Пойдем домой

      Сакура зашевелилась. Все тело ужасно ломило.       Что-то давило на нее, отчего голова была повернута в сторону под болезненным углом. Руки тоже оказались чем-то прижаты. С усилием она вытащила левую и отпихнула от себя тяжесть. Та была мягкой, совсем немного, и обернутой тканью, как…как… как человеческое тело. Ее придавил человек. Но почему он не двигается? Сакура уперлась в него сильнее. Ее чакра была на нуле, осталось лишь работать мышцами.       Она освободилась ровно настолько, что ей удалось повернуть голову и посмотреть вверх. Она почти ничего не разглядела — все вокруг погрузилось во тьму, если не считать слабого лунного света. Левый глаз ничего не видел. Сакура могла бы поклясться, что он был открыт, но различал лишь темноту. И боль.       Дерьмо.       Однако ее глаз мог подождать. Во-первых, ей нужно освободиться из-под… из-под…       … кучи трупов. Ее ослепила паника, и Сакура начала отчаянно брыкаться. Ни плана, ни намека на ясную мысль, только паника. Она потянула этого человека за одежду. Два ее ногтя впились в его доспехи и сломались. Слишком взбешенная, чтобы заметить это, она продолжила извиваться. Что-то накрыло ее лицо, она не могла дышать! Страшная тяжесть навалилась на ее ноги, чем больше она старалась вытянуть из-под нее свою лодыжку, тем больнее было — она же сломает ее, сломает!!!       Дыши.       Дыши.       Ты жива. Они — нет.       Не надо никуда убегать. Они ничего тебе не сделают. Больше нет.       Сакура напрягла зрение. Судя по доспехам, мужчина, чей труп лежал на ней, был врагом. У того, на котором лежала она сама, был меховой воротник, она чувствовала его под щекой. Он был одним из ее людей.       И хотя никто из мертвых не мог причинить ей вред, с другой стороны, она никого уже не могла спасти.       Сакура пошевелила рукой. С той тоже было не все в порядке — она ужасно болела всякий раз, когда одежда касалась кожи.       Сакура подавила панику. Позже. Она подумает обо всем произошедшем позже. Сейчас ей необходимо было выбраться.       Вытащив наконец обе руки, она сумела приподняться и пошевелить туловищем. Ее левая нога не двигалась, но, когда она дернула бедром, от этого нога немного изогнулась и все же сместилась. Еще один рывок, и она была свободна.       Измученная, Сакура рухнула на ту же груду трупов, что минуту назад чуть не задавила ее.       Когда она очнулась, солнце стояло уже высоко.       Сознание Сакуры вернуло ее в прошлое. Битва! Здесь была битва.       Или, скорее, бойня.       Они попали в засаду и снова сражались с ниндзя. Даже в первый раз, когда это были обычные бандиты, из-за численного превосходства и более мощного оружия которых (серьезно, как же так получилось, что в этой стране было так много металла, что его могли позволить себе даже обычные разбойники?) ее народ понес тяжелые потери.       Ее мама погибла еще во время первого нападения. От удара клинком в живот, выяснила Сакура, когда все закончилось. Она сама сражалась, посылая стрелу за стрелой в нападавших. После того, как мать была убита, Сакура на мгновение возненавидела эти новые земли. И людей, которые здесь жили. Сплошные убийцы, а не люди.       Но им надо было двигаться дальше, найти место, где можно осесть. Их родина, покрытая теперь льдом, больше была непригодна для проживания. Возвращаться было некуда. Нужен был новый дом.       Затем последовала очередная атака, всего через неделю. На этот раз это были ниндзя. Мысль о том, что можно использовать ниншу в качестве оружия… Это было ужасно. Отталкивающе. Они уничтожили караван.       Ее племя не использовало ниншу для борьбы. Они могли формировать чакру, посылать ее в объект, строить, исцелять и с ее помощью общаться друг с другом. Но в этой стране местные жители воевали с применением чакры. Ее люди поняли это очень скоро после пересечения границы.       И чтобы дать отпор, им пришлось прибегнуть к тем же методам. Итак, Сакура теперь вливала свою чакру в стрелы. Они стали смертоноснее. Это все вызывало у нее ненависть. И презрение.       После нападения ниндзя ее люди бросились врассыпную. Сакура вместе с группой из десяти человек побежала вверх по склону. С ней был ее младший брат, она несла его на руках, хотя ему было уже девять лет, и, несмотря на то, что мало весил, ее легкие буквально разрывало. И все же она не выпускала его из своих объятий. Они разбили лагерь на открытом месте, не разводя огонь. На следующий день они встретились с другой группой выживших. Ее старшего брата среди них не было. Они остались в долине и ждали две недели. Сакура вместе с двумя другими женщинами на коленях умоляла подождать еще. Чтобы дать другим возможность присоединиться. Но их новоявленный лидер решил иначе. Они двинулись дальше. Их фургоны были разрушены, животных украли, некоторых убили. Им пришлось нести свои припасы на себе. Она исцеляла раненых, но мало что могла сделать из-за недоедания.       Следующий месяц был ужасен. Они шли через бесплодные горы, мучаясь от голода. У ее младшего брата совсем не осталось сил. Она несла его, пока могла, но ей давалось это с трудом. Она попыталась передать ему свою чакру, однако это лишь ослабило ее, а его сделало сильнее всего чуть-чуть. Однажды, во время непогоды, он потерял равновесие и упал. Просто упал. Остальные люди остановили Сакуру от прыжка в овраг вслед за ним.       В конце концов они пересекли этот горный хребет.       Равнина на другой стороне была красивой и зеленой. Такой зелени Сакура еще никогда не видела. Она подарила им надежду.       Пока они не встретили людей.       Они были настоящими монстрами.       Но на тот момент ее сородичей осталось меньше сотни. Сакура искренне верила, что они смогут проскользнуть мимо них, не поднимая шума.       Как же она ошибалась.       Вчера на них напали.       Они пересекали открытое поле, и бежать было некуда. Спрятаться негде. Нападавшие превращали саму Мать-Землю в оружие. Они посылали в них молнии. Пораженные ими люди тряслись и в прямом смысле зажаривались на месте. Сакура никогда не забудет этот запах.       Она сражалась. Она пыталась лечить. Вскоре стало очевидно, что этот процесс идет слишком медленно. Она посылала стрелу за стрелой, и все было напрасно. Ее люди сбились в тесный круг; она до сих пор помнила теплую руки пожилого мужчины рядом с ней. Раньше в ее родной деревне он был рыбаком. Он держал в руках топор для рубки дров и говорил ей, что все будет хорошо.       Но хорошо не было.       Враги нападали на них волна за волной.       В какой-то момент в ближнем бою она, должно быть, получила удар и потеряла сознание.       Теперь оно к ней возвращалось.       Сакура наклонилась и вздохнула. Все еще стоя на четвереньках, она заплакала. Трупы под ней уже остыли.       Но кто-то же должен был выжить!!!       В ярком солнечном свете она переворачивала их один за другим.       Большинство из них были ее людьми.       И все они были мертвы.       Она думала, что чувствовала опустошенность, когда ее маму убили. Потом, после того как ее брат, разбившись, погиб, думала, что все внутри нее умерло.       Сейчас же она по-настоящему узнала, что такое эта опустошенность.       Она плюхнулась на землю и уставилась на небо. Солнце поднималось все выше.       И тут она услышала шорох. Шаги. Сил совсем не осталось, даже на то, чтобы просто отвернуться. Будь что будет. Она надеялась, что они убьют ее быстро.       Шаги приближались. Сакура закрыла глаза.       — Мама… Мама… — прошептала она.       Атаки не последовало.       Вместо этого человек встал перед ней. Мужчина. В красных доспехах, какие носят здешние. С гривой волос, струящихся по спине.       Она подняла на него глаза. Может, он поторопится? Пожалуйста, поспеши.       Он протянул ей руку.       Затянутую в черную перчатку.       Сакура на нее уставилась. Она не хотела шевелиться. Она больше ничего не хотела.       Мужчина сказал что-то на своем языке и осторожно развернул руку ладонью вверх. Приглашая ее вложить свою руку в его.       Сакура перевела взгляд на свои руки. Она смотрела на них так, словно видела впервые в жизни.       Она не понимала его речь. Но понимала, что означала его открытая ладонь. Это чудо, что одним жестом руки можно сказать то, что нельзя выразить словами. Никто больше не заговорит с ней на ее языке. По щекам Сакуры скатились две крупные слезы. Никто никогда больше не поймет ее.       Но он все еще протягивал ей руку. Прямо перед ее носом.       Она подняла свою руку. Она не хотела, чтобы та дрожала. Не хотела, чтобы та была такой тоненькой. Не хотела, чтобы ее ногти были окровавленными, а одежда — рваной. Не хотела, чтобы ее кожа была такой белой, тем самым сильно отличаясь от тона кожи здешних людей.       Мужчина не убирал руку. Ждал ее.       У нее ведь не так много вариантов, верно? Она в любом случае уже труп. Он вполне может убить ее сейчас, а может схватить и сделать с ней все, что заблагорассудится, и потом убить.       И все же этой рукой он просил ее о доверии.       Может ли она найти его в своем сердце? Может ли доверять незнакомцу? Ведь он один из них?       Ее рука зависла над его. Резкий контраст белого и черного.       Там, откуда она родом, доверие между людьми было обычным делом. Благодаря ниншу они прекрасно понимали друг друга.       Здесь же доверие приходит с таким трудом.       Намного труднее.       Но она все еще та, кто она есть. Даже если она — последняя, она будет жить по обычаям своего народа. Ее сердце останется открытым. Даже если это будет последний способ почтить память тех, кто погиб.       Пусть их наследие живет в ней.       Кожа Сакуры соприкоснулась с черной кожей перчатки. Мужчина обвил ее пальцы своими.       И потянул, заставляя ее встать.       Он сразу же отпустил ее, будто она была диким зверем, и он не хотел того спугнуть, если будет удерживать слишком долго. Он сказал ей несколько слов, из которых она ни одного не поняла. Но он сделал знак, и она последовала за ним.       Должно быть, она распознала все верно, потому что он позволил ей идти рядом, время от времени поглядывая на нее, словно проверяяее состояние, и произнося какие-то фразы. Фактически они звучали как обещания.       Примерно через час они добрались до небольшого ручья. Мужчина остановился и с помощью чакры достал несколько предметов из странного, тонкого, желтоватого рулона. Он жестом указал сначала на нее, а потом на ручей и отвернулся, чтобы заняться обустройством лагеря. Сакура поняла это как намек ополоснуться.       Когда она вернулась, костер уже вовсю горел, и на нем жарилось мясо. А она и забыла, насколько была голодна.       В относительной безопасности весь адреналин ушел, должно быть, попросту иссяк, потому что, проглотив всего три кусочка жареной кроличьей ножки, Сакура начала плакать.       Мясо было просто объеденье, но ее слезы испортили его вкус. Потом она испортила вообще все, уронив палку на землю и сжав руки в тщетной попытке унять дрожь. Она не могла больше сдерживаться. Она начала безудержно рыдать.       Она не заметила, как мужчина поднялся со своего места и встал перед ней на колени. Произнося слова, которые, как он давно уже должен был узнать, она не поймет, он схватил ее стиснутые кулаки и зажал их между своими руками.       Она странствовала вместе с ним. Он, казалось, этого хотел, а ей все равно было некуда идти. Она привлекла его внимание, когда в первый же вечер залечила чакрой свои раны. Но у нее сложилось впечатление, что он взял бы ее с собой и без этой демонстрации.       Она не знала, то ли он в принципе был молчалив, то ли просто считал бессмысленным тратить слова на нее. Она бы предпочла, чтобы он больше говорил — ей нужно было выучить новый язык. Но она была слишком оцепеневшей и измученной, чтобы проявлять инициативу. И все же ей хотелось выразить свою благодарность. Поэтому время от времени, когда они разбивали лагерь и ситуация, казалось, к этому располагала, она гладила его по руке. Она была уверена, что он все понимал.       Это был долгий путь. Сакура недоедала, а ее обувь износилась настолько, что у нее постоянно болели ноги. Ей приходилось исцелять их, используя свои и без того жалкие запасы чакры. Из-за всего этого путешествие было напряженным.       Пока они шли день за днем и разбивали лагерь каждый вечер, Сакура осознала, что он ей нравится. Он казался по-настоящему приятным человеком. Спокойным и заботливым в самом прямом смысле. А еще он… он нравился ей… в другом смысле. Ей нравилось смотреть на него. Нравилось это чувство внутри нее, которое расцветало каждый раз, когда она изучала черты его лица. Или разворот плеч. Или контуры мышц на руках. Или то, как он двигался.       «Да какое это имеет значение?» — подумала она однажды вечером. Лучше он, чем кто-то другой. Она была обычной девушкой, которая осталась совсем одна в этом страшном, враждебном мире хищников. Она уже достаточно взрослая. Если бы не сложившиеся обстоятельства, она бы уже была замужем. Ее народ ценил детей.       Так что в тот вечер именно она присела перед ним на корточки и осторожно высвободила его пальцы из привычного жеста, он всегда их сцеплял, когда сидел у огня. Прочертила линии на внешней стороне ладоней, а затем на внутренней. Едва ощутимые прикосновения к его рукам, к плечам. Когда ее руки уже обвились вокруг его шеи, он наконец притянул ее к себе на колени.       Когда они занимались любовью, впервые после резни ее народа Сакура не чувствовала себя одинокой.       Когда через пару дней она увидела, как между деревьями мелькают стены домов, она просто взяла его за руку и переплела свои пальцы с его. И пошла рядом с ним.