Синкопа

      Мышцы напряжены. Весь он обратился в слух, отделяя грохот музыки от слов, пока шел мимо толпы вампиров. Парень упрямо игнорировал чужие горящие взгляды. Не помнит их лиц, только то как обладатели этих горящих глаз избили его в подвале, когда он попал в этот клуб. Тогда он узнал кто такие вампиры. Те нависли над ним, образуя плотный круг, что-то глумливо выкрикивали, хохотали, дергая его и рассматривая со всех сторон. Чёрная ткань одежды, шипы, выкрашенные в разные цвета волосы, металлический запах крови, сигарет, алкоголя и пороха. Они довольно улюлюкали над его хрипением с примесью испуганного визга и рычания. В его голове тогда не было ни одной мысли кроме пульсирующего: «Бежать, бежать, бежать», уступая место звону в ушах.       Бетонные стены пол и потолок, просторный холл с крестом посреди и круговой конструкцией, прикрепленной к потолку — все смазывалось от стремительного бега. Его нагнали на лестнице ведущей из подвала. Резкая боль прошлась по всему телу, начинаясь со лба. Его с размаху приложили об ступеньки, а он лишь взревел раненым зверем, пытаясь отбиться от вездесущих лап толпы, изворачивался и ползал. Тогда же он узнал, что уже не человек. На фото, которую в насмешку ему сунули под нос, он выглядел жалко. Вывалянная в пыли кофта, грязные ботинки, топорщащаяся во все стороны шевелюра и испуганные серые глаза. Когда он вцепился клыками в чужую ногу приходясь по кости, чья-то нога ударила в челюсть — на фото его лицо от подбородка до глаза прочертил черный нерв. Рот полон крови. Бесполезная возня против десятка зрелых вампиров. Снова хохот и нескончаемые пинки. Он плакал.       В один момент он больше не слышал вой толпы, не видел ни лиц, ни десяток сверкающих глаз, только спокойную темноту под веками. Пятна черного и багрового плавно передвигались и пульсировали под композицию звуков. Гул ветра, слышимый только посреди поля. Тянущий ноту орган. Едва заметный звон хрусталя, когда проводишь пальцем по бокалу. Дрожащие струны. Пение хора, долетающее до свода собора. Скрипка. Чей-то шепот. Что-то до странного родное, что-то сменяющее боль ударов на легкую щекотку под ребрами и кожей.       Толпу вампиров от него отогнали чередой выстрелов. Пули сверкали совсем рядом с избитым телом Чонгука и влетали в тела обидчиков. Громкие выстрелы раздавались с эхом, следом воющее «Юнги-щи», но затем в голове Чонгука снова оставалась только музыкальная глухота. Лица Юнги тогда он разглядеть не смог, только влажно блестящие акульи клыки. И другие — длинные и частые — Хосоковы.       «Чонгук, ничего не бывает просто так. Тунеядцев здесь не любят.» — сказала ему Джесси густо смазывая алой помадой пухлые губы, пока Чонгук рассматривал все те пошлые надписи, номера, рисунки на стенах туалета, жвачки, приклеенные к бочкам унитазов, заляпанный мочой и спермой пол. Рядом стоит ведро, тряпки в ней и моющие средства. Девушка поправляла свой топ так, чтобы выглядывала грудь в глубоком декольте, а потом осматривала свои ноги в сетчатых колготках. Как только Чонгук открыл дверцу первой кабинки, оттуда повалил кислый запах рвоты. Кто-то не удосужился справить нужду в положенном месте и сделал свое дело в углу, присыпав сверху сигаретным пеплом. В женском туалете не лучше — с пола приходится выметать огромное количество опавших волос, а иногда пахнет кровью и ароматизатором от прокладок. Чонгук молча тер стенки кабинок, периодически подтягивая ярко-желтые перчатки. «Они ждут тебя, заканчивай» — хлопнув его по плечу, сказала Джесси прежде чем уйти.       Вонь и запах хлорки въелась в ладони, а от пальцев, сжимающих его щеки, пахло сигаретами, краской для волос, солью и непонятным могильным холодом. Даже когда удалось отодвинуться на несколько миллиметров, дух смерти все еще плотно окутывал Чонгука, не давая свободно вдохнуть свежего кислорода. Чужие прозрачно голубые глаза светились напротив, глядя снизу-вверх, но словно наоборот сверху-вниз. Юнги. Он насильно разжал челюсти Чонгука и полез пальцами в рот. Тройка и четверка отлично сформировались — чуть увеличились в размерах и вытянулись, передние зубы стали лишь острее, а дальше резцы формирующие двойной ряд. К его губам поднесли стакан с какой-то темной жидкостью, вбирающей цвет прожекторов. «Пей» — приказали на ухо, наклоняя стакан. Хосок. Зубы Чонгука были одной из главных причин насмешек — они начали нарастать друг на друга, заодно задевая лицевые нервы. «Никогда не встречал новообращенных», «Нелюдимый», «Сто пудов его в каком-то гадюшнике обратили!», «И крови-то еще ни разу не пил, чую», «Желудочек нежный, да?» Юнги хохотал, зажимая свою жертву между своим телом и телом Хосока. Две пары рук бесстыдно скользили от плеч до живота Чонгука, оголяя живот, со спины ползли к округлым ягодицам. Музыка больше походила на взрывы, но среди них он расслышал: «Ничего не бывает просто так, Чонгук, разве ты не хочешь нас отблагодарить?» Десна заныли, верхние клыки уперлись в нижнюю губу. Перед глазами Чонгука свет дрожал. Человек, человек, дикий всеобщий танец, из которого он выбрался с остервенением, кого-то оцарапал и в нос ударил металлический запах крови. Чувство безопасности не приходило. Страх бился в голове. Он ничего не успел сделать, кроме как понять, что ему вывернули руки и прижали к гудящей колонке. Одна пара глаз светились голубым, другая — алым. На выжженную блондом макушку Юнги падал свет прожекторов, черный силуэт Хосока ждал команды. Тело дрожало от выплеска адреналина, боль впивалась холодными иглами в волокна мышц и те слабели. «Предпочитаешь нам, тех придурков? Только скажи и мы отдадим тебя им, малыш!» — Юнги запустил пальцы в волосы Чонгука и рывком повернул его голову в сторону наблюдающих вампиров. Десяток глаз, меж танцующих людей, кровожадно блеснули во мраке. Чонгук промямлил: «Пожалуйста…нет…». И двое вампиров ухмыльнулись.       Слабо отбиваясь от цепких рук, он жмурился, пыхтел, изворачивался. Кожу жгло от глубоких царапин. От одежды остались ошметки. Зашипев от острой боли, Чонгук попытался отползти, но две пары рук легко пригвоздила его бедра к колонке, оставляя свисать остальную часть тела. На живот высыпали что-то легкое-легкое и собрали языком. А затем и его накормили белоснежной пыльцой. Калейдоскоп цветов. Стены клуба, арматура, чужие лица окроплены неоновыми пятнами. Толпа людей бросали взгляды. Презрение и любопытство. Кто-то светил ему в глаза фонариком. Тянущая боль где-то внизу, толчки, пульс, удушье. От противной влаги, держащие его руки — соскальзывали, и впивались когти — вцепляясь. «Рвут…! Рвут!» Чонгук открыл рот и чувствовал, как дрожат его голосовые связки от крика, тонущего в музыке. И его заткнули чем-то горячим, крепким, пульсирующим. Горьким. На лице Хосока переливались тысячи масок, сверкал голубой огонь глаз Юнги, от чего все вокруг вспыхивало белым и Чонгук слеп. Тошнило. От касаний, от запахов, от себя. Грохот клуба сменился на тревожащий душу треск, словно он находится в океане разбитого стекла. Звон хрупких осколков смежался с пением и уже родным шепотом. Голос усыплял, заставляя окунуться в беспроглядную черноту. Ни имени, ни личности, ни тела.       Сверху донизу все занемело. Разомкнув веки, он увидел лишь темный холл подвала. Ни музыки, ни людей. Ни часов, ни календаря. Голова безвольно висела, ноги волочились по полу, плечи ныли от вывернутых в неудобном положении рук, кистей касался холод кандалов. Чонгук с трудом сглотнул — на языке солоно, на губах что-то треснуло. По щекам полились слезы смешиваясь с засохшей на них спермой. Сознание издевательски подкидывало обрывки воспоминаний, раскрывало карту чужих касаний. Шея, бедра, грудь, живот, ягодицы — следы всюду. Из горла Чонгука вырывался хрип, перед глазами расплывались углы бетонных стен, а затем его вывернуло на пол. Черная жидкость разлилась отвратительной лужей под его ногами и стекала с подбородка тягучими каплями. Тишину нарушили чужие шаги и гогот. Вампиры, обходя черную жижу, тыкали носом Чонгука в экран телефона. Там Юнги остервенело вбивающийся в его обнаженное тело с невозможной скоростью, спереди Хосок с раскрытыми в экстазе губами, сжимал чужие черные волосы. Чонгук закрыл глаза, надеясь просто поскорее отключиться, но словно сквозь веки видел, как его раздирают, насаживают одновременно на двоих, бьют в челюсть и по ногам. Шепот в голове звучал совсем тихо. Печально, но снова что-то успокаивающее.       Едва слышный скрип, где-то над ухом, раздражал сознание. Левую руку прострелила боль от сменившегося положения. Чонгук разлепил веки. Знакомые ботинки, сетчатые колготки, аромат чужих духов и косметики. Джесси поворачивала ключ медленно, чтобы не издавать звуков, затем обхватила парня под плечи и аккуратно опустила на пол. По лицу размазана тушь, брови печально изогнуты, а глаза распахнуты широко и испуганно. Девушка быстро натянула на Чонгука чужую одежду, иногда прерываясь, вслушиваясь, тревожно смотря на дверь, ведущую из подвала. Его ноги дрожали, пока Джесси умоляюще просила его собрать последние силы и бежать. «Больше шанса не будет, ты столько не выдержишь» скулит она, затаскивая на лестницу и выпихивая в танцевальный зал клуба. Взгляд Чонгука зацепился за собственную фигуру в зеркалах. Неприветливое отражение заставило отпрянуть. Оно словно издевалось над ним, показывая уродливую картинку. Тело осунулось, одежда — бесформенное тряпье, испуганные серые глаза с пролегающими под ними тенями на почти зеленой коже, на подбородке чернильные разводы. «Я не знаю, когда они поймут. Самое главное будь среди людей, они не должны напасть в толпе. Просто беги на чужую территорию! Просто беги!»       Небо — серое полотно. Чонгук зажмурился, пока пытался вспомнить, когда последний раз видел дневной свет. Заморосило. Он слепо шагал с трусливой мыслью вернуться обратно к Юнги и Хосоку, покаяться. Дорога петляла среди жилых домов и маленьких магазинчиков, потом показались новостройки, заборы и грязь вскопанной земли. Людей, встречающихся ему на пути, становилось больше. Чонгук оказался перед входом в метро, с названием знакомой станции. Он постоял некоторое время на месте, потом отвернулся и снова повернулся ко входу. Слева стояла группа подростков. Справа шагали горожане с пакетами и рабочими сумками. На ступеньках, ведущих в подземный ярус, мужик, раздающий листовки с адресом кафе домашней еды. Живот скрутило от голода, свело челюсть, а рот наполнился слюной. Чонгук оглянулся. Лица прохожих освещал холодный свет рекламных щитов, знаков, от чего они принимали неоновые цвета на своей коже. Только среди прохожих, сам по себе им являясь, но с трудом входящий в категорию «человек», в его голове щелкнуло. Не было денег, чтобы заплатить за билет, не было телефона и контакта, которому он мог позвонить, в мире людей он мертв, не было места, где бы он мог переночевать, и не было никакого представления, что делать дальше.       Ветер донес въевшийся в легкие запах. Ужас медленно накрывал собой, перекрывая кислород. Чонгук повернул голову в сторону, встречая взгляд чужих голубых глаз, и срывается на бег. Картинка перед глазами нечёткая. Поворот, поворот, узкий закоулок, из которого с остервенением выбирается, царапая стены, параллельная улица, где шли еще сотня людей. Чувство безопасности не приходило. Тело заходилось судорогой от очередного выплеска адреналина. Кости ныли в районе ребер и в голенях, словно норовя раскрошится. Страх бился в голове. Ноги несли вперед, руки двигались синхронно бегу, легкие насыщались кислородом и, кажется, что-то глубоко внутри уловило направление. Мягкое, тягучее нечто звало именно туда — за шоссе, на разбитую временем дорогу, за поворот, за лес. Оно было там и звенело. Оно ждало его там. Чонгук бежал туда, почти чувствуя руку Юнги на своей шее. «Чуть-чуть! Еще чуть-чуть!» Слезы застилали глаза. Раскатистое рычание подгоняло. Внезапный рывок вперед и наземь. Мелкие камушки и грязь не давали коже, содранной от ладоней по локоть, сойтись. Чонгук вскочил, но тут же повалился обратно. Перед глазами кружились три фигуры, дорога ведущая в лес и небо. Истощенное тело прибило к земле. Чонгук поддался. Чей-то голос раздавался в голове эхом, до странного знакомый и родной, как и гул ветра, гуляющего среди сосен. Он лениво уронил голову на бок, фокусируя взгляд. — Хосок? — мягко позвал голос, — Разве не это было твоим желанием — отдать ему свое сердце? Сколько лет?       Мужчина, стоящий к Чонгуку спиной, держал в кулаке блондинистые волосы Юнги. Челюсть того безвольно висела, руки — неестественно вывернуты, а глаза наполнены страхом. Напротив Хосок, скалится, с пробитой грудью и погруженной туда чужой рукой. Тяжело дыша, Чонгук пытался определить чье сердцебиение сейчас грохочет в его ушах. — Я могу исполнить любое твое желание, в рамках моих собственных, конечно же. — продолжал незнакомец — А может, ты хочешь его сердце себе?       Хосок отрицательно покачал головой, не в силах выдавить ни слова. Алые глаза нервно пробегались по коленям, шее, плечам Юнги. Чужие пальцы в груди легко касались стенок сердца и Хосок заскулил. Юнги разъярённо заклокотал, дернулся, прожигая взглядом голубых глаз мужчину. Тот наклонил голову, от чего длинные волны черных волос посыпались следом. Он легко вправил вампиру челюсть — позволяя говорить. — Забирай, забирай, забирай! Не нужен он мне! Забирай свое чертово отродье! — выкрикнул Юнги. — Мы уйдем! Уйдём!       Мужчина рывком извлек руку из чужой груди, заставляя Хосока взвыть от боли, и не поворачиваясь к паре спиной, делал шаги назад, пока не остановился рядом с телом Чонгука. По пальцам стекала чёрная кровь. Юнги подполз к вампиру, тот поспешно вправлял возлюбленному руки, а затем крепко обнял, прижимая к себе и утыкаясь носом в выжженную блондом шевелюру. Они что-то тихо шептали, втираясь, вдавливаясь в друг друга. Юнги приподнял чужую кофту чтобы проверить, сошлись ли края дыры на груди Хосока. Через некоторое время они поднялись, собираясь уйти, но их остановили слова незнакомца: — Уже ничего не вернуть. Не понимаю, почему вы пытаетесь имитировать ту жизнь, которой жили. Разве вы не помните причину своей смерти? Не растратьте свой истинный потенциал, господа.       Пара синхронно кивнула, вдруг растворившись в воздухе, оставляя после себя лишь запах. Это уже не пугало. Чонгук лежал на земле, уставившись взглядом туда, куда ушли двое вампиров, а легкие заполнял другой аромат. Что-то правильное. Мягкий и свежий. Как наполненная солнцем комната в зимнее утро после сна. Как нежится в окружении подушек и одеял, пока на кухне варится кофе. Как встать под теплые струи душа, растирать кожу, намылиться любимым гелем. Чонгук блаженно закрыл глаза, слегка улыбаясь. Запах стал гуще, переливаясь сотней оттенков. Он почувствовал легкие поглаживания по волосам, потом, как оглаживают его висок, кончик носа, касаются шеи. Горячая слеза прочертила его щеку, но ее легко стерли. Спокойствие раздувалось в груди. Счастье, граничащее с болью. — Чонгук-и. — мурлыкнул мужчина и парень под ним лениво раскрыл глаза. Широкие плечи, роскошные волны чёрных волос, ниспадающих до лопаток, сияющие золотом радужки. Вампир снова потянулся к нему. Провёл пальцами от подбородка к щеке, скуле, затем по ресницам, трепещущим от удовольствия нежных прикосновений. — Я Ким Тэхен. Твой создатель. — Чон Чонгук… Чон Чонгук… — просипел вампир в ответ, почти забывшееся имя. Губы мужчины изгибались в прямоугольной улыбке, раскрывая вид на красивые, опасные клыки. Золотистые глаза гипнотизировали, а затем остались только они в темной бессознательности.       Сон его не отпускал. Там закат за высокими окнами, завод, пыль. Голубоватый цвет неба сменялся красным. В ушах стоял крик, визг и вой, и скрежет. Чонгук не мог свободно дышать, он не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, как на него надвигается бесконечное, темная бездна ничего. Не мог сбежать — только чувствовать, как та медленно-медленно приближается, поглощая. Чувствовать, как заполняет ужас. Нить связующая его сознание и тело словно разорвалась, только рот открыт для пассивного вливания воздуха в глотку. Он застрял в своем теле без возможности вырваться. Слезы текли по щекам и душили, пока из горла выходило только тихое сипение. Алое небо заполнило собой все. И тогда из груди вырывался крик. Чонгук широко распахнул глаза. Комната теряла свои очертания, пока взгляд был направлен на мужчину перед ним. Контуры мебели сияли и даже такие мелочи как ножка бокала на столике перед софой. Выкрученная до предела насыщенность цвета превращала все вокруг в калейдоскоп, от чего кружилась голова, и скручивало желудок.       Чонгук закрыл глаза. «Это посттравматический синдром», — слышится спокойный голос за багровым полотном, «Все, что мне нужно было, я увидел. Познакомишь нас позже». — Кровь моя, — шепот, — ты все еще способен плакать… Милый.       Что-то до странного родное. Оно совсем рядом. И имело тело. Его пальцы касались закрытых век и ресниц Чонгука и тот замер, собирая по всему телу игривые искры. Необъяснимое умиротворение разлилось в грудной клетке, словно помогая дышать. Он снова раскрыл глаза, замечая, как от его лица убирают руки. Зрение пришло в норму. Чонгук, скользнув взглядом по широким плечам, с накинутым на них шелковым халатом, роскошным волнам черных волос, большим ладоням. — Я рад, что ты очнулся так быстро, — провёл изящными пальцами там, где остался след от побоев — начиная с подбородка к щеке, скуле, затем под глаз и на верхнее веко; правый глаз Чонгука невольно дернулся.       Чонгук судорожно выдохнул. Его тело не справлялось с волнами наслаждения. Постель мягкая. Несколько подушек, невесомое одеяло, натянутое до плеч. В комнате пахло стираным бельем, одеколоном и свежестью осеннего ветра после проветривания комнаты. Чонгук бросил взгляд в окно, от чего все вокруг вспыхивает белым и Чонгук слепнет. А затем видит калейдоскоп цветов. Стены клуба, арматура, чужие лица окроплены неоновыми пятнами. Толпа людей, бросающая взгляды. Презрение и любопытство. Равнодушие и страх. Фантом тянущей боли где-то внизу, толчков, пульса, удушья, влаги. Затошнило. От тех касаний, от тех запахов, от себя. Сознание издевательски подкидывало обрывки воспоминаний, раскрывало карту чужих касаний. Шея, бедра, грудь, живот, ягодицы — следы всюду. Чонгук судорожно вздохнул только когда почувствовал чужую руку у себя на щеке. Горячая слеза прочертила его кожу, но ее легко стерли. — Ты в безопасности, Чонгук. — словив взгляд серых глаз, произнес мужчина.       Все нутро настороже. Глаза неотрывно следили за мимикой, за микродвижениями, отделяя напускное от естественного. Стены, потолок с лепниной, простор гостиного зала и колонны — не видно ничего, кроме безмятежного лица чужака. Чонгук с ногами уселся на диван, под руку создателя, враждебно уставившись на назвавшегося Пак Чимином. Странная слабость проходила по телу волнами, начиная с головы. Укачивало без движения. Его пригвоздили к месту одним лишь взглядом, а органы изворачивались, крючились, сопротивлялись этой непонятной тяжести. Пак Чимин — король вампиров. Чонгук слегка расслаблялся лишь под большой ладонью создателя. С самой их встречи он — создатель — не стеснялся его касаться. Тогда он говорил, что не верит своему счастью — разделить вечность со своей кровью. Создатель игрался с волосами Чонгука, рисовал узоры на спине, если тот засыпал на его коленях, притягивал к себе, подминал под себя, прятал, укутывал. Шелка, мрамор, позолота, ароматы свечей, вина, запах качественной крови, запах мебели и нового дома. Создатель несколько месяцев прятал его в нем. В голове Чонгука тогда не было ничего кроме: «Я в безопасности только здесь. Безопасно только рядом с Создателем» и каждый раз, стоило мыслям повернуть в сторону двери, за нее, куда-то в город, снова звенели колокольчики, снова шелест и капель, снова шептал тихий голос. Такой сладкий, такой гипнотизирующий.       На стол Пак Чимин выложил чёрную папку. Чонгука почти не затронуло движение создателя — тот придвинул журнальный столик без колёс одним движением ноги и взял документы. На фото, красовавшееся первой страницей скоросшивателя, он собственной персоной годовалой давности. Большие человеческие глаза, человеческая неловкость, глупо сжатые губы, какая-то детская мягкость черт, черные волосы спадающие на лоб, край белого воротничка. Жалкий паренёк. «Это же фото на моей могиле».       На некоторое время он отключился от разговора. Не чувствовал ласковой руки создателя, не жгущий взгляд короля вампиров, только тянущую тоску в груди. Туман слегка рассеялся. Послышался голос матери, голос отца. Шум школьного класса, когда он одиноко сидел за партой. Набережная в Пусане, парк, библиотека, игра на пианино. Что-то родное и до странного далёкое. Что-то сменяющее трусливое забвение настоящего на боль человеческого прошлого. Чонгук задышал чаще. Боль тянула, рвала, жгла. В последний момент невозможно почувствовать и навсегда запомнить присутствие любимых. Невозможно запомнить прикосновения материнских губ к виску, объятий друга, сухую руку бабушки, щекотные усы дедушки. Не запомнится на языке вкус свежего воздуха и не запомнится первый глоток воды. Не запомнится первый вдох и не узнается последний выдох. Он все ещё дышит.       Воспоминания от него отогнали голоса. Чонгук мазнул стеклянным взглядом по досье: «Чон Чонгук», «Родной город — Пусан», «Школа…», «Университет… Закончил два месяца первого курса», «Двадцать лет», «Место обращения — Сеул. Завод Санам-дона. В ходе несчастного случая был сломан позвоночник с повреждением спинного мозга и жизненно важных органов», «Ответственное лицо — Ким Тэхен», «Триста сорок четыре года». Чонгук поднял серые глаза. Боль не отпускала. Желудок гадко хотелось вывернуть на пол. В ноги королю вампиров. Пухлые губы Пак Чимина обворожительно растягивались в улыбке, демонстрируя мощные клыки — длинные, крепкие, с влажным блеском. Король снисходительно кивнул: «Это необходимая мера, Чонгук-и». Ярко красный костюм, словно разлитый бокал крови в пространстве зала, притягивал взгляд, как и блондинистые волосы, зеленые глаза, красивые черты лица, элегантные движения.       «Та жизнь ничтожна». «Для человечества ты умер семь месяцев назад».       Золотистые глаза вдруг оказались перед ним и в голове тут же заиграла скрипка, взяв нежный успокаивающий тон. Создатель повёл рукой от его волос, ласковым касанием костяшек по щеке, вниз по шее, плечу и притянул к себе ближе. И боль снова сменилась удобным забвением «Будьте помягче с ним. Разве мы не можем поговорить наедине?». И слабость схлынула с тела, растворившись. Чонгук едва заметно передвинулся. Запах создателя — островок блаженства. Баритон голоса — услада для ушей. «Чонгук, погуляешь?»       Глаза вампиров горели с той же яркостью, что и софиты клуба. Запах смешанной крови, духота, соль пота и незаметный человеку запах смерти с подвала. Среди танцующих те, кто присасывались к артериям на шеях девушек, парней, крепко зажимая дергающиеся плечи. «Мы вампиры и питаемся кровью». Ноги жертв подкашивались, глаза становились шальными и до ушей доходил остервенелый стук слабых сердец в унисон сотрясающей воздух музыки. На их лицах появлялись странные, маниакальные улыбки и они шли под руку за вампирами в темные коридоры, углы, туалеты и в подвал. Чонгук поджал губы, наблюдая как соскальзывает по стенке еле живая девушка. «Кровь калорийна. В ней белки, жиры, нет углеводов, много витаминов, микроэлементов — серы, железа, меди, цинка, кобальта, молибдена» Вампир рядом неаккуратно стёр с подбородка разводы своего ужина, а затем сложил незнакомку, как куклу, повторяя позу перепившей посетительницы клуба. «Современный вампир или пользуется услугами «дарителя» или пьёт свиную, или вылавливает кого-то на улице» Создатель, проводя с ним беседу, на тех словах слегка сморщил нос.       «Он хорошо о тебе заботится, сразу видно». Джесси плавно перекинула здоровую ногу за механическую — матово отблёскивающей в темноте. Оторванная нога — наказание за предательство от Юнги; протез, самый современный, — от создателя Чонгука, попросивший передать искреннее соболезнование и благодарность. Девушка окинула его придирчивым взглядом. «Умытый, ты меньше похож на избитого котенка». «Но глаза все такие же дождливые», — мягко улыбнулась она.       Грохот клубных колонок заглушал музыку в голове. Не слышно шепота, не слышно пения, не слышно звона, свиста. Ничего. Ничего нельзя было и рассказать. Ни о странных звуках в голове. Ни сколько километров надо идти и минут бежать, чтобы оказаться перед тем самым поворотом. Ни как приятно играться с длинными роскошными локонами чёрных волос создателя. Ни как страшно от него отходить хотя бы на минуту.       «Знаешь, будучи вампиром, ты проживаешь некоторые этапы заново». Джесси притянула Чонгука к себе, отставив его стакан с багряной жидкостью, в освещении клуба — черной, и зарылась носом в его волосы. «Ты пахнешь как комната моего соседа, когда ему было двенадцать. Я однажды пришла к нему в гости и смотрела, как он играет в Пакман». Чонгук фыркнул, удобно устроившись в объятьях спасительницы. От нее пахло косметикой, и жжёными от плойки волосами. Джесси почти по-матерински уложила его голову к себе на грудь, продолжая говорить: «Новорожденные как дети. Младенцы, школьники. Или подростки. Очень-очень трудные подростки. С диким пубертатом». Вампирша растянула алые губы в широкой ухмылке, кивнув в сторону дальнего угла клуба, где человеку, за завесой дыма, ничего не видно. Чонгук обернулся. Юнги, вцепившись в неоново-желтые волосы Хосока, тянул их вниз, открывая себе доступ к покорной шее, сидел сверху, извивался змеёй, терся пахом, и жадно остервенело, целовался. Блестели клыки. И губы. Чонгук быстро отвернулся, смущённо сжав колени. Что-то странное завертелось внизу живота и он выгнулся навстречу этому ощущению. Чревоугодие, жадность, потребление, блуд и культурное самоуничтожение. «Все эти этапы проходят по-разному. Все зависит от твоей головы. Но ничего. Времени полно. Если тебя не убьют…»