Керамика

Белая раковина болезненно бьет в глаза, журчащая вода не дает сосредоточиться ни на одной конкретной мысли. С поджатыми от боли и страха губами он сделал несколько резких и глубоких порезов на коже в области бедер. Дав волю рукам и эмоциям, Ги никак не мог остановиться. Острота ощущений фальшиво и временно заменяла все надоевшие мысли. Да, он много раз обещал остановиться, но это безумие почти полностью прижилось в его голове словно паразит, что постоянно и отчаянно требовал продолжение кровавого пиршества, вгрызаясь острыми зубами пиявки в самое жерло потрепанной душонки. Он начал считать это единственным лекарством и наказанием. Керамика дополнилась кровавыми разводами, которые постепенно смывались уже долгое время включённой водой. Отражение в большом зеркале не выдавало в нем «тихого Ги» что был погружен на публике в собственные эмоции. Напротив, у зеркала стоял юноша что смотрел на себя с небольшим ужасом, с осознанием возможной ошибки и последствиями, за которые его могут отчитать …Нет, «Он» ведь не станет ругать его? Это еще хуже. «Он» будет смотреть на него с жалостью, которой, как Ги кажется, не заслуживает. Когда лезвие входило под кожу слишком глубоко, Ги позволял себе кричать, а через секунду крик переходил в жалостливый скулеж и сдавленное мычание. Глаза постепенно краснели, а щеки щипали от слез. Полностью вымотав себя, Ги закинул лезвие в раковину, прямо под воду, а сам посмотрел на время в телефоне. Ещё немного, то можно успеть и предотвратить скандал. Парень знал, что красные глаза постоянно предательски выдают его, однако все равно начал быстро проводить по гладкой поверхности умывальника ладонями, чтобы смыть все следы. Пальцы дрожали, но он не посчитал это за повод для переживания. Они дрожали у него всегда, и Том часто интересовался, отчего это, на что Ги всегда пожимал плечами, не имея возможности рассказать причину вечного тремора. Раковина вымыта до первоначального вида, орудие тоже. Осталось вытереть остатки крови на ногах. Он сделал это бумажными полотенцами, которые привык называть просто салфетками. Каждая из салфеток быстро окрашивалась красным, Ги накладывал одну за другой, прижимая к больным местам. На боль было уже все равно, хоть и раны болели так, словно по ним повторно проходило лезвие, но теперь оно сопровождалось жжением и мелким сожалением. Он сейчас волновался только о своем «идеальном» прикрытии, которая никак не прекращала пачкать полотенца. Тянуть нельзя. Голубоглазый посчитал, что будет лучше оставить салфетки на свежих порезах, надеясь на собственную аккуратность. Он сложил большие отрезки бумажных полотенец и накрыл ими бедра. Только первый слой хорошо сдерживался из-за крови, а салфетки, лежащие вторым слоем надоедливо падали, их приходилось придерживать одной рукой, а другой натягивать штаны. "Быстрей, быстрей" - без остановки звучало в голове и Ги застегивал как назло постоянно заедающую молнию ширинки. Как только с ширинкой было покончено, раздался несильный стук по двери в ванную, что вызвала у юноши очередную волну паники, начиная поправлять на себе майку, которая так настойчиво оставалась, заправлена сзади на спине. К счастью, она была длинная и прикрывала пояс. Все еще включённая в раковине вода не дала услышать, как Томас вошёл в дом, поэтому от волнения Ги чуть не расплакался повторно. - Ги, мне нужно вымыть руки - привычным голосом сказал Томас. Он собирался открыть дверь, но после заметил, что она закрыта на замок. На замок, когда Ги был дома один на протяжении часа и его бы никто не потревожил - осознав все это, Тома постучал повторно, уже громче. - Ги – Его голос становился куда настойчивее, заставляя парня поторопиться Ги молчал после слов Томаса ещё несколько секунд, просто потому, что был слишком увлечён сокрытием орудия в верхнюю полку над зеркалом. Ему пришлось встать на бортик ванной, чтобы дотянуться, поэтому это заняло эти считанные секунды - Да... Да, Томас, я сейчас - он говорил с напряжением в голосе из-за того, что тянулся и заталкивал кончиками пальцев лезвие глубже в шкафчик. Все готово. Парень тихо спрыгнул, поправил волосы, сделав их чуть пышней, потирая уже уставшие от напряжения глаза, а затем отворил дверь.