***
Юнги держит во рту жёлтый чупа чупс и ждёт дружков, чтобы вновь навестить продавца Чонгука. — Я здесь, — кивает Намджун, а за ним подтягивается и Джин с битой. Видок у них потрёпанный: Намджун немного грязный в области колен, а Джин не в адеквате, в принципе. Он идёт, пошатываясь, но не выпуская из рук свою биту. Наверное, бухой. Он из этой тройни самый скрытный, о нем неизвестно практически ничего. Столько людей уже ударились об его биту лицом, стольким людям она попортила всю красоту. — Сиги есть? — спрашивает старший и получает только отрицательный ответ от приятелей. Они идут быстро, нога в ногу. На удивление, это первое преступление за сегодня. Хотя, разве это преступление? Это их рутина. Чонгук кусает щёку изнутри, боясь сделать лишнее движение. На лице из разбитого только губа, а вот на самом теле приличное такое количество синяков. Намджун смотрит в упор, облизываясь. Чонгук сразу же опускает взгляд в пол, перед этим неожиданно встретившись с драконьими глазами. Это свет так падает или они действительно красные? — Вы идите, — говорит лидер, пересчитывая деньги, после чего Юнги и Джин молча выходят из магазинчика, — тут не хватает пары купюр, — Намджун медленно подходит к продавцу, у которого дыхание учащается, а сердце в пятки уходит. Намджун слишком близко. Он замахивается на Чонгука, и тот быстро закрывает глаза. Будут бить. Парень уже вжался куда-то в себя, отчего шея пропала. В висках звенит, а голова кружится. Точно ведь ударит. Но вместо хорошего такого удара, от которого потом неделю минимум отходить, Чона лишь треплят за волосы. — Ничего страшного, я сегодня добрый. Чонгук открывает глаза и недоумевает. Его не будут бить? Намджун как-то пугающе улыбается и уходит. Чонгук лишь издаёт нервный смешок, вообще не понимая, что только что произошло.***
— Чимин? — Хён, я хотел спросить, ты бы не мог у меня дома побои снять? Голос в трубке смеётся: — Вообще, я такого не делаю. А что случилось? — Меня избили пару раз, — парень вздыхает, а затем быстро и неразборчиво продолжает, — родители сказали обратиться к тебе. Голос в трубке хмыкает: — Ну ладно, ты же у нас всё-таки не маленький. Помнишь, кто избил? Чимин закусывает губу. Он должен назвать имя? — Не помню. Там темно было. Юнги просил не рассказывать. — Хорошо, но ты уверен в том, что совсем ничего не помнишь? Может, имя слышал случайно? — Говорю же, нет. Нас только двое было. — А почему сам прийти не можешь? Так сильно избили? Пак трогает лицо, отчего становится больно. — Да. Достаточно. А ещё не хочу с таким лицом людей пугать. — Эх, Чимин, — хён вздыхает, — да у нас тут каждый третий с таким лицом ходит. Ты забыл, в каком городе живёшь? — Хён, пожалуйста, я правда не могу. — Ладно, приду сам. Пак довольно улыбается. Он боится выходить на улицу, потому что вдруг он там встретит этого Юнги? Что ему тогда делать? Бегать быстро он не умеет, а говорить «по душам», без драки, Юнги не согласится. И хён действительно приходит. У Чимина в комнате старший делает заметки в своём блокноте. — Что же за ирод тебя так? — Не знаю, — хрипит Пак, а затем прочищает горло. Старший аккуратно трогает его лицо, надавливая на разные пострадавшие участки, которых, кстати, немало. Нос, вроде, не сломан, и это уже радует. — Уверен, что врача вызывать не хочешь? — Да. Хён, наверное, про себя думает, что это странно, что Чимин ничего с ним особо делать не позволяет, из дома не выходит, и спрашивает: — Тебе угрожают? Глаза Чимина расширяются. Сердце из груди выпрыгивает, а говорить он не может. Собравши всю волю в кулак, парень отрицательно вертит головой, но что-то подсказывает ему, что хён всё сам понимает. — Ладно. Пора мне. Если что, постарайся сразу сообщить о побоях. Пак кивает. — И ещё, — добавляет хён, — неплохо бы тебе научиться самообороне. Чимин смеётся. Он хилый, слабый, какая, нахрен, ему самооборона? День проходит относительно спокойно, потому что Чимин, хвала небесам, сидит дома, боясь высунуться. Родители не перестают приставать с расспросами о хулигане, избившем их сына, но тупо из вежливости. — Мам, ну так-то мне уже восемнадцать лет! — Через две недели, сынок, не забывай, — отвечает женщина. — Ну это уже почти восемнадцать и вообще, запиши меня на какой-нибудь бокс! Отец давится, смотря на сына сверху вниз. Чимин нерешительно обнимает себя руками и продолжает: — Я же должен самообороняться! Родители переглядываются, проверяя, не послышалось ли им и не сошёл ли из них кто-то с ума, раз слышит такое, но это им не показалось. — Сыночек, ну ты же понимаешь, что ты… Ну… — Что? — Чимин смотрит на мать с обидой. А в глазах скапливаются слёзы. — Чимин-а, ну ты же не потянешь, — говорит отец и этих слов оказывается достаточно для того, чтобы парень вышел из-за стола и убежал в свою комнату. Пак лежит на кровати и позорно плачет. Даже его родители относятся к нему, как к ничтожеству. Неудивительно, что чужой человек просто берёт и бьёт, словно Чимин — не человек, а груша для бокса.***
Идея бредовая сто процентов. Инстинкт самосохранения ниже плинтуса. Самоуважение… Что это вообще? Чимин стоит на том самом мосту, смотря, как вода бежит. Видно плохо, потому что уже ночь, а фонарей нет, а ещё слышен животный крик. Это что, лебедь? Его совсем не видно, возможно, он чёрный. Но как это существо оказалось здесь? Животное, кажется, ранено, и тонет. Какой-то ненормальный, к слову, полез в реку, чтобы его… Спасти? — Ну привет. Чимин забывает обо всем, слыша прокуренный голос. Он резко оборачивается. — Я ждал тебя, — говорит Пак. Вообще-то он надеялся, что Юнги придёт сюда, потому что понятия не имел, где его искать. Здесь же они встретились впервые, мало ли что, может, он живёт поблизости? Парень с мятными волосами смеётся, оголяя дёсны. — Могу я узнать причину? — спрашивает старший. — Ты можешь научить меня драться? — Это шутка? Младший выглядит абсолютно серьёзным. Не шутит. — Это просьба. Юнги хмурится, не зная, как реагировать. Разве можно научить кого-то драться? Это, скорее, дар. От такой мысли Мин улыбается. Он одарённый. — Парень, наверное, я тебя сильно пизданул. Пак смотрит в упор. Сдаваться он не привык. Мин замечает, что паренёк, кажется, точно просто так не отстанет. — И как ты себе это представляешь? Чимин, недолго думая, отвечает: — Не знаю. Ты же в этом профи. Мин раскидывает руками: — Что ж, возможно, есть парочка приёмов. Чимин стоит к Юнги задом, а тот берет его руку своей, длинными пальцами цепляясь за чужое запястье. — Сожми руку в кулак, — запах Юнги какой-то цитрусовый, вперемешку с сигаретами. Это от чупа чупсов. Чимин слушается, прижимая свои пальцы к ладони. — Сожми нормально! — кричит бандит, отчего Пак весь съеживается, пытаясь выполнить приказ. — Да уж, у меня такой кулачок был в садике, — Мин хмыкает. Чимину неприятно. Неприятно слышать о том, какой он слабак, о том, что он не мужик, но он терпит, все терпит. — Теперь подними руку во так, — старший держит Пака за внешнюю сторону руки очень крепко, приподнимая её, — а потом согни в локте, — тот выполняет, чувствуя жжение в месте, где его трогают, — а сейчас резко выпрямляй. Чимин выпрямляет. У Юнги руки длинные, но не настолько, чтобы их хватило на это. Мин близко. Слишком близко. Он почти вплотную к Чимину, младший даже чувствует его дыхание на своей коже. Это очень страшно. Нет, правда. Когда вам в последний раз вот так вот, в затылок, дышал преступник? Что происходит дальше, Чимин себе не может объяснить. Он чувствует касание губ на своей шее, ближе к самой выпирающей косточке на ней, к седьмому шейному позвонку. Они тёплые и даже мягкие, что сильно контрастирует с прохладным ветром и ночным воздухом. — Т-ты что делаешь? — заикается Пак. Тело, что стояло так близко минутой ранее, отдаляется так же быстро, каким был этот невесомый поцелуй. Чимин уже задумывается, не показалось ли ему все это? — Почему ты не среагировал? — возмущается Юнги. — А если тебя домогаться будут, тоже будешь стоять? — Меня пока что только ты один и домогаешься. Тишина. — Ты совсем охуел? — голос Юнги грубеет, Пак сглатывает, боясь, что сейчас снова огребет по полной. — Ещё хочешь получить? — и Пак оказывается прав. Снова по носу, снова туда же. — Такие себе у тебя методы обучения, — дерзит Чимин, словно ещё не понял, что он не с друзьями разговаривает. — Че ты сказал? — старший произносит таким запыхавшимся голосом. — Если тебе не нравятся такие методы, можем по-другому. Давай, — бьёт в солнечное сплетение. — Давай, учись! — пинает по ноге и Пак падает. Дышит он слабовато, хрипя немного. Живот больно, Юнги, кажется, попал прямо по желудку. — Слабак, — хмыкает Мин, — давай, защищайся, слабак! Чимин не двигается. — Вставай, ботаник! Хочется вмазать ему по морде. — Давай, маменькин сыночек, давай, покажи мне, на что ты способен, чмошник! Пак едва встаёт, и на него сразу же нападают. В этот раз удар приходится куда-то в грудь, прямо по лёгким. Парень падает на Юнги из-за сильного головокружения. Дышать получается через раз, и то, если повезёт. Мин тело ловит, прижимая к себе, а Чимин держится за рукава его ветровки, где-то в области предплечий. — На сегодня хватит, — еле-как шечет Чимин и утыкается лбом в пропахшую сигаретами ветровку.***
Пак начинает привыкать к своему новому внешнему виду. На лице все время синяки, губы разбиты. Быть избитым три раза за три дня, и все это одним человеком. Переносица болит от касаний, но нужно же её чем-то мазать, чтобы отёк прошёл. Синяк под глазом хоть и спал немного, всё равно ещё украшает миловидное личико. Чимину становится все равно, как он выглядит, он даже не боится выходить на улицу, но все же только к вечеру. Дома все сладкое закончилось, а Пак его обожает, ну никак без него не может. Магазины почти все закрыты. Ещё шесть вечера, да и темнеет не так рано, но продавцы стараются по-быстрее покинуть помещения, чтобы никакие хулиганы не ворвались через открытые двери. Один магазин, что не так далеко от дома Чимина, ещё работает. Пак заходит внутрь и видит совсем ещё молоденького кассира, младше него самого. На вид ему лет шестнадцать-семнадцать, волосы чёрные, чёлка длинная, но глаз не закрывает. Взгляд поникший, нижняя губа разбита. — Здравствуйте! — здоровается парень, а затем сразу опускает голову. На чиминов вид внимания не обращает или, скорее всего, просто не хочет обращать. — Здравствуйте. У вас есть что-нибудь сладкое? — Да. Печенье шоколадное есть. Подойдёт? — Да, подойдёт. Дайте одну пачку, пожалуйста. Чонгук подаёт упаковку Чимину, а Пак достаёт деньги. — Сразу купите? Не будете смотреть, с каким оно вкусом? — Не-а, — твёрдо произносит Чимин, — сладкое же, с шоколадом, уже хорошо. — А вдруг не понравится? — настаивает продавец. — Понравится. Я непривередлив. Чон едва улыбается, а затем кусает губу. Чимин замечает грусть в его глазах. Добровольно этот парень бы не стал здесь работать. — Ты такой молодой, а уже работаешь. Тебе сколько лет? — спрашивает Чимин. — Шестнадцать недавно исполнилось. — А мне скоро восемнадцать, — говорит Пак с какой-то гордостью. — Это круто, наверное, да? Быть взрослым. Пак жмёт плечами. Не такой уж он и взрослый. — Я работаю, потому что мои родители пьют целыми днями, а денег у нас нет. Нужно же на что-то кушать, — Чонгук опускает голову. — Мне не платят деньгами. Едой платят, но это тоже неплохо, так ведь? Чимину его жалко. У Пака семья более-менее благополучная финансово, он не нуждается ни в чем, а этот парень — его полная противоположность. — Как тебя зовут? — Чон Чонгук. — Я Пак Чимин. Чонгук тепло улыбается, а потом вдруг перестаёт. Пак видит это, а затем слышит, как дверь ударяется об стену. — Что-то вы сегодня рано, — Чонгук позволяет себе некую дерзость. — А мы тебя, мелкий, спрашивать не обязаны, во сколько нам сюда приходить. Пак, слыша голоса, оборачивается и замирает. Перед ним три взрослых мужика с битами. Один из них пониже двух других, один из них держит во рту чупа чупс, один из них Мин Юнги. Они надвигаются так быстро, словно не замечают Чимина. Пак не двигается, преграждая им путь, но не специально, а только потому, что превратился в статую от страха. — Ну давай, — говорит один из них. Чонгук сгребает деньги из кассы и отдаёт, как всегда, не колебаясь. Это для него тоже уже рутина. — А этот что здесь забыл? — спрашивает парень с широкими плечами. — А ну вали отсюда! — кричит Юнги. Чимин уже собирается уйти, но слышит жалобное «хён!» Чонгук смотрит на Пака, как на спасителя. Он надеется, что тот его не бросит, и глазами умоляет остаться. Чимин замирает, а затем разворачивается к Чонгуку лицом. — Мне тебя просить надо, чтобы ты съебался или что? — Юнги пугает. Очень сильно. Даже его этот чупа чупс делает его ещё более опасным. Сердце стучит от страха и хочется сбежать, но большие оленьи глаза держат за душу, не отпуская. Он не бросит Чонгука. Не посмеет сделать то, что делают с ним родители каждый день. Походка становится чуть увереннее, Чимин уже стоит рядом с Чонгуком, заходя за витрину. Он берет его за руку, там, где никто не увидит, и мысленно успокаивает. Пак чувствует чужой учащенный пульс через кожу запястья. Их руки очень близко, а дыхание, кажется, одинаковое. Одинаково хриплое, учащенное и испуганное. — Это ещё че такое? — один из бандитов приближается быстро, пока Юнги и ещё какой-то широкоплечий парень смотрят на все это и стоят чуть поодаль. — Нам-намджуни-хён, — Чонгук задыхается, — не надо, — дышит чаще, тяжелее, срываясь на хрипы, — Намджуни-хён! Пак слышит звонкую пощёчину, а затем тихие всхлипы. Чимин не понимает, ударили ли его или же Чонгука. Лицо не чувствует вообще ничего. Тот парень, что подошёл к ним, развернулся, перед этим кинув холодный взгляд, а затем все трое вышли. Чонгук, услышав хлопок дверью, разрыдался, не сдерживая себя. Он всхлипывал и громко плакал, не прекращал держать Чимина за руку, а другой рукой вытирал слёзы. Паку было так сильно жаль его, он отпустил младшего, но только чтобы прижать к себе и обнять. Тело дрожало в чиминовых руках со вздымающейся грудью, отдающей хрипами. Чонгук положил свой подбородок на плечо хёна и мокрым лицом уткнулся в шею Чимина, дрожа, словно ему холодно. Пак гладил его по спине очень осторожно, едва дотрагиваясь. На шее оставались мокрые следы, но это все неважно. — Кто это был? — почти шепчет Чимин. — Нам-намджун и-и его друзья, — заикается Чон, всхлипывая и кашляя при этом. — Что они здесь делали? — Д-деньги. З-забирают деньги и-и уходят, — выдыхает. — А ты им позволяешь? — У меня нет выбора. Чимин гладит его спину, прижимая к себе чуть ближе. — А уйти ты не можешь? — Нет, — почти шепчет Чонгук. Чимину так хочется отомстить за младшего, но он вспоминает, что даже за себя отомстить не может, и вздыхает. Хочется срочно что-то предпринять, помочь, спрятать его. — Чонгук, а пойдём ко мне? Младший смотрит с непониманием. — Я тебя накормлю, спать уложу, а завтра ты с новыми силами вернёшься, хорошо? Чон смотрит с подозрением. Парень, вроде, неплохой, но как он может быть в нем уверен? Здесь оставаться ему страшно. Дома тоже не лучше. Младший кивает. Деньги у него уже сегодня забрали. Он сегодня больше не нужен. Они идут, держась за руки. Чонгуку страшно, он все время оглядывается по сторонам, Чимину страшно тоже, но он — хён. Он должен быть смелым, только вот сам сжимает тёплую ладошку очень крепко. Они почти одного роста, младший выше на пару сантиметров, но это не помогает Паку чувствовать себя увереннее. До дома дошли, к счастью, без происшествий. Время много. Родители спят, а Пак привёл незнакомца домой. Чонгук несмело перешагивает через порог квартиры и, аккуратными шагами, проходит чуть дальше. — Я отведу тебя в мою комнату, хорошо? — спрашивает старший, и Чонгук кивает. В комнате Чимина все по-другому. Здесь тепло, уютно, тут даже есть пушистый ковёр. Кровать Пака мягкая. У него даже есть свой компьютер и телевизор. Старший уходит на кухню, доставая из холодильника все, что может унести к себе. Он вытаскивает пиццу из морозилки и ставит в микроволновку, а ещё заваривает горячий чай. Не забывает и о только что купленном печенье. Чонгук сидит на ковре, когда Чимин возвращается в комнату. Младший смотрит в пол. У Чимина сердце щемит от такой картины. — Чонгук, садись на кровать, — вежливо просит Пак, но в ответ получает испуганный взгляд. — Ты боишься меня? Чон жмёт плечами. Он сам не знает. На ковре удобно, ему на полу самое место. — Пожалуйста, не переживай ни о чем, — просит Чимин и садится рядом, подавая парню горячий чай, — если тебе здесь больше нравится, можем и здесь посидеть. Хорошо? Чонгук кивает. Он пьёт чай так, словно это — самое вкусное, что он когда-либо пил. Пак умиляется этому и через пару минут приносит гору еды, в том числе и пиццу. Чонгук улыбается так светло, отчего и Чимин смеется. Он включает какой-то фильм и вскоре они так и засыпают, прямо на пушистом ковре.