, в которых ты бываешь счастлив – и веришь, что сейчас ты наконец счастлив наяву. И что этот сон через мгновение не превратится в кошмар.