Невозможное

      «Как это странно – стремиться по своей воле оказаться в Кошмаре, когда именно это в последнее время больше всего страшило тебя наяву!»       Ферн бесцельно бродил по часовне, избегая только двух направлений: в сторону лестницы наверх и выхода на кладбище Идона. Ему всё ещё мерещилась цепочка пятен крови на полу, уводящая от кресла Арианны…       Ему не было нужды искать Амигдалу. Он точно знал, где его можно найти. Озарения давно уже сделали для него реальность достаточно прозрачной, чтобы видеть незримое. И для того, чтобы отыскать этого странного Великого, обитающего во всех мирах одновременно, далеко идти не требовалось. Достаточно было шагнуть за порог часовни, пройти немного по её двору и посмотреть наверх.       Ферн поймал себя на том, что уже просто-напросто тянет время, в сотый раз перепроверяя содержимое подсумка, мысленно обругал себя ничтожным трусом и решительно зашагал к выходу.       – Да пребудет с тобой благословение Идона! – догнал его скрипучий голос Агаты. Ферн поморщился: по правде говоря, он бы предпочёл, чтобы его путешествие осталось не замеченным никем из Великих, за исключением того, к кому он вынужден был сейчас обратиться.       Впрочем, упрашивать Амигдалу не пришлось: едва Ферн подошёл к ограждению небольшой площади перед входом в часовню, как в мозг словно впился, как хоботок мозгососа, отвратительный звон. В глазах всё поплыло, голова закружилась, и Охотник почувствовал, что ярнамская брусчатка уходит из-под ног.       Что-то обхватило его поперёк туловища и рывком подняло в воздух. Ферн попытался приоткрыть глаза, которые рефлекторно зажмурил, когда пространство вокруг смазалось и поплыло цветными полосами, но тошнотворная пляска разноцветных пятен только усилилась, и рассмотреть всё равно ничего не удалось. Ферн закрыл глаза и приготовился к болезненному падению на брусчатку – он успел разглядеть, что нечто подняло его почти до крыши часовни Идона.       Однако падения или удара не последовало. Голову затопила, как расплавленный металл, жгучая боль. Виски сдавило, и где-то в самой черепной коробке нечеловеческий голос на незнакомом, но отчего-то понятном языке грозно и печально проговорил:       «Да будут прокляты изверги истинные, и их дети, и дети их детей».       Ферн вскрикнул от неожиданности и резкой боли… А в следующее мгновение и боль, и давление на ребра, и чувство подвешенности в воздухе исчезли, и Охотник обнаружил себя стоящим возле тускло горящей лампы в часовне Идона.       – Как это понимать?.. – растерянно спросил он вслух, озираясь. И не сразу сообразил, что знакомая часовня выглядит как-то странно.       Во-первых, тут не было Агаты. А ведь смотритель часовни передвигался с таким трудом, что за столь короткое время вряд ли мог уползти и скрыться из виду, к тому же не оставив следов на пыльном полу. Кстати, пыли вокруг было намного больше, чем когда Охотник несколькими минутами ранее покидал часовню. И остальное… Всё здесь выглядело знакомым, но… каким-то неправильным. Одного входа с улицы не было вовсе – вместо него в стене темнела глухая ниша. Проход к лифту, ведущему в Верхний Соборный округ, был закрыт, а Ферн точно помнил, что эта низкая двустворчатая дверь постоянно оставалась распахнутой. Всё было не так…       Охотник бросился к единственному оставшемуся выходу и… Резко остановился на пороге, будто открывшаяся взгляду картина наотмашь ударила его по лицу.       Это был Ярнам, несомненно, – но Ярнам искажённый, как в кошмаре. По лестницам и переулкам, казалось, когда-то стекали потоки лавы, застывшей уродливыми наплывами серого базальта. Здания будто бы качались, как пьяные, пока не вросли в эти базальтовые монолиты и не застыли наклонёнными под разными углами. И на всё это с болезненно-жёлтого неба, заляпанного рваными облаками, будто грязной мокрой корпией, взирало жуткое больное светило, не похожее ни на солнце, ни на луну, – тускло-жёлтый круг, будто бы подёрнутый по краям серой плесенью.       Ферн застыл на месте, глубоко дыша, чтобы успокоиться и унять сердцебиение – и тут же отметил, что воздух здесь пахнет совсем по-другому: не было знакомого дыма печных и заводских труб, не пахло горящей смолой факелов и уличных фонарей. Воздух был… Мёртвым. Он вообще не имел запаха. Как во сне, мелькнула мысль. Ферну никогда не снилось, что он чувствует запахи – кроме разве что сна о мастерской Германа и окружающем её саде с белыми цветами.       Пора было двигаться вперёд. Ферн понятия не имел, куда ему нужно попасть, и решил наугад пробираться вглубь искажённого Ярнама, надеясь, что город хотя бы отчасти сохранил черты настоящего, и это поможет сориентироваться. Он предположил, что неплохо было бы добраться до Главного собора, крыша которого возвышалась над городом там же, где она находилась в реальном мире. Однако пройти туда обычным путём не получилось – лестницу перегораживали запертые ворота; пришлось карабкаться по округлым глыбам серого пористого камня и искать обход.       Находиться в этом потустороннем Ярнаме оказалось очень тяжело: виды искажённых знакомых улиц и зданий вызывали приступы настоящей паники, точно такой же, как бывает, когда в кошмарном сне знакомые места или люди вдруг на глазах превращаются во что-то совсем иное, уродливое и пугающее, и самым страшным как раз и является то, что в этих порождённых подсознанием монстрах всё ещё можно узнать то, чем они были в реальности. Желание поскорее проснуться и убедиться, что это всего лишь дурной сон, становилось почти нестерпимым. Ферн остановился было, чтобы достать из подсумка пузырёк с успокоительным, но его отвлекло какое-то движение чуть впереди, на тропинке из каменных натёков, прилепившихся к стене здания. Охотник бесшумно шагнул в сторону, укрывшись за выступом. Через мгновение из-за угла дома показался… Охотник.       Ферн оцепенел. Да, он знал, что наверняка встретит здесь неприкаянные души старых Охотников, которые, по слухам, за свои прегрешения обречены вечно бродить в Кошмаре и бесконечно проживать раз за разом самые жуткие мгновения своих жизней. Но почему-то он оказался не готов к тому, что эти «призраки» будут выглядеть настолько реальными: он видел истрёпанную кожу обычного плаща Охотников старой мастерской и старомодную шляпу, подобную которой тоже можно было найти на складе обмундирования. Он видел запавшие глаза, горящие лихорадочным блеском поверх матерчатой повязки, прикрывающей нос и рот; он слышал хриплое дыхание и приближающиеся тяжёлые шаги.       Старый Охотник остановился и повёл головой, прислушиваясь или принюхиваясь, как зверь. Ферн затаил дыхание. Он помнил просьбу Джуры – по возможности освободить от Кошмара его бывших товарищей по мастерской, но пока ещё не был готов вступить в бой – слишком был ошеломлён увиденным.       Охотник Кошмара между тем, видимо, учуял чужака и с нечленораздельным криком бросился вперёд, с громким лязгом трансформируя оружие. Ферн выскочил из своего укрытия, на ходу соединяя меч с ножнами и превращая его в тяжёлый двуручный: сражаться обычным длинным клинком против старинного хитроумного и жестокого орудия Охоты – Убийцы чудовищ – он не рискнул бы.       Впрочем, схватка в любом случае не могла оказаться простой: старый Охотник бросался на пришельца с нечеловеческой силой и яростью, рычал и визжал как зверь, выкрикивал что-то нечленораздельное, ловко стрелял из какого-то старого огнестрельного оружия и с удивительной лёгкостью размахивал тяжёлой режущей цепью.       Зубья Убийцы чудовищ не раз и не два свирепо вгрызлись в тело Охотника сквозь плотный плащ, и Ферн уже не надеялся победить в этом бою, но всё же после очередной атаки противника из последних сил отскочил, потом прыгнул вперёд и ухитрился нанести сокрушительный удар, вложив в него вес своего тела. Охотник Кошмара хрипло закричал и рухнул на залитый кровью каменный уступ.       Ферн, едва держась на ногах, торопливо вколол себе шприц крови, а потом долго стоял на месте боя, согнувшись и опершись на меч, дожидаясь, когда стихнет боль в затягивающихся ранах, успокаивая дыхание и сердцебиение. Потом тщательно вытер клинок подолом плаща поверженного противника и двинулся дальше.              Охотников здесь обнаружилось великое множество – Ферн никогда не видел их столько в настоящем Ярнаме. Они угрюмо бродили между зданий и камней, явно стараясь не сталкиваться друг с другом, и с жуткими криками гонялись за заражёнными, которые здесь выглядели так же, как и в мире яви. Ферн сначала удивился: за что Охотники попали в Кошмар, ему вроде бы было понятно, а вот почему здесь же заперты и обычные обратившиеся горожане, которых можно назвать скорее жертвами, чем виновными? Потом он сообразил: скорее всего, эти чудовища – порождение памяти самих Охотников, неотъемлемая часть их бытия в мире яви, волей Амигдал материализованная и здесь, в Кошмаре. Но, воображаемые или нет, чудовища и заражённые люди бросались на Ферна точно так же, как и в настоящем Ярнаме, вынуждая защищаться ещё и от них.       На ступенях лестницы Главного собора обосновалась такая внушительная толпа заражённых, что Ферн решил пока отложить попытку проникнуть в здание до того времени, пока он хотя бы мало-мальски не сориентируется здесь. Он не сомневался, что смерть его здесь будет такой же «временной», как и в мире яви, и, погибнув, он придет в себя у лампы в Кошмарной версии часовни Идона. Но всё же нетерпение гнало его вперёд – он подозревал, что цель его находится дальше, глубже в хитросплетениях закоулков искажённого Ярнама.       С боем прорвавшись мимо целого кордона из безумных горожан через мост, на котором валялся высохший труп одного из Амигдал, Ферн через окно покосившегося здания пробрался на широкую «улицу» – что-то вроде ущелья между домами и нагромождениями камней. По дну ущелья текла – Ферн даже отшатнулся, поначалу не поверив глазам, – настоящая река крови. Под мостом, нависающим над этой рекой, сгрудилась стайка отвратительных существ, знакомых Охотнику по короткому и неприятному визиту в Покинутый Кейнхёрст – кровопийц, людей, превратившихся во что-то вроде гигантских блох с огромными, уродливо раздутыми брюшками. Кровопийцы толкались возле самых глубоких лужиц и ручейков крови, омерзительно чавкали и хлюпали, всасывая кровь. Ферн решил обойти их и бросился вверх по лестнице, ведущей на мост, но там его неожиданно встретил залп из мушкетона. Притаившийся за перевёрнутой каретой полуобратившийся горожанин будто бы дал сигнал своим товарищам, и на Ферна набросились ещё несколько таких же зверолюдей и двое Охотников, вооружённых странными изогнутыми мечами с длинными рукоятями. Один из них взмахнул оружием, трансформируя его, и вместо меча в его руке оказался топор, напоминающий привычную пилу-топор из мастерской, но без зазубрин на лезвии.       Ферн едва успел уклониться от выстрела, и не совсем удачно: пуля зацепила левую руку выше локтя. Пистолет сразу стал казаться очень тяжёлым, но Охотник на него и не рассчитывал: в бою с таким количеством врагов можно было полагаться только на размашистые удары двуручного меча и на короткие тактические отступления.       Однако всё это не слишком помогло: противников было много, и действовали они, так же, как и самый первый из встреченных здесь Охотников Кошмара, с нечеловеческими силой, ловкостью и злобой. Ферн, истекая кровью и уже почти ничего не видя – от боли в глазах потемнело, – едва не скатился по лестнице под мост, где его уже поджидали алчно хлюпающие хоботками кровососы… Но в последний момент теряющего сознание Охотника кто-то подхватил за шиворот и дёрнул вверх. Ворот плаща впился в горло, но Ферн этого уже почти не ощутил. Душная темнота сомкнулась над ним, поглотив жуткое заплесневелое светило Кошмара. Покой…              

***

      – Эй, Охотник!       Ферн широко распахнул глаза – и тут же зажмурился, закусил губу и глухо застонал. Тело разрывала хорошо знакомая боль – похоже, кто-то вколол ему кровь, и раны затягивались, а было их так много, что болевой шок грозил снова отправить Охотника в беспамятство. Но всё же сознание не покинуло его, боль отступила, и Ферн, тяжело дыша, наконец снова открыл глаза и посмотрел на своего спасителя.       Перед ним сидел бродяга. Во всяком случае, одежда на нём выглядела так, будто её нашли на помойке и после этого ещё долго носили, не утруждаясь стиркой и штопкой. Голова незнакомца под рваным матерчатым капюшоном была обмотана грязной тряпкой, скрывающей глаза. Ферн смутно припомнил, что где-то уже видел подобный головной убор.       – Очнулся, – довольно констатировал бродяга. – А это значит – ты не здешний. В смысле, не из Кошмара. На нас, местных, кровь не действует.       – А ты кто? – хрипло выговорил Ферн.       – Нет уж, – бродяга кривовато улыбнулся. – Это я тебя спас, так что я имею право первым задать вопросы и получить на них ответы. Ты кто? Что ты забыл в Кошмаре? Ты, наверное, просто не туда повернул? Ты вообще в своём уме?       – Меня зовут Корнелиус Ферн, – медленно и чётко проговорил Охотник. – Я в своём уме. Во всяком случае, я не потому здесь оказался, что спятил в мире яви.       – А, так ты понимаешь, что это за место. – Незнакомец кивнул. – Отлично. Только вот… Никто из тех, кто в самом деле спятил, не осознают, что они спятили. Так что грош цена твоему заявлению, ясно? Ну да ладно, я и так вижу, что ты не безумен. Тогда расскажи: как ты сюда попал? Если ты не пленник Кошмара, значит, ты пришёл сюда по своей воле. Вот мне и хотелось бы знать: зачем?       – Я ищу свою жену, – ответил Ферн.       Собеседник развёл руками в жесте удивления.       – Ты хочешь сказать, что твоя жена – Охотница, и она поддалась опьянению кровью?!       – Нет. Я думаю, что Кошмар теперь забирает не только тех, кто впал в кровавое безумие, но и всех, кто балансирует на грани яви и сна. И моя жена, похоже, как раз и оказалась на этой границе… Из-за меня, – закончил Ферн почти шёпотом и опустил голову.       – Как это? – заинтересовался странный бродяга. – Расскажи!       – Может, всё-таки сначала скажешь, кто ты? – устало пробормотал Ферн. – В конце концов, я никуда от тебя не денусь, всё расскажу. А мне ведь надо как-то к тебе обращаться.       – Меня зовут Саймон, – сказал бродяга, сел прямо и уставился завязанными глазами куда-то вдаль. – Я был Охотником-наблюдателем Церкви Исцеления.       – Тот самый Саймон? – удивлённо выдохнул Ферн, приподнимаясь на локтях и садясь. – Мне совсем недавно о тебе Джура рассказывал!       – О, этот старый дурень ещё жив! – Саймон явно обрадовался этой новости. – И как он там? Всё так же торчит в Старом Ярнаме и нянчится с чудовищами?       – Именно. – Ферн улыбнулся. – Палит из пулемёта во всех входящих и ругается. А вообще устроился он неплохо. Я был у него дома.       – Ого! – Саймон с весёлым изумлением покачал головой. – Как это ты ухитрился втереться в доверие к старикану?       – Ну, он просто поверил, что я понял, почему он защищает чудовищ, – туманно пояснил Ферн.       – А ты и вправду понял? – Саймон неожиданно посерьезнел и подался вперёд. Ферн поёжился – он не думал, что можно так явственно ощущать на себе тяжёлый взгляд завязанных глаз.       – Думаю, да. Просто… Они ведь и в самом деле не чудовища. Они – хоть и странные, страшные… Но всё-таки люди. Я видел, как они живут. Я слышал их речь. Они не звери, просто выглядят как звери.       – Вот, – выдохнул Саймон и расслабился, привалившись спиной к стене. – Это я и надеялся услышать. Теперь я точно знаю, что ты не опьянён кровью. Но вот слегка помешанным, уж прости, мне тебя хочется признать. Ты вообще понимаешь, во что ввязался? Даже если ты и найдёшь здесь свою жену… Кстати, ты должен мне рассказать, как она могла тут очутиться и почему это могло произойти из-за тебя, – так вот, даже если ты её и найдёшь, как ты собираешься покинуть Кошмар сам и вывести её? Если бы это было так просто…       – Понятия не имею. – Ферн тряхнул головой. – Я знаю одно – без неё я не уйду.       – Я же говорю – безумец… – Саймон снова развёл руками. – Ну, тогда рассказывай, как так вышло. Слушаю тебя.              – Ну и дела, – протянул Саймон, когда Ферн закончил рассказ. – Выходит, мир яви всё больше погружается в мир снов, и нащупать границу между ними уже сложно… Ох, сдаётся мне, вашему миру скоро конец. Тебе ведь тоже так кажется, да? – Он повернул к Ферну лицо, и тот снова ощутил на себе тяжёлый взгляд.       – Может, и кажется, – осторожно отозвался он. – Но я всё равно хочу попытаться найти Эмили. Даже в Кошмаре мне с ней рядом будет спокойнее.       – Это я понимаю, – кивнул Саймон. – Но не знаю, чем тебе помочь. Здесь главенствует единственное правило: «Кошмар у каждого свой». Поэтому, если даже ты найдёшь кого-то, кто будет выглядеть и говорить как твоя жена, это может оказаться всего-навсего порождение твоего собственного кошмара. Попросту говоря, ты встретишь не Эмили, а материализовавшиеся страхи и подозрения, связанные с ней. И кто знает – не захочется ли тебе после этого убить её?       – Н-надеюсь, что всё же смогу отличить настоящую Эмили от поддельной, – процедил Ферн сквозь зубы.       – Надейся, надейся, – хмыкнул Саймон. – Ты пока ещё не понял: надежда – непозволительная роскошь в Кошмаре. Но тем не менее, я от всего сердца желаю тебе удачи – и готов помочь чем смогу. Ты знаешь, хотя бы примерно, куда тебе следует идти?       Ферн помотал головой.       – Я так и думал. Что ж, подсказка первая: вот за этой дверью, – Саймон указал на инкрустированную растительным узором дверь в конце ответвления коридора, – находится то помещение, которое в нашем мире называлось часовней Идона. Если ты, как ты утверждаешь, видишь сон Охотника, то после смерти ты будешь возвращаться к жизни там, у лампы, так что открыть двери будет полезно: в случае чего быстрее доберёшься до места, где тебя остановят. А дальше… Дальше попробуй добраться до церкви – той, в которой в нашем мире был тайный ход в Старый Ярнам. Я немного провожу тебя, но мне нельзя проходить слишком далеко в ту сторону.       – Почему?       – Там меня ждёт мой собственный кошмар, – медленно и явно нехотя проговорил Саймон. – Рано или поздно он… Доберётся до меня и здесь. Но я не хочу торопить события.       – Понял. Тогда ты вообще не ходи – я сам доберусь.       – Не сомневаюсь. – Саймон снова хмыкнул – но уже совершенно не весело. – Ты всё-таки весьма напоминаешь одержимого, уж прости. Ты ищешь жену, и я понимаю твои резоны, – но тебя легко может увести в сторону зов тайн. Ты ведь чувствуешь, что Кошмар скрывает какую-то тайну, верно? И не сможешь остановиться, пока не разгадаешь её. Но будь осторожен: тайны неспроста являются тайнами. И некоторые из них не желают быть раскрытыми. Особенно если они весьма неблаговидны…       – О чём ты? – Ферн нахмурился.       – А, не обращай внимания. – Саймон тонкими пальцами коснулся обмотанного повязкой лба. – Это я, если угодно, разговариваю сам с собой. За вечность в одиночестве ещё и не такими дурными привычками можно обзавестись…              

***

      Распахнув тяжёлые створки в конце коридора, Ферн убедился, что за ними действительно часовня Идона, или, вернее, часовня Кошмара. Саймон дал ему ещё несколько дельных советов: например, как незамеченным миновать площадь, по которой бродят двое церковных палачей, и где поискать камни-кровавики для заточки оружия.       – Да, и вот ещё, – сказал Саймон в спину Ферну, когда тот, попрощавшись и поблагодарив, направился к выходу. – Не советую тебе драться со всеми подряд – где можно обойти, лучше обойди. Но вот если вдруг случайно увидишь… – Он на мгновение замялся, словно подбирая слова. – Если увидишь такую Охотницу… Девушка лет двадцати с небольшим, очень светлые волосы, голубые глаза. Вооружена Убийцей чудовищ… Постарайся убить её, хорошо? По возможности быстро, без мучений. Это моя… Личная просьба.       – Хорошо, понял. – Ферн обернулся и кивнул. – А кто она?       – Приёмная дочь моего друга, – глухо сказал Саймон и отвернулся.       – Какого друга? Его я тоже могу найти здесь?       – Скорее всего да. – Бывший наблюдатель Церкви Исцеления вдруг откинул капюшон и стянул с головы грязную повязку. На Ферна глянули глубоко запавшие серые глаза, обведённые тёмными кругами постоянной усталости и беспредельной боли. – Он много грешил в своей жизни. Он служил тем, кто залил Ярнам кровью и пытался похоронить следы своих злодеяний в очищающем пламени. Так же, как и я сам. Но… Он всего лишь делал то, что должен был. Он был человеком слова. Человеком чести, насколько это можно вообще сказать о нас, слугах Церкви Исцеления.       – Опиши мне его. – Ферн развернулся и шагнул к Саймону. В сердце толкнулось болезненное предчувствие – он уже догадывался, о ком идёт речь.       – Его зовут… Звали Брадор. – Лицо Саймона оставалось невозмутимым, но голос едва заметно дрогнул. – На его долю выпали такие испытания…       – Я слышал, – осторожно вставил Ферн. – Джура рассказывал. Лоуренс…       – Лоуренс, да, – вздохнул Саймон. – Но это только окончание его истории. А что было до того… Рита. Его напарница, его ученица… Она поддалась опьянению кровью. И ему пришлось… – Он замолчал и глянул в сторону.       – Так он сам… – Ферн сглотнул. Окончание фразы просто застряло в горле.       – Да. – Саймон кивнул. – Это была его работа – устранять… Последствия применения Древней Крови. Той самой крови, которой я только что вылечил тебя. Мы сражались с чудовищами, порождёнными кровью, и этой же кровью залечивали раны, которые они нам наносили. И то, что ни он, ни я всё же не обезумели и не обратились, – теперь я понимаю: это и есть наше наказание, наш кошмар, который начался ещё при жизни и продолжается здесь. Мы до самого конца оставались в полном рассудке, мы понимали, что происходит… И перед смертью мы полностью осознали, что творили всю жизнь. Мы это заслужили. – Он жёстко глянул на Ферна. – Бойся Древней Крови. Бойся её голоса в своей голове. Бойся мыслей, которые могут показаться чужими. Знаешь молитву Церкви? «Грязные твари будут искушать нектаром и заманивать все глубже. Всегда помни о бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод. Если бы не страх, смерть никто бы не оплакивал».       – Я помню, – прошептал Ферн. – Я проклят, я это знаю. Я семь лет проходил переливания.       – Семь лет – это много. – Саймон сочувствующе покивал. – Следи за собой. Будь внимателен. Иначе… Ты рискуешь причинить вред тем, кто тебе дорог. Как Людвиг.       – А что с ним случилось?       – Он обратился и напал на товарищей по отряду. Его трансформация была настолько ужасна, что именно его облик преследовал меня в кошмарах постоянно, пока я не умер, а теперь… – Саймон глянул куда-то в ту сторону, в которую намеревался отправиться Ферн. – Теперь он здесь. Мой собственный кошмар… Я очень надеюсь, – он хрипло кашлянул, скрывая судорожный вздох, – что это действительно просто мой кошмар. Он обитает там, в здании, примыкающем к Залу исследований. Отчасти поэтому я не могу пройти дальше. Я знаю, что мне его не одолеть.       – Если Кошмар у каждого свой, это означает, что для меня его там не будет? – уточнил Ферн.       – Я не знаю. Законы этого места неподвластны нашему пониманию. Есть только один способ выяснить это – пойти и проверить. Но, если ты найдёшь его там… – Саймон снова отвернулся и обхватил себя руками. – Если ты сможешь убить его и освободить его сознание от Кошмара… Я буду тебе очень благодарен. Я бы сказал – я буду у тебя в долгу, но… Вряд ли тебе нужны какие-то услуги от призрака, обитающего в Кошмаре.       – А ты сам… – Ферн хотел задать совсем другой вопрос, но в последний момент передумал и спросил: – А сам ты как умер?       – После того, как Брадора забрала Церковь и заперла в камере для особо опасных прест… подопытных, я взялся выполнять его работу. И, конечно, первый же обратившийся высокопоставленный клирик убил меня. Я никогда не был и вполовину так же силён на Охоте, как Брадор или Рита.       – Так зачем ты тогда вызвался?.. – вырвалось у Ферна. Саймон глянул на него так, что слов больше не понадобилось.       – Я думаю, что те, кто принял меня на эту службу, верно оценили ситуацию, – глухо сказал бывший наблюдатель Церкви. – Они понимали, что я слишком много знаю, но не могли отдать прямой приказ о моём аресте или ликвидации. За мной не было никакой вины, а Церковь… Милосердная Церковь не убивает людей без причины. – Он испустил хриплый смешок. – А так… По сути, я оказал им услугу – им не пришлось думать, как деликатно избавиться от пронырливого шпиона, намерения которого после смерти Лоуренса никто не взялся бы предугадать.       – Понимаю, – пробормотал Ферн, хотя на самом деле понимал всё очень смутно, и всё-таки задал тот самый вопрос, который вертелся у него на языке изначально: – А ты не хотел бы, чтобы кто-то… Освободил от Кошмара тебя самого?       – Я ещё не выполнил свою задачу, – твёрдо сказал Саймон. – Я не трус и не сдамся без сражения. Знаешь… Когда Людвиг обратился, он очень мучился. Трансформация была просто ужасной. И я пробрался в подвал Зала исследований и предложил Людвигу… Помочь с этим. А он отказался. Сказал, что хочет даже в таком состоянии принести как можно больше пользы человечеству. Согласился, чтобы церковные врачи испытывали на нём разные новые препараты. Он был… Настоящим героем.       – Понимаю, – после короткого молчания сказал Ферн. – Если я найду его здесь – обязательно постараюсь сделать то, о чём ты просил. Ведь, в конце концов, я – Охотник мастерской Людвига. – Он коснулся рукояти Священного клинка над плечом. – Я сражался с чудовищами, веря в то, что продолжаю его дело. И пусть, возможно, он во многом ошибался – и мы вслед за ним, – тем не менее его намерения были благородны, и он был и остаётся для нас примером храбрости и самоотверженности. И я горжусь тем, что сражаюсь этим мечом, носящим его имя.       – Спасибо, Охотник. – Саймон поклонился. – Желаю тебе удачи. Да воссияет над тобой рассвет. – Он резко развернулся и скрылся в коридоре, ведущем в часовню.       Ферн постоял ещё мгновение, глядя ему вслед, а потом начал неторопливо взбираться на гребень каменного наплыва, наполовину поглотившего здание с плоской крышей.       Вдали, на отвратительно искажённых, таких знакомых и незнакомых улицах, раздавались дикие крики обезумевших Охотников, визг заражённых, выстрелы и лязг трансформируемого оружия.       Кошмар продолжался.