Темная зима

Брат За́урус, высокоученый наставник юных воспитанников в обители Святого Уриала Тормландского, дождался, пока последний из учеников подаст ему листок с решенной (или нерешенной) задачей по землеизмерению, и привычным жестом поднял руку для благословения. Полторы дюжины отпрысков благородных семей в возрасте от двенадцати до семнадцати лет на несколько мгновений столь же привычно замерли, после чего, уже не стесняясь, зашумели и принялись собирать письменные принадлежности в пеналы и плетеные тубусы. Урок закончился. Мэлле́риан, второй сын барона Тай, сероглазый паренек с мягкими белокурыми волосами, вечно лезущими на лицо, задачку уже четверть часа назад решил и успел заскучать. А теперь попросту дремал за столом с открытыми глазами. Ночью они с Ма́рином, соседом по келье, долго не могли уснуть, обсуждая новости, свалившиеся на обитель в последние дни. Во-первых, неделю назад отправили домой Ла́ми, внебрачного сына барона Карваиля. Это Мэллериана отнюдь не огорчило - Лами в последнее время его совсем допек неотвязными приставаниями. Мало кто из мальчишек постарше не баловался рукоблудием потихоньку, иной раз и в дружеской компании, но изводить подначками, а потом пытаться завалить в темном уголке - этого обычно не водилось. Пока дело обходилось словесными придирками, Мэллериан терпел, хоть тихим нравом и не отличался, но когда Лами подлым приемом заломил ему руку и попытался залезть в штаны, не выдержал - рванулся, что называется, со всей дури, да так, что улетел на пол в разорванных штанах. Лами сильнее и тяжелее, но и он тоже не курица, яйца ему прощупывать. Нет, он ябедничать не собирался, просто намерен был начистить наглецу рожу и больше с ним наедине не оставаться, но тут, на беду Лами, их застал брат Бурхес. Растрепанный, покрасневший от стыда и злости Мэллериан даже не успел ничего - здоровенный монах сгреб обоих за рубахи и поволок к наставнику. Сутки спустя в монастыре стало на одного воспитанника меньше. И нисколько не было жалко Лами, хотя все знали, что дома бастарду не рады. Да и вообще, любому из них полезнее было оставаться в обители. Безопаснее. А вчера вернулся один из святых братьев, привезший кроме воза вяленой рыбы еще несколько писем и ворох новостей о подавлении кипящей вокруг смуты. Двое воспитанников проплакали в кельях полночи, забыв, что они взрослые, и вообще - мужчины, а сегодня уже собирали свои вещи. И остальные мальчики подозревали, что этим не закончится. Так и вышло. - Мэллериан, останьтесь в классе. Сердце трепыхнулось и упало. Он поставил обратно свой тубус и без позволения опустился на табурет. Вроде бы и сидеть уже надоело, но у него внезапно ослабли колени. Брат Заурус закрыл дверь, выставив замешкавшихся любопытных, и сел за соседний стол, обдав еле заметным горьковатым запахом чернотрава, которым здесь пропитывали одежду от насекомых. - Новости от вашей семьи, дитя. У Мэллериана ощутимо стиснуло горло, и он молча, не поднимая глаз, кивнул. Новости, изложенные наставником, не порадовали. Семья Тай больше не может платить за обучение и содержание сына в обители, ему предстоит вернуться домой. - Но почему они больше не платят? Что случилось? - допытывался Мэллериан, однако брат-наставник больше ничего ему не поведал, лишь посоветовал набраться смирения и терпения. Еще недавно Мэллериан страстно хотел домой, даже надеялся увидеть какое-нибудь сражение. Сегодня же ему хотелось, чтобы вернулось вчера. Или еще лучше - спокойное и скучное позавчера. Несмотря на близость к тракту, соединявшему мятежный северо-запад провинции с Тириссой, обитель была островком безмятежности - настоятель всегда строго блюл отстраненность от мирских интриг, и сейчас это оказалось особенно полезным. Вокруг же было неспокойно. Уже несколько месяцев в лесах Тормланда с переменным успехом мятежные ярлы и бароны сопротивлялись королевским войскам. Но этому явно приходил конец. Уезжающие из монастыря мальчики рассказали соседям, что отправляются хоронить родных - один отца, другой дядю и кузена - и что в их поместьях стоят гарнизоны карательных частей. Мэллериану ни о чем таком не сообщили. Он надеялся, что дома все не так уж плохо, и отчасти угадал. К вечеру, когда паренек уже извелся, придумывая всякие ужасы, случившиеся в поместье, приехал Э́льметт-лесник, чтобы наутро сопроводить его домой. Даже то, что вместо щеголеватого старшего конюха, который обычно сопровождал его в таких поездках, явился старый Эльметт, показалось Мэллериану дурным знаком. - А что Ранну не прислали? - поинтересовался он, на третий раз перепроверяя, не забыл ли чего в келейке. Ведь ему уже сюда не вернуться. Марин сидел на своей постели с унылым видом и вздыхал - ему жаль было расставаться с соседом, привыкли уже, сдружились. Да и Мэллериану Марин-тихоня и обшитая досками келейка казались сегодня не просто привычными - родными. А мир за стенами обители - жутковатым и малопонятным. - Так это… помер он, - промямлил старик. - Убили? - спросил с придыханием Марин. Бледный и пепельноволосый, с круглым и совсем немужественным лицом, он в ночной рубахе выглядел как немного угловатая девчонка. И вздыхал сегодня как девчонка. Если бы не сжимающая сердце тревога, Мэллериан не удержался бы от насмешек. Так, не со зла, просто чтоб Мар не раскисал. - Э-э-э… нет. Помер от горячки - рана воспалилась. А так - нет. Не убили. И старик понес какую-то околесицу, явно не желая отвечать на вопросы. Нервическое возбуждение мальчиков сменилось унынием. Даже после ухода Эльметта разговор больше не клеился - они перекинулись несколькими малозначащими фразами и с ощущением неловкости разошлись к своим постелям. Мэллериан, как старший (аж на год с небольшим), охотно подчеркивал свое превосходство и бесстрашие, и поэтому всегда тушил светильник, хотя добираться потом до постели в темноте было неуютно. Особенно сейчас, когда к ночи ощутимо холодало, а топить печи еще не начали. Но на этот раз Марин вдруг остановил его: - Ты ложись, я погашу. Пожав плечами, Мэллериан залез под одеяло. Светильник погас и вдруг раздался тихий, чуть напряженный голос соседа: - Мэл… я к тебе приду, ладно? - и тут же, не дожидаясь разрешения, Марин стремительно протопал босыми ногами к его кровати, плюхнулся рядом и завозился, нашаривая край одеяла. - Ты чего? - недоуменно спросил Мэллериан. Они уже больше года не позволяли себе такого ребячества, сидеть-шептаться под одним одеялом. – Ты же не любишь в темноте… - Да наплевать, - вздохнул Марин, - я тогда маленький был, теперь не боюсь. А ты завтра уедешь… - И что? - Я… я из-за тебя. Мне кажется, это насовсем… - Конечно, насовсем. Сказано же - дома теперь буду. Денег нет. - Да я не про это… Вот будто ты уедешь и все… больше не увидимся, - Марин уже разобрался, где что, и теперь старательно закапывался под одеяло, ерзая и пихаясь боком. Ноги у него были ледяные и брыкливые. - Да ты что, Мар, - Мэллериан вдруг, к своему стыду, ощутил спазм в горле и постарался задавить его, - как девица разнюнился… Тоже мне, провидец без штанов, в одной сорочке. Что со мной станется? Не трясись, трясучка прилипнет. - Не знаю, просто не по себе как-то, - отчаянно прошептал Марин. - Сроду такого не было: ничего такого, а я будто беды жду… - Так не жди, вот и не будет, - через силу засмеялся Мэллериан. Изображать бесстрашного старшего брата перед Марином ему всегда нравилось, это дома он был младшенький. С минуту или две они сидели молча, еле помещаясь на узком ложе. Мэллериан почти успокоился, ощущая лишь смутную неловкость, Марин же напротив, ворочался и дышал, как после пробежки. Потом он вдруг крепко обхватил совсем прижатого к стенке Мэллериана, горячо поцеловал куда-то в волосы возле уха, пробормотал: «Прощай!», вывалился из одеяла и убежал к себе, судя по скрежету, своротив по пути табурет. «С ума сойти! Или это Марин спятил? Ничего себе…» Тишина в келье аж звенела, не слышно было даже дыхания. Потрясенный Мэллериан так и не нашелся, что сказать или сделать. Несколько минут он лежал, тараща глаза во тьму, уверенный, что сна нет ни в одном глазу, но неожиданная выходка соседа по келье почему-то облегчила его душу, и он быстро заснул. Марин дождался его ровного сонного дыхания и лишь тогда беззвучно захныкал. Потом уснул и он.