О бедном шисюне замолвите слово!

      Минъянь улыбалась, делая в свитке заметки. Девушки беззаботно болтали, сидя вокруг очага, и им не было дела, что она пишет. Кто-то рисовал, мучительно меняя позы, дабы свет огня падал более равномерно на бумагу; кто-то просто болтал и то и дело прикладывался к закускам и винам; а кто-то и вовсе дремал, пригревшись у огня. Вечер последнего дня недели был всегда одинаков: адепты Сяньшу собирались небольшими группами в специальных хижинах и выплескивали стресс, позволяя себе то, что было неприличным в открытом обществе. Группы формировались по возрастам, интересам или же какой-то тематике — это случалось реже, но многие непременно желали посетить подобное мероприятие — и девушки были вольны делать все, что угодно, если на следующий день ничто не будет говорить об этом. Лорд Сяньшу была на удивление милостива. — … как бог. — Не преувеличивай, — Минъянь прислушалась, заслышав знакомое имя. — Ну не может человек быть настолько очарователен.       Они сидели через двух человек от нее, и Минъянь легко могла услышать, о чем именно они говорили. Соученицы были несколько пьяны, на что указывали резкие и экспрессивные взмахи руками время от времени, покачивание и то и дело меняющийся тон голоса. — Он, — девушка глубоко вздохнула. — он близкий. Не знаю, как объяснить. — Ты еще скажи, что он прост и весел, как простой крестьянин в городе. — Раньше был, — они сделали небольшую паузу. — Ты просто не видела, как он улыбался, пока этот, — первая цокнула языком. — Шень Цинцю был жив. А теперь он больше похож на прошлого главу, — Минъянь тихо хмыкнула. — Зачем выходить замуж, если он не будет верен мне так же, как Мин Фань своему учителю?.. — Опять ты за свое! — с другой стороны круга кто-то бросил в говорившую кружок огурца, который, перелетев очаг, шлепнулся девушке прямо на щеку. — Вздыхай о лорде Цинцзин где-нибудь еще, а не здесь! Надоела ныть! — Да ты!..       Минъянь, предугадывая глупую пьяную драку, собрала свои вещи и тихонько выскользнула из хижины, перед этим кивками попрощавшись с понимающе глядящими знакомыми. Не произошло ровным счетом ничего нового, ведь она видела подобное, наверно, уже раз пять. Это было ожидаемо, ведь меч Цаншуи постоянно был у всех на слуху, особенно теперь, когда дела в секте шли… Не очень. Кусая губы, чего не было видно за вуалью, Минъянь шла по неосвещенной тропинке, которую знала наизусть. Не было ни одного места на пике и вблизи него, где она не побывала бы, поэтому она шла легко и свободно меж деревьев и зарослей винограда, оплетавших могучие стволы и низкие ветви. Пусть она пребывала в своих мыслях, ее шаг был легким, но даже она совершенно не ожидала того, что невольно подкрадется к таящейся в сумраке паре.       Наставница прижимала кого-то к дереву, и ее белая накидка ярко выделялась, отражая даже слабый свет звезд. — …ко мне? — Минъянь застыла, чувствуя, как деревенеют мышцы. Она еще никогда не слышала такого тона от наставницы, даже представлять не смела и не подумала бы, что та так умеет. — Не будь так черств с моим нежным сердцем. — Цинци… — это был определенно мужской голос. Минъянь, прищурившись, вгляделась во тьму, но кроме того, что некто был явно выше наставницы, не смогла разглядеть. — Ну хватит, мне уже пора. — Ты снова уходишь? — послышался стук об дерево: похоже, что наставница взяла его за грудки и встряхнула, а после вжала в ствол. Былой игривости как ни бывало, Ци Цинци вернула себе привычную ярость и раздражительность. — И вновь даже ничего мне не скажешь? Приходишь, когда хочешь, и уходишь так же, словно совершенно не волнуешься о моих чувствах! — Минъянь прерывисто вздохнула. — Не смей говорить, что тебе пора! Ты не бродячий кот, нет, — Ци Цинци протяжно выдохнула, насильно успокаивая саму себя. — А даже если и кот, то я тебя забираю. Ты мой, — наигранное умиление вновь появилось в ее голосе. — Ну и куда мой кот собрался на ночь глядя? — Цинци, — ее отстранили от себя, крепко взяв за плечи. — Мы еще свидимся.       Наставница зарычала. — Если ты сейчас посмеешь использовать свой подлый прием… — Минъянь не увидела, как именно исчез незнакомец. Внезапно наставница обрушила на ствол удар такой силы, что проломила кулаком дерево, из-за чего то громко затрещало и через несколько мгновений с грохотом обрушилось, падая на соседние. — Черт! — Ци Цинци пнула его. — Черт!       Минъянь, маскируя шорох шагов за шумом чужого буйства, спешно отдалялась от места внезапной встречи. Сердце бешено колотилось внутри, разгоняя горячую кровь, от которой горели щеки. То и дело жмурясь, Минъянь прогоняла из головы лезущие пошлые образы наставницы, готовой смирить свой буйный нрав и хотя бы попытаться быть ласковее к понравившемуся мужчине. Мужчине! Лю Минъянь, зная ее характер, была уверена, что та вечно будет одинокой, но, похоже, ошибалась. А не с этим ли были связаны перемены в настроении наставницы? Множество мыслей неконтролируемо крутились в голове, и в какой-то момент Минъянь, затормозив, резко села на корточки, скрывая лицо ладонями. Сдержать писк было невозможно. Тяжело дыша, она все же зашла в личный дом и некоторое время мерила комнату шагами, делая дыхательную гимнастику. Успокоиться решительно не получалось. Ее наставница встречалась с мужчиной! Как она себя вела! Она не может поверить! Скинув надоевшую вуаль, Минъянь раскрыла первый попавшийся блокнот где-то на середине и судорожно начала записывать то, что видела. Ее лицо время от времени подрагивало, но пальцы не подводили — рукопись выходила аккуратной и разборчивой, и лишь дрожащее пламя свечи создавало танцующие тени от не впитавшихся в бумагу чернил.       Вдохновение захлестывало с головой: без особого перехода она начала записывать то, что приходило в голову; и как-то незаметно образы пылкой наставницы и стойкого к ее напору неизвестного сменились совершенно другими. Вот он прижимает его к дереву, несдержанно сжимая края стоячего воротника, и от крепкой хватки ткань трещит, усиливая напряжение между двумя мужчинами. Поцелуй — порывистая грубость и сквозящее в нем отчаяние — больше просто крепкое прикосновение губ к чужому рту, безумный порыв от безысходности. Тяжелое дыхание, для них двоих оно громче ночной тишины. — Останься.       Шепот. Но для такого, как Лю Цингэ, это громче крика. Даже не просьба — самая настоящая мольба, отражающаяся в его действиях и словах. — Нет.       Сухо звучит в ответ. Сейчас, несмотря ни на что, он — меч Цаншуи, преемник осужденного лорда Цинцзин и его ученик. И он последует за своим учителем, которого ценит больше собственной жизни. Но почему же тогда он не смеет прямо взглянуть в лицо своего шишу? Почему поджимает узкие губы и стискивает кулаки?.. — Янь-Эр, ты в порядке? — на плечо опустилась чужая рука. — Ты вся красная. — Я-а, — Минъянь выдохнула и отбросила кисть в сторону. — в порядке, да… — Снова тебя захлестнули эмоции? — подруга, с которой она делила домик, встала сзади и принялась разминать ей плечи. — А я уж не ждала тебя раньше рассвета. Что произошло? — Сун Цзы вновь начала… — О-о-о, понимаю, — сзади фыркнули. — Что-то не меняется никогда. — Скажи, — Минъянь подняла голову, снизу вверх заглядывая в чужое лицо. — А что ты думаешь о… Ну, предположим, только предположим, что наша наставница может… Ну, полюбить. — Она? — подруга дернула уголком губ. — Исключено. Такая стервозная дамочка вряд ли сыщет чью-то благосклонность, не ты ли говорила? Стоит кому-то узнать ее поближе — и все. — Да, — Минъянь опустила взгляд на рукопись. — Ты права. Наверно, ты права.