Интеллектом обделен, Взгляд немного притуплен. Когда тебя увидел – поднялась температура. Не помню, как с любовью я смотрел в твое лицо. Под штанами задохнулась моя совесть и культура. Все, кто тебя касался, ползают в кишках – загадка. Надеюсь, что от крови тебе не будет гадко, Но не переживай, я работаю в перчатках. Культ Тела - Буерак
Четыре года прошли, как песок сквозь пальцы, и не оставили ничего, даже новых шрамов, слившись с сонмом таких же безликих лет. Четыре года прошли, и вот Турейнул снова перед Когоруном, встречающим его темным угрюмым взглядом маленьких окон, как отец смотрит на нашкодившего сына. «Ну, поднимайся, коли можешь, Турейнул», – словно говорит ему крепость, предлагая свою широкую каменную лестницу в распоряжение кимера, и он с трудом, потея, но поднимается, а на вершине стоит его единокровный брат, Одрос, и смотрит с неодобрением, потому что он истинный Дагот, а Турейнул – нет. Дядя Ворина, Эндус Дагот, был женат три раза. Первый раз – на телванийке, и она родила ему Турейнула, а потом вдруг умерла – на самом деле Эндус ее просто отравил. Второй раз – на двемерке, она родила ему Одроса и тоже быстро скончалась – ее Эндус наверняка опять-таки отравил. Сейчас господин Эндус женился в третий раз, на какой-то безродной кимерке, и ее, видно, ожидало то же самое, что и предыдущих супруг Эндуса, если она вдруг ему надоест, потому что на самом деле отец Турейнула никого не любил, кроме себя и своей свободы. Разумеется, и о детях своих он совсем не беспокоился, а ведь они были не совсем Даготами, кто-то должен был их сделать настоящими членами Дома. Одрос справился сам – в нем проявилась холодная, расчетливая, двемерская кровь. Он стал Видящим, служил сначала Ремосу Даготу, затем его сыну, Ворину Даготу, а Турейнул не удался, он вообще был ребенком женщины из другого Дома, что было гораздо хуже, чем если бы он оказался наполовину двемером или наполовину человеком. Ему не хватало любви, в нем с самого начала все разочаровались, и он даже подумывал о самоубийстве, но решил жить назло своей семье. Уехал в отдаленную крепость, Валенварион, увлекся искусством, позвал к своему двору музыкантов и актеров, стал проводить время только с ними, не занимаясь ни политикой, ни военным делом, ни магией, ни наукой, а только заводя себе различных любовников, с которым отчаянно пытался скоротать дни своего бессмысленного существования. Даготы ненавидели его за это, а он в ответ ненавидел их. –Здравствуй, брат, – холодно поприветствовал своего брата Одрос, – Рад нашей встрече. –Жаль, что это не взаимно, брат, – съязвил Турейнул. Он не сомневался в том, что это отец попросил младшего брата встретить старшего, соскучившись по столичным, морнхолдским интригам, а Одрос не отказался, потому что он примерный Дагот. Ему скомандовали – он сделал. –И, правда, жаль, – сказал Одрос, но его лицо не выразило соответствующих эмоций, – Пойдем. Кузен нас ожидает. Конечно, Ворин позвал Турейнула в Когорун не от того, что соскучился за четыре года, на то была весьма веская причина – свадьба Вемина. Наверное, старшего сына Эндуса пригласили просто из вежливости, не особо надеясь, что он явится, а даже наоборот, скорее всего, умоляя Азуру, чтобы Турейнул не приехал и не позорил семью. Однако раз уж он здесь, к великому сожалению его родственников, то непременно нужно провести с ним воспитательную беседу – вероятно, так решил Ворин. Турейнул невесело усмехнулся. На что все они рассчитывают? За один разговор невозможно вдруг чудесным образом стать Даготом или научиться делать вид, что ты таковым являешься. Даготы – штука тонкая, а еще, по мнению Турейнула, крайне отвратительная. –Здравствуй, Турейнул, – наигранно ласково сказал Ворин, когда Турейнул и Одрос зашли в его кабинет, хмурый, зловеще темно-красный. Глава дома сидел за столом, скрестив руки на груди, рядом с ним стояла Видящая, старая Миринери, вся закутанная в черное и напоминающее, скорее, тень, нежели живое существо. У нее не было ни характера, ни лица и почти отсутствовал голос – лишь когда Миринери злилась, он вдруг порождался из глубины страшной даэдрической маски, которую кимерка носила, и грозно говорил короткие, но страшные вещи. Ее тело полностью подчинялось желанию главы Дома и следовало за ним почти всюду, когда он того хотел. «Если Миринери здесь, – подумал Турейнул, садясь вместе с Одросом напротив Ворина, – Значит, они решили за меня серьезно взяться. Думают, напугать. Ну, пусть попробуют». –Как поездка? – равнодушно поинтересовался Ворин, почесав пальцем свою тонкую вороную бровь, – Не утомила? Может, тебе сначала поесть и отоспаться, а потом мы с тобою откровенно побеседуем? Может, ты соскучился по отцу? Хотя его сейчас лучше не беспокоить, он занят по горло своими делами, но, думаю, дядя Эндус готов их отложить ради любимого сына. –Не стоит любезничать, кузен, – отчеканил Турейнул, – Я слушаю. –Ты приехал один? Без друзей? – Глава Дома улыбнулся, видно, ему уже давно не хамили, не отказывались от его словесных игр. Миринери не шелохнулась, зато Одрос тяжело вздохнул. –Конечно, без них, они же мои друзья. Не хочется, чтобы кто-то из них пострадал, – сказал Турейнул злобно. Он помнил, как один раз привез своего тогдашнего любовника, храброго юнца и начинающего поэта по имени Темир, в Когорун – вернулся обратно, в Валенварион, он уже без него, потому что Одрос перерезал любовнику Турейнула глотку во время «семейного» ужина. Просто встал посреди застолья, взял нож, молча схватил Темира за голову и рубанул по горлу. Никто тогда никак на это не отреагировал, будто ничего не случилось, – Ворин спокойно пил из своего кубка, Вемин ел и с многострадальным лицом слушал бесконечные рассказы Эндуса о прекрасной жизни в столице. Только госпожа Индис побледнела, охнула и сказала, что ей стало дурно, и она обязана срочно пойти к лекарю, чувствует, что близится ее конец, а мать Ворина, Ллерву Дагот, попросила ошеломленных и перепуганных рабов убрать тело, как попросила бы убрать случайно разбившуюся тарелку. Глава Дома рассмеялся, словно ему рассказали умопомрачительную шутку, а потом умолк, прокашлявшись. Воцарилось жуткое молчание. Все смотрели друг на друга, ожидая неизвестно чего, возможно, того, чтобы Миринери наконец не выдержала и придушила Турейнула, а, может, чтобы это сделал Одрос. В конце концов, он тоже мечтает прикончить брата, наверняка ему претит мысль о том, что у них с Турейнулом одна и та же кровь и что еще хуже – Турейнул старше его. –Ну, сейчас твои друзья пришлись бы нам кстати, – наконец заговорил Ворин, положив руки на стол и сцепив их, – У нас будет свадьба все-таки. Турейнул уже заранее жалел эту несчастную индорилку, которую собрались выдавать за Вемина. Ее, наверное, тоже погубят, как и его мать. Не сразу после свадьбы, не через год, но обязательно сделают все возможное, чтобы она, не Дагот, не прожила много. Ворин ведь только играет в дружбу с другими Домами, это выгодно, а на самом деле он их всех ненавидит до сих пор, как ему и полагается, Даготу. –Ладно, без друзей, так без друзей, – примирительно кивнул глава Дома, – Но, может, ты придумал какое-то представление, о котором мы пока еще не догадываемся? Лучше поведай о нем заранее. Ты же знаешь, я сюрпризов не люблю. Придется разговаривать с твоими друзьями, даже если ты не привезешь их в Когорун, чтобы они надоумили тебя больше так не делать. Миринери чуть склонила голову набок. –А почему бы тебе меня просто сразу не убить? – сказал с отчаянием Турейнул и вскочил, хлопнув ладонями по столу. Он не боялся смерти, время давно потеряло для него всякое значение, как и жизнь. Единственное, почему кимер еще дышал – он знал, это доставляет массу неудобств его родственникам, и, Азура, как же приятно было осознание того, что они морщатся, что они скукоживаются от каждого его шага. Пусть в их глазах Турейнул всего лишь жалкая вошь – вши тоже умеют выводить из себя. Если Даготы не выдержат и наконец прикончат его, значит, он победил, значит, он наконец доставил им достаточно хлопот, чтобы они, такие занятые, обратили на него свое внимание. –Потому что ты – член семьи, – сдержанно ответил Ворин, – А семья есть семья. Ну, так что? Каков ответ на мой вопрос? –Я приехал просто на вас, моих близких родственников, посмотреть, ничего больше, – с разочарованным вздохом проговорил Турейнул, опускаясь обратно на свое место. –Вот и чудно, – Ворин удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Он же победил, – Это не возбраняется. Наблюдай внимательно и, кто знает, может, ты наконец нас, твоих близких родственников, полюбишь.***
Турейнулу всегда было интересно, чем занимается его брат, как выглядит Одрос, поглощенный делом, но он никогда не удовлетворял свое любопытство и вот теперь решился. Спасаясь от скуки, Турейнул спустился по лестницам на самые нижние ярусы, чуть приоткрыл дверь в Мучильню – так называли рабы место, где Одрос «работал», не без оснований, надо полагать. Кругом по залу свисали цепи и крюки, в углу стоял стул с кандалами, рядом с ним на столе покоился целый набор инструментов, которому позавидовал бы любой мастер пыточных дел. Комнату освещала лишь жаровня, тускло и совсем плохо, видно, Одрос не любил свет так же, как и Ворин. У противоположной стены располагалось огромной колесо и колодки. Можно предположить, что все эти вещи явно не были просто экзотическим декором, и время от времени, судя по так и неоттершимся кровавым пятнам, использовались по назначению – мучить, причинять невообразимые муки. –А, по-моему, самое время устроить охоту на змей, пока погода к этому располагает. У меня есть парочка связей в Садрит Море, – сказала мелодичным тонким голосом рыжеволосая женщина, одетая в откровенные черные одежды и стоящая к Туренулу спиной. Она говорила с Одросом, сидящим за столом, совершенно непринужденно, будто они старые знакомые, и, кажется, совершенно его не боялась ни антуража, в котором они вели диалог, ни самого брата Турейнула с его глазами, чернее ночи, с его вечно апатичным выражением лица, маской, скрывающее настоящее чудовище, поступки которого невозможно предугадать. –Зачем пугать гостей? После свадьбы отправишься, когда…– ответил Одрос и резко умолк, помрачнев сильнее прежнего и посмотрев в сторону двери, – Добрый день, брат. –Добрый день, господин Турейнул, - женщина обернулась, улыбнулась, поклонилась, и Турейнул сразу понял, что это на самом деле мужчина. Крайне интересно, что он тут забыл в таком эксцентричном наряде, – Что ж, не буду вам мешать, Вы давно не видели брата, могу предположить, что Вы так же сильно по нему соскучились, как и он по Вам. Незнакомец открыл дверь на распашку, приглашающим жестом впустил Турейнула внутрь, а затем вышел, еще раз учтиво поклонившись братьям. Они остались одни. –Разве твои кормилицы не научили тебя тому, что подслушивать нехорошо? – спросил Одрос, вставая из-за стола. –Зато, я погляжу, твои кормилицы тебя многому научили, – сказал Турейнул, обводя залу взглядом, полным отвращения, – Я, конечно, догадывался, почему ваши рабы обозвали это место Мучильней, но увидеть воочию… значит, мой братец заставляет людей и эльфов страдать. Какое милое увлечение. Под стать Даготу. –Это у тебя одни легкомысленные увлечения. Захотел – потренькал на арфе. Захотел – книжку почитал и бросил. Захотел – лунного сахара объелся. Захотел – закрутил роман с очередным пустозвоном. А я работаю, – Одрос подошел к брату, скрестив руки на груди. Голос у него был стальной, невыразительный, не содержащий ни одной эмоции: ни гнева, ни радости, ни любви, ни печали, ни сарказма. Будто говорил оживший двемерский центурион. –Бедняжка, – Турейнул наигранно сложил бровки домиком и выпятил нижнюю губу в знак сожаления, – Наверное, это очень тяжело. –Да, некоторые меры держат рот на замке, даже когда ты прикладываешь горящие угли к их пяткам, не смеют проронить ни звука, – ответил Одрос, – Жаль, что ты не из таких, брат. –Ты понятия не имеешь, какой я, – сквозь зубы проговорил Турейнул, – Меня не знает никто из вас. Из вас, мерзких, отвратительных, гнусных, уро… Его оборвали на полуслове – Одрос схватил брата за грудки, а затем резко развернул и со всей силы приложил Турейнула головой об стол. На языке сразу возник железный привкус крови, голова раскололась на части, и все вокруг закружилось и завертелось в бешеной свистопляске. Турейнула еще ни разу не били, даже в детстве, все же он сын Эндуса Дагота, негоже на него руку поднимать, поэтому сейчас он впервые почувствовал, что такое настоящая беспощадная боль от насилия, но ему было уже все равно. Турейнул не испугался, не запаниковал, напротив, он ликовал. Он вывел брата из себя. Он доставил достаточно хлопот. Все остальное – уже неважно. –Ну, как нравится моя работа, брат? – спросил отрешенно Одрос, прижимая кимера к столу одной рукой, хотя в том совсем не было надобности, он и так не мог сопротивляться – соскользнул бы на пол, если бы его не держали. В ответ Турейнул только истерично рассмеялся, давясь собственной кровью. Какой же все-таки он урод, его брат. Какая же мерзкая тварь. Во истину оживший двемерский центурион – без принципов, без желаний, без чувств. Это существо даже не понимает, что как только позволило себе ударить Турейнула, оно моментально проиграло. И тут шальная мысль проскочила в звенящей и гудящей от сотрясения голове Турейнула – он сейчас, согнутый, прижат к столу, спиной, точнее, задницей к Одросу. –Ты же знаешь, до меня доходит все только со второго раза, - прохрипел Турейнул, вильнув бедрами, – Может, покажешь еще раз? Одрос выругался – впервые не смог скрыть злость при нем, впервые показал, что вообще способен на какую-то эмоцию. Теперь-то он непременно убьет Турейнула, и замечательно. Турейнул хочет умереть, и больше не смотреть ни на кого и не чувствовать ничего. Он давно уже мечтал об этом, и только Даготы с их презрением его останавливали от последнего шага. Забавно, что именно они были причиной, почему он хочет умереть и почему он хочет жить. Забавно, но Турейнул хотел, чтобы именно Дагот прервал его жизнь, а еще лучше, чтобы это сделал брат, и вот, наконец, его желанию суждено сбыться. Мир не так безнадежен и жесток, как Турейнулу казалось. –Как скажешь. В конце концов ты мой брат, как я могу тебе отказать? – сказал Одрос. Он вдруг свободной рукой задрал полог халата Турейнула, споро спустил его штаны и вмазал ладонью по обнаженной золотой заднице брата, заставив его вздрогнуть и сильнее вжаться в стол. Как же это гадко и одновременно сладостно – гадко от того, что Одрос все это время просто хотел его трахнуть, сладостно от того, что такой Дагот, как он, наконец, показал свое настоящее лицо, безумное и омерзительное. Разве все происходящее до невозможности иронично и сюрреалистично? Все они недолюбливали Турейнула отчасти из-за его сексуальных предпочтений, а теперь Одрос Дагот, сын Эндуса Дагота, брата великого Ремоса Дагота и дяди не менее великого Ворина Дагота, присунет собственному брату. Какая милая семейка. –Ну, чего же ты ждешь? – спросил Турейнул, едва сдерживаясь, чтобы не начать смеяться и плакать одновременно. Голова у него продолжала кружиться, его начало тошнить, и на ногах было тяжело стоять, но еще ни одна книга, ни одна песня – что уж говорить о реальности – не вызывали у него столько интереса, сколько его вызывало сейчас происходящее. Брат вправду решится на такое? Одрос молча развел руками задницу Турейнула, плюнул на розовый кружок его ануса и, недолго шарясь в своих штанах, вошел в него. Турейнул сжал кулаки и вскрикнул от боли. Конечно, это должно было быть больно, как иначе с его братом? Турейнул почему-то не сомневался, что Одросу нравится пожестче. Наконец в их семье все поровну. Эндус – старый интриган и наркоман, Турейнул – мужеложец, а Одрос – больной на голову садист. Все расставлено по полочкам. –Теперь тебе нравится моя работа, брат? – чуть наклонившись, прошипел Одрос в ухо Турейнулу и принялся резкими и быстрыми толчками бедер вдалбливать брата в стол, придерживая руками его напряженное от мучений тело, чтобы он не свалился. Послышались пошлые хлопки. «Нравится, смотреть на то, какой же ты ублюдок», – подумал про себя Турейнул, закусывая губы, чтобы не кряхтеть и не выть от страшной боли назло брату, но это все равно мало помогало, потому что член Одроса, словно нещадно прожигал его насквозь. Такая аморальная фантазия Турейнулу никогда бы в голову не пришла. Инцест – это хуже мужеложества. Одрос больше не оживший центурион, ведь у него, оказывается есть и желания, и эмоции. Он просто урод и мразь. Он больше не Дагот. Одрос усмехнулся, будто в ответ на эти мысли, и схватил вялый член Турейнула, принявшись водить по нему мокрой от слюни рукой в такт своим движениям – член даже чуть привстал от такой грубой ласки, а Турейнул издал короткий стон. Кажется, кимер сам уже потихоньку, незаметно сошел с ума, потому что ему начало приносить своеобразное удовольствие то, что брат внутри него, то, что это больно, то, что Одрос пытается потопить себя в разврате вместе с ним, стараясь его возбудить. Ненависть вылилась в желание любоваться разложением Одроса, пускай и через страдания, но хотелось хватать каждую секунду увязания брата в безумии и, прижавшись покрытым испариной лицом к ледяной поверхности стола, искоса смотреть на черные глаза, ненормально и похотливо поблескивающие в полумраке. –Ты…просто…, – с большим трудом попытался выговорить Турейнул, но сорвался на безудержный хохот и захрипел. Ему все нравится – он тоже, получается, урод и ублюдок. Одрос сильнее навалился на него, надкусил в порыве страсти зубами золотую кожу на его горле почти до крови и ускорился, все еще сжимая в руке полувозбужденный член брата. Турейнул сначала подумал, что он задохнется от нестерпимой боли везде, по всему телу, но вдруг почувствовал, как Одрос кончил внутрь него и чуть отстранился. Он принялся снова дрочить член Турейнула, пока он не налился кровью и наконец не излился семенем, только после этого Одрос наконец вышел из брата и рывком поставил его на ноги. –Надеюсь, ты доволен, – сказал он, поправляя свою рясу и штаны. Его лицо снова стало каменным и апатичным, но слишком поздно, потому что уже было известно, что за ним скрывается. –Надеюсь, что ты тоже, – ответил Турейнул, тяжело дыша и опираясь из последних сил на стол, потому что ноги свела судорога. Он снова расхохотался, истерично, безумно, а потом с криком скрючился и упал на четвереньки. Его вырвало.***
Ворин задумчиво выводил пером иероглифы на пергаменте, а Миринери, как ей и должно – всего лишь тени – стояла позади него недвижимо и наблюдала, когда Турейнул вошел. Прошло всего лишь восемь дней после его первого визита, но эти восемь дней не канули в бездну, как все прочие дни жизни кимера, они врезались прочно в память, они никогда оттуда не уйдут и будут преследовать его до конца во снах и наяву. –Как тебе у нас, в Когоруне? – любезно поинтересовался Ворин, отрываясь от своего занятия. Турейнул сел в кресло напротив главы Дома и тут же пожалел об этом, потому что почувствовал притупленную боль. Вчера они снова, в третий раз, «пересеклись» с Одросом, но на этот раз брат не стал сдерживаться и вовремя секса отхлестал его по заднице до кровавых отеков. А Турейнул не возражал, хотя потом не спал ночь. Теперь его связь с братом не вызывала отвращение у него, наоборот, он радовался, что они сгорят в Обливионе вместе, главное, что сгорят. Наконец, хоть и в самом извращенном смысле, он почувствовал себя членом семьи. –Ты навещал своего отца? – продолжил расспрашивать кузена Ворин, – Не обижай старика. Он тебя все же любит. Не так, как твой брат, конечно, но наверняка питает хоть какие-то теплые чувства к своему чаду, особенно, теперь, когда все так странно повернулось. У него всегда вызывали любопытство всякие… экзотические союзы. А мать мою ты навещал? А Вемина? Гильвота? Госпожу Индис? Тебе стоит с ними хоть чуток поговорить. В конце концов, ты же приехал на нас посмотреть. Вот, я и подумал, что… –Говори уже, что хотел на самом деле, – перебил его Турейнул, – Это касается меня и Одроса, не так ли? –Признаю, мне… не по нраву то, что… происходит между тобой и твоим братом, – тщательно подбирая слова, сказал Ворин, – Но семья есть семья, какой бы…разнообразной она не была. –Ты хотел сказать, поганой, да? –Возможно, и хотел, – честно признался Ворин, – Но семья есть семья.