после рассола я пью цикорий с молоком. после рассвета встречаюсь с ноющей головной болью. после сигарет всегда еле заметный грусти дымок над потолком. после покоя шторм, а после шторма бездумья море. после невыносимости забытье, а после забытья мой разум мёртв. после заката открывается второе бешеное дыхание. после зимы наступает весна, а там моей печали целый порт. после любви не суицид. после любви не боль. после любви что-то с привкусом отчаяния. после меня не останется ничего. вообще. совсем. после тебя останется вкус тумана вперемешку с нежностью. после алкоголя по привычке напишу парочку никому ненужных поэм. после одиночества пустота, а после пустоты чувство, что зовётся неизбежностью. после слёз стягивает кожу на лице. после слёз неприятно. после вопроса о смысле жизни однозначный ответ. душа моя как душа менестреля. после грусти необъятной трип, а после трипа свет. давай отвечу сразу внятно. свет в конце тоннеля.
edy byun (стихотворение, написанное Антоном во время пребывания в клинике)
***
С Арсением договорились, что на первую пару он может опоздать, потому что мать нужно забрать и привезти в квартиру, которую Антон вылизал до блеска после того, как приехал от Попова. Она не должна видеть окурков, пачек сигарет, стихов (вообще никогда!) и всего остального. Нет, Шастун убирался. Не каждый день, но всё же. Ему это приносило удовлетворение. Представьте, вы убираетесь, меняете постель, проветриваете комнату, а потом принимаете душ и валитесь в кровать. Представили? Одно из лучших ощущений. Одно из худших будет, если он сейчас же не поднимет свою задницу, потому что ехать хер знает куда, а энергии ноль. Она закончилась. Не к добру, хоть Антон и ожидал этого. Ему бы просто лежать (а он не позволит себе этого, конечно же). Просто лежать и чтобы где-нибудь рядом Попов валялся. Он успокаивает. Хорошо, что на пару можно опоздать и эта пара у Арсения, потому что другие бы зажопились с вероятностью в сто процентов и даже больше. Антон собирается дольше, чем обычно. Ноги прирастают к полу, такие тяжёлые, что тянет вниз. Глаза еле открываются, сфокусироваться не получается минут пять нормально. Парень почти начинает психовать на себя же, потому что не всрались ему такие побочки от препаратов. Он успевает споткнуться в ванной, чудом не ударившись, успевает понять, что забыл сварить кофе, успевает порвать лямку на рюкзаке, но когда Антон видит, что на улице пиздецкий дубильник, а пальто то он проебал в шкафу в Воронеже, становится ещё хуже. И если вы думаете, что хуже ещё быть не может, то… может. Потому что Шастун забыл сказать матери о том, чтобы она захватила это пальто с собой. Из дома Антон выходит в ублюдочном состоянии, ублюдочном настроении и в ублюдочной тонкой куртке. Приключения не заканчиваются. Он застревает в пробке, пара начинается через полчаса, мать прилетает через пять минут, а он ещё в жопе мира. В итоге он летит на крыльях ветра, который херачит в лицо так, что жить не хочется, и видит свою мать около выхода. — Привет, мам. Прости, что опоздал. Пробка. Антона лишь крепко обнимают. Юноша видит в глазах матери беспокойство, но не акцентирует на этом своего внимания. Они добираются до дома на такси быстрее раза в три. Жизнь, ты сука, что ли? Если бы он приехал за мамой вовремя, то не так сильно бы опоздал в универ. — Тош, а ты когда вернёшься? — Пары до трёх. Ты располагайся, еда в холодильнике, а я побежал. А то опоздал уже. — Ты хоть кушал? — Я перед тем, как ехать за тобой поел. Всё. Я ушёл! Ну да. Поел. Перед тем, как ехать за тобой, мама, я познал все реалии прекрасного утра. Кофе не выпил, таблетки запил водой, разодрал коленку в ванной, когда изящно пизданулся на кафель, а потом вышел на улицу. А это уже само по себе убийственно. У Антона замёрзло всё, что могло замёрзнуть. В универ он добирается за полчаса. До конца пары минут 20. Немного опоздал. Совсем. Ага. Ну ничего. Арсений же не будет ругаться, правда? — Шастун, первая пара почти закончилась, а вы только сейчас решили почтить нас своим присутствием. Антон застывает в дверях и пялится на Попова. Сегодня он по всем канонам издевательств напялил на себя цепь. Замечательно. Водолазка с горлом чёрная и штанишки в цвет. Ну класс. Глаза байкальские смотрели строго. Для всех. И лишь Антон видел в них немое беспокойство и вопрос о том, всё ли в порядке. Попов шумно вздыхает. Ну что… Пошумим, блин. Подыгрывать, блять, значит подыгрывать! — Арсений Сергеевич, я просто не хотел приходить. — Так зачем же пришли, раз не хотели? — Так это… чтобы вы позлились. Для чего же ещё? Эд смотрит на него, как на идиота. Антон примерно так себя и чувствует. Не мог получше придумать чего-нибудь? — Вы прямо местный дубачок, Антон. — Шастун нахмурился. — Садитесь на место. Вам удалось меня разозлить. Постарайтесь не опаздывать больше на такое количество времени. — Ноу проблем. Попов хмыкает. — Будете блистать знаниями английского у Павла Алексеевича. Сосредоточьтесь на моём предмете. Какая язва. Антон садится рядом с Эдом и цокает. Арсений прекрасный актёр. Но только… Стоп. Шастун смеётся в себя, когда понимает, что означало это «местный дубачок». Выграновский смотрит на него ещё хуже, чем до этого. Арсений может быть таким стервозным? Нет, Антон уже понял, что Попов за фрукт, но их небольшая импровизация сейчас прямо-таки подняла его ублюдочное настроение. — Тох, как мама? — В порядке. Но смотрит так, что спрятаться хочется. Меня ощутимо так передёргивает. — Она волнуется. — Знаю. Антон поджимает губы и отсиживает конец первой и всю вторую в тишине. Его снова клонит в сон, ему снова хочется просто лежать, но нужно продержаться пару часов и всё будет хорошо. Взгляды Арсения не дают стухнуть окончательно. Мужчина будто морально протягивает ему руку помощи и бьёт по щекам, чтобы он не завалился спать прямо на парту. Пары проходят мимо него. Эд не лезет, но Шастун знает, что друг беспокоится. Он придерживает его за плечо, идёт позади на лестницах, чтобы подхватить, если он запутается в ногах или наебнётся в обморок, просто находится рядом. Когда-нибудь Антон сумеет отблагодарить его за всё. А сейчас он готов выть от того, как же ему хочется лечь в кроватку. Но, во-первых, ему нужно добраться до дома в дубильник в тонкой куртке, так ещё и в состоянии несостояния, во-вторых, ему нужно выслушать мать, которая точно будет что-то говорить насчёт его самочувствия, а в третьих… Антон едет на такси, потому что своими двоими просто до метро не доберётся, поэтому свободно достаёт телефон и пишет Арсению о том, что они обязательно завтра смогут побыть вместе, на что получает внятный ответ в стиле Попова: всё в порядке, я понимаю. Когда Шастун добирается до своей двери, в нос сразу же ударяет запах еды. Догадка мгновенная. Мама. Она наготовила на год вперёд, так ещё и привезла закрутки с кучей всего. Она без этого не может. Антон выдыхает и заходит в квартиру, тут же немного наклоняясь для того, чтобы мама поцеловала в макушку. Женщина улыбается, помогает снять куртку, бурчит что-то про холод и утягивает его на кухню. Естественно, после мытья рук и переодевания. Всё это время парень старается не прикрывать глаза и не шататься из стороны в сторону. Сидя получается лучше. Пельмени в горло не лезут. А ведь они божественные. Пельмешки не могут быть не божественными, если сделаны мамой собственными руками. Но Антон не может ничего проглотить и женщина устало падает на стул напротив, смотря на своего сына так, будто с ним случилось что-то ужасное. — Тош, а это… — Шастун прослеживает за взглядом и видит свой контейнер с таблетками. Этот мать ещё не видела. Он больше. — Таблетки? — Ага. Но мне не нравится один препарат. Перепады настроения. — А ты не хочешь сходить к врачу снова? — Не знаю, мам. Женщина берёт его за руку. Сердце сжимается, стоит поднять на неё взгляд. Она готовила для него, она беспокоилась о нём, а Антон даже реагировать нормально не в состоянии. Давит это всё. Давит так сильно, что сейчас бы в Байкал окунуться. И речь не об озере. — Ради меня. Сходи к врачу, Тош. У тебя глаза такие… — Мам. После того, как её не было в прошлый раз с ним здесь во время его пребывания в клинике… она чувствует вину. Это явно бросается в глаза. Ощущается на близком уровне. Она стала намного больше заботиться о нём, переживать за него и проявлять столько чувств, сколько за всю жизнь не проявляла. И Антон понимает. Не держит обиды. Главное, что сейчас она здесь. Женщина теперь не лезет к нему с этими врачами, но иногда бывает. Как сейчас. Мысли о том, что они в один момент не остановили его сумасшедшее отношение к учёбе и стремление к перфекционизму, которое стало уже невыносимым даже для него самого, были в его голове. Антон часто думал о том, что всё это начало не просто отравлять его жизнь — всё это приносило вред. Из мыслей отвлекла мать. Она шумно выдохнула, выпрямилась и встала со стула, тут же убирая тарелку. Есть по-прежнему было невыносимо. Парень выпил лишь чай. Остальное время они провели в гнетущей тишине. Антон мирно делал домашнее задание. Как мог. А мать сидела в кресле и что-то печатала в своём ноутбуке. Она всё-таки занятая женщина. Не хухры-мухры. Его мать работает редактором в хорошем издательстве. Поэтому работы всегда выше крыши. К вечеру аппетит просыпается. Женщина с удовольствием кормит его, расспрашивая про учёбу. Антон отвечает однозначно, рассказывает про правоведение, не забывая упомянуть Арсения, как самого строго препода в мире, рассказывает про Павла Алексеевича. Спать они легли (в итоге) поздно, но наговорились на год вперёд. Мама сказала, что приехала на два дня, потому что все выходные в работе, но Антон даже этому рад. Как он там говорил? Главное, что сейчас она здесь.***
Утром Антона встречают блинчики. Он мешает сметану с сахаром и уплетает парочку. Сегодня состояние такое же ублюдочное, но не совсем. Что-то в этом ублюдочном состоянии всё-таки барахтается хорошее. В универ он отправляется в костюме капусты (потому что мама напялила на него все тёплые вещи, которые были в его шкафу) и с пирожками в нескольких пакетах. Эта женщина успела столько всего приготовить… Господи, он же не прямо едок какой-то… или это просто мама решила его откормить? Один пакет он отдаст Эду. Второй Павлу Алексеевичу. А третий… надо Арсению занести. До пары минут 10. Он успеет доковылять до его преподавательской. Пара на этом же этаже. Он на всякий случай пишет смс. вы: арс, ты один в кабинете? 7:50который нахуй не нужён, но нужён: Да. 7:51
вы: я зайду? 7:51который нахуй не нужён, но нужён: Что-то случилось? 7:51
вы: у меня осадки в виде скучашек. 7:52который нахуй не нужён, но нужён: Только быстро. Пара скоро. 7:52
Антон влетает в кабинет, закрывает дверь и впечатывается в мужчину со всей дури. Слышит ухмылку и чувствует руки, что обнимают в ответ. Когда Антон начал так сильно зависеть от их встреч? Это что-то новенькое. Ему бы сейчас в этих руках остаться, но учёба не щадит. Мешает эта зараза его счастью. Шастун отстраняется через минуту и протягивает пакет. — Мама пирожки сделала. Поделиться хотел. — А сам? Арсений принимает пакет, но с сомнением. — Я поем. Я ещё к Воле заскочу сегодня, так что приходите тоже. Вместе чай попьём. Мужчина вздыхает. В глазах байкальских так тепло, что Антон подаётся порыву и утягивает в быстрый, но чувственный поцелуй, тут же отстраняясь. — Я пойду. Пара скоро. Антон не успевает увидеть реакцию на свои спонтанные действия, потому что вылетает в коридор и несётся на пару со скоростью света. В аудиторию залетает за две минуты до звонка. Эд качает головой и цокает, но смягчается, когда Антон протягивает ему пакет с пирожками под столом. В общем-то… всю пару он ест эти самые пирожки. Препод сваливает где-то в середине, потому что что-то там нужно ему сделать, поэтому выдаётся возможность побазарить. — Тох, как дела? — Пока не родила. — А когда? — Не знаю, пока не планирую. Эд ржёт, запивая пирожок колой, которую купил перед парой. — Как с Арсением? Антон легонько улыбается. — Спокойно. — Спокойно — это как? — Эд хмурится. — Это вообще нихуя не происходит? Или тихо и уютно? Или вы не разговариваете? Или… — Это тихо и уютно, но со смесью усталости. — Интересно. Эд хмурится и что-то судорожно начинает писать в свой блокнот. Стоит наклониться чуть ближе, как Шастун улавливает своё лицо на листе. Эдик рисовал его? Тогда почему там три руки… или… Антон резко выхватывает блокнот, зная, что может получить знатных пиздюлей за подобное, и начинает рассматривать рисунок, где изображены они с Арсением. Но раздражение даже не успело проснуться, потому что в голове сразу же промелькнула одна единственная мысль.«красиво»
Они стоят друг напротив друга. И между ними тянется нить. Призрачные руки сплетают пальцы. В груди Антона сердце отбивает смертельный ритм. — Нравится? — Да. Честно. Коротко. Как надо. — Это обложка для фика. Господи. Волшебство от созерцания творения Эда пропадает. — Эд, ты всё ещё не оставил эту идею? — Я уже написал парочку глав. Пока горю — творю. И ты меня не остановишь. — Я и не собирался. — Серьёзно? Антон пожимает плечами. — Просто имена поменяй и общую инфу, чтобы не было понятно, что это мы с Арсом. А то вдруг твоё творение станет популярным, а нам потом огребать. — Не ссы. Всё будет пучком. — Не сомневаюсь. До визита к Воле Антон успевает устать настолько, что ему хочется лишь прийти и просто завалиться на диван. Спасительный диван. Домик. Своеобразная безопасная зона. В кабинете оказывается только Павел Алексеевич и тот самый студент. Шастун останавливается, думая о том, что судьба, пиздец, какая сука. И зачем ему лишний повод думать о скелетах? Ему и так тошно от своего состояния. — О, Антон. Познакомься, это Егор. Будет в олимпиаде участвовать. Ты, кстати, не хочешь? — Нет, не особо. — Ладно. — Паша оглядывает его с ног до головы. — Ты чего такой уставший? — Просто вымотался. Я лягу? — Диван к твоим услугам. Мама приехала? — Да. Пирожки вам передала. Пакет около рюкзака. Антон заваливается на диван и закрывает глаза. Через пару минут обсуждения олимпиады Воля отходит куда-то за какими-то бланками, а Егор остаётся его ждать. Заебись. Больше всего Антону хотелось сейчас оказаться в одном помещении с объектом, который знает больше, чем он. Любопытство бы в жопу себе засунуть, да не получается. И он уже почти порывается спросить у Егора о том, кто он вообще такой. Но его опередили. — Арсений и здесь тиран? Глаза открываются. Шастун хмурится и садится. Егор смотрит с любопытством. — Не сказал бы, что он тиран. Просто строгий препод, который хорошо знает свой предмет. И требует такого же знания от остальных. — Никто ещё кукухой не поехал? Антону всё это кажется таким подозрительным, что страшно. Ему кажется, что он не должен сейчас разговаривать с этим Егором. Ему кажется, что он роется в шкафу Арсения без спроса. Паршиво. Это паршиво, потому что он должен узнать всё именно из уст Арса, а не из уст какого-то студента. Нет. Шастун чувствует, что всё катится в ебеня. Предчувствие пиздеца не даёт нормально сосредоточиться. — Нет. Он прекрасный преподаватель. У нас в группе проблем ни у кого нет. — Только у тебя. Антон кидает выразительный взгляд. Егор смотрит с полуулыбкой. Смелость так и сквозит из всех щелей. Или он Антона испытывает? Раздражение просыпается быстро. Сон снимает. Шастун задаёт вопрос. — Уже нарыл инфу? — Было любопытно узнать о том, как этот урод поживает. — А тебе не въебать за излишнее любопытство? Егор смеётся. Он откидывает голову назад и смеётся, показывая свои белые, блять, зубы. Прям реально белые. И Антон бы спросил, почему они такие белые и раздражающие до пиздеца, но ему сейчас так хочется остановить чужой смех, что руки трясутся. Он таким злым давненько не был. Парень хмыкает под конец, а Антон просто смотрит на него. Потому что если встанет, не сможет себя устаканить. Он с гневом плохо обращается. А в клинике вообще дрался через день. Вторая сторона медали, которую он не привык показывать чужакам. — Ты так волнуешься, потому что тоже на него слюнки пускаешь? — Тоже? Егор изгибает бровь и цокает, усмехаясь так, что Антон всё же встаёт с дивана, делая шаг вперёд. Это чтобы лучше слышать, вы не подумайте. Есть он его не собирается, а то подавится ещё. У него в планах не было рукоприкладства. Но следующая фраза выбивает из колеи. Настроение меняется за секунду. Появляется тревога. Дикая. Если бы он сейчас захотел описать, то сказал бы, что в поле с зелёной травой начинается ураган, от которого слишком сложно спрятаться. — Он был влюблён в него по уши. Антон резко берёт себя в руки. Он не должен был этого слышать. Нет. Не сейчас. Не от него. Шастун разворачивается, берёт свой рюкзак и идёт к выходу. Да, спонтанно, да, быстро, да, резко, но ему не нужно этого слышать. Он теперь знает то, чего не должен был знать. Желание сбежать пересиливает всё. Антон кладёт пальцы на ручку, но ступор сковывает, когда он слышит позади: — Знаешь, что самое интересное во всей этой ситуации? Шастун игнорит. Открывает дверь. Хочет сбежать, уйти, лишь бы не слышать. Но слышит в спину отчётливое: — Его тоже звали Антон.