ID работы: 10248927

Верни меня домой

Джен
G
В процессе
225
Размер:
планируется Макси, написано 211 страниц, 13 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
225 Нравится 220 Отзывы 123 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Очередной магический шар, купленный для учебы за хуеву тучу денег, летит в стену, разлетаясь на сотни маленьких осколков, отчего звон разносится по всему поместью, заставляя вздрагивать и замирать в бессилии его немногочисленных обитателей. Школьный пергамент, учебники, — все до одного разорваны в исступленном приступе ярости и импульсивно раскиданы по комнате, создавая давящую атмосферу хаоса и безысходности. Школьная форма, такая изысканная и ужасно дорогая, безжалостно прожжена дешевыми маггловскими сигаретами, найденными на лавке в парке пару месяцев назад. Было испорчено всё, до чего могла дотянуться рука в момент глухого, разрывающего сердце отчаяния.       Всё, кроме галстука, что красовался на самом видном месте, держась на ручке двери. Для него была выделена отдельная роль.       На галстуке Антонин Долохов планировал повеситься.       Все покатилось по пизде еще две недели назад, когда умерла она.       Его мама.       Сильный, волевой и абсолютно безбашенный человек, в чьей крови текло кристальное безумие, разбавленное каплями безупречной чистоты и искренней самоотверженности. Невообразимое сказочное создание, что вдохновляло людей и приводило в изумление всех вокруг своей красотой.       Потрясающий, открытый и позитивный человек — так видели ее окружающие, такие речи они произносили на её похоронах.       Это и было так, отчасти, процентов на пять.       "Анна Долохова 14 мая 1940 года скончалась от драконьей оспы", — трубили газеты.       Какая ебаная чушь.       Анна Долохова 14 мая 1940 года покончила жизнь самоубийством, наглотавшись зелья, которое она предусмотрительно купила в какой-то лавке, где нелегально продают отраву любому желающему за бешеные деньги.       Еще и день выбрала замечательный — прошёл ровно месяц с тринадцатилетия сына, на котором они, можно сказать, впервые почувствовали себя семьёй. Настоящей семьёй.       Нужно ли теперь говорить, что это просто был цирк? Комедия? Ебаный ситком? Ведь не изменилось, как оказалось, абсолютно нихуя.       Ведь иначе Тони вместо сонной, глупо улыбающейся и сладко потягивающейся в постели мамы, не нашел бы её остывший, окоченевший труп.       Ведь иначе Тони не умер бы в то утро, глядя в безжизненные, болезненные глаза своей мёртвой матери, чьё лицо застыло в гримасе откровенного ужаса от невыносимой боли.       Кто-то потом мимоходом сказал, что на комнате стояли заглушки высокого ранга. Много заглушек, некоторые из которых можно было найти только в старинных фолиантах, а для таких, обычно, требовалось искусное мастерство в магии.       Он всё понимал. Их было так много, потому что она кричала так, что её магические выбросы сносили любые заклинания.       И от осознания этого он каждый раз хотел взорвать себе мозги, лишь бы они не пульсировали с чудовищной силой, заставляя его думать о том, из-за чего он гнил заживо: он сладко спал, пока она умирала.       Что, если бы он проснулся и услышал? Что, если бы он её спас?       Но он не проснулся.       Антонин мог простить ей всё — матерью она была, честно говоря, отвратной. Но он всё же её любил, до ужаса любил.       Любил, когда она, не стесняясь в выражениях, проклинала его всем сердцем, срывая голос до хрипоты.       Любил, когда она вновь и вновь бросала его, увозя к бабушке "на каникулы", а затем возвращалась с подарками и лживыми, абсолютно бессмысленными извинениями.       Любил даже тогда, когда она смотрела на него пустым взглядом, пытаясь наскрести в глубине своей души хотя бы крохи любви к своему дитя, но каждый раз лишь разочарованно вздыхала и отворачивалась, наказывая собираться к бабушке. И лишь когда он отходил, то слышал тихо брошенное вдогонку "я тебя люблю, сынок".       Но ненавидел её такую чужую, красивую и ледяную, словно снежная королева, в гробу.       Он любил её за то, что она боролась. Он любил ее за попытки, за падения и подъёмы, за ее силу духа, за ее стремление стать лучше.       За ее стремление стать матерью.       Антонин мог простить ей всё, кроме такого откровенного предательства. Кроме её добровольной смерти.       И теперь он её ненавидит.       Все эти две недели он провёл как в прострации, сидя в комнате и укуриваясь все теми же отвратными маггловскими сигаретами до бессознательного состояния, надеясь, что у него в ближайшее время откажет, как минимум, сердце. Но сердце, сука, как назло не отказывало, стуча все громче и настойчивее, моля не сдаваться.       Бабушка, ставшая официальным опекуном после смерти Анны, была в растерянности. Ольга Долохова — женщина сильная и властная, но даже таких людей судьба имеет удовольствие подкашивать, тыкая лицом в разочаровывающую реальность. Хотя, нужно отдать ей должное, она не сдавалась, не впадала в отчаяние и не занималась самоедством.       Она пыталась вытащить из этого дерьма своего любимого и единственного внука, что сам себя топил, захлебываясь в боли и собственной крови из ран, которые он ковырял изо дня в день, стараясь содрать с себя кожу, личность, сущность и раствориться в пустоте.       Все были за то, чтобы Тони жил.       Тони было похуй, он хотел умереть.       С того дня парень так ни разу и не появился в школе. Преподаватели Дурмстранга били тревогу, посылая сов по десять раз на дню с требованием немедленно явиться в школу для рассмотрения вопроса о дальнейшем обучении Антонина. Они, видите ли, не терпели такой наглости, лелея свою идеальную репутацию престижной школы магии и волшебства.       Бабушка мелочиться не стала: после тридцать шестой совы она помчалась в школу, где устроила всем разнос, пообещав натравить на них своих старых влиятельных знакомых из России, которые в три счёта испортят репутацию этой богомерзкой шаражки, сотрудники которой имеют совесть беспокоить человека, что недавно потерял близкого.       Приехала домой она с документами об отчислении. Небрежно кинув их на кровать внука, она поцеловала того в макушку, и удалилась в свои покои, напоследок сказав, что все будет хорошо.       Всё будет хорошо.       Долохов уверен в этом не был, но надежда все же прорывалась сквозь толстую пелену безысходности. Одной рукой он бездумно проводил пальцами по засохшим чернилам на пергаменте, а другой уже подзывал к себе пачку ненавистных горьких сигарет, подкуривая и затягиваясь как в последний раз.       Ему как никогда было поебать.       Обессиленное сердце молчало, а бабушка где-то в одной из спален огромного поместья, листая колдографии, предавалась воспоминаниям о весёлом, беззаботном и шебутном мальчишке, от которого заряжались энергией и позитивом все в радиусе километра. Несмотря на недостаток любви от своей глупой и ветреной мамаши, он вырос великолепным, страстным и абсолютно уникальным парнем.       Он был тем самым солнцем, что бескорыстно освещало всех вокруг, грея своими лучами.       И ей было чертовски больно видеть, как это солнце потухает с каждым днем всё сильнее, превращаясь в агрессивный мёртвый комок, состоящий лишь из горечи и сожалений.       Проведя дрожащими пальцами по колдографии, где её мальчуган, натворив какую-то пакость, выглядывает из-за угла здания, улыбаясь как десять чеширских котов, она слабо улыбнулась и судорожно вздохнула.       Она не должна этого допустить, ни в коем случае. Поэтому, отложив альбом и взяв чистый лист пергамента, Ольга стала писать письмо, которое было ее последней надеждой — якорем, что вытащит ее мальчика из бездны и позволит вдохнуть в него жизнь.       Через две недели пришел ответ, который Антонин долго изучал стеклянным, безжизненным взглядом. На секунду, бабушка заметила огонёк, промелькнувший в черноте его мёртвых, бездонных глаз, что заставил кончики её пальцев нервно подрагивать в напряжении.       Она до сих пор помнит, как он мечтал об этом.       — Малыш, это шанс. Пожалуйста.       Сердце, молчавшее так долго, завыло в голос от щемящей тоски, поэтому Антонин прикрыл глаза, делая глубокий, тяжёлый вдох, замирая в таком положении на пару секунд. Бабушка вместе с ним затаила дыхание, наблюдая за развитием событий.       Ну же, солнце, выбирайся из тьмы.       После шумного выдоха, нарушившего гробовую тишину, парень сгорбился и потер глаза руками, пытаясь прийти в себя. Пытаясь осознать.       Он не должен вот так вот сдаваться. Он не должен быть как его мать, которой не хватило сил и желания все исправить, он должен быть сильнее.       Осознание происходящего тяжелым грузом свалилось на его больную, травмированную голову, вызывая приступы удушья и тошноты.       Какого хуя он творит?       Взглянув на свою бабушку, в которой он только сейчас начал разглядывать ту самую волевую, потрясающую, примерную мать, которую всегда искренне искал в женщине, что была его биологическим родителем, он улыбнулся так лукаво, как только мог на тот момент и, взяв трясущуюся старческую руку в свою, тихо произнес: "Давай попробуем."       Галстук сорвался с ручки, навсегда теряясь в обрывках старой жизни. Весь хаос, что окружал парня последний месяц, перестал иметь смысл, отходя на второй план.       Антонин Долохов с некоторых пор ненавидел жизнь, но всё же давал ей второй шанс.       Через три месяца он едет на обучение в Хогвартс — школу магии и волшебства из его давней и забытой детской мечты.       И, может быть, там ему, наконец-то, удастся ожить.

***

31.08.1940

      Лондон встретил гостей пасмурной, мерзкой, дождливой погодой, от которой, вопреки всему, у Антонина на душе было спокойно и хорошо. Влажный климат и прохладный воздух отрезвляли и держали сознание в тонусе, не давая ему переключаться на вещи, которые бабуля строго настрого запретила вспоминать. Не сейчас.       Сейчас ему нужно было снова учиться жить.       Разрешение на трансгрессию они не запрашивали, так как по решению Ольги Ивановны они прибывали в Британию на обычном маггловском пароме. Его бабушка, воспитанная суровыми русскими реалиями и окончившая местную школу — Колдовстворец, имела довольно лояльное отношение к магглам, или как они называли их у себя в России — пустышкам.       Антонину на них, честно говоря, было плевать, но раз бабушка видела в них некое очарование, то спорить было бесполезно.       Сил не было от слова совсем, да и вид с парома открывался отменный, поэтому он был не против. Даже наоборот, он считал, что было время проникнуться атмосферой и слиться с энергетикой места из его грёз.       Величественные здания, что источали глухой аромат древней истории, уходящей далеко за пределы вечности, завораживали. Глаза разбегались от великолепия, что из себя представлял Лондон.       Тони, наконец-то, чувствовал себя дома.       Их путь лежал через весь город в странное место под названием "Дырявый котёл".       — Ба, ты уверена, что нам сюда? — парень недоверчиво оглядел убогое, на первый взгляд, помещение и вопросительно посмотрел на пожилую спутницу.       Его не покидало отвратительное чувство, что их где-то наебали.       Ольга Ивановна, на секунду замявшись, выпрямилась в осанке и тряхнула седой шевелюрой в знак боевой готовности. Ишь чего придумал, балбес.       — Будешь сомневаться во мне, отвезу в гости к дяде Мише. Он то тебе напомнит, в ком действительно стоит сомневаться.       Долохов шумно сглотнул: он помнит свою последнюю поездку к дяде Мише. Психику он восстанавливал еще долго, употребляя кучу разных настоек, выписанных колдомедиками. А всего-то, казалось бы, дядя захотел подарить дражайшему племяннику карнавальный костюм.       Ну, так думали все, включая Тони, но кто ж знал, что карнавальный костюм представляет из себя шкуру только что освежеванного медведя.       Кто ж, блять, знал, что дядя Миша считает забавным ещё и засунуть шестилетнего пацана в эту шкуру, после чего, в качестве жирной точки, вручить медаль за лучший костюм.       Антонин не считал, поэтому весь в слезах отмывался часов пять под дикий хохот его придурковатого родственника.       Покосившись на озорно подмигивающую бабулю, парень и вовсе стал сомневаться в законности происходящего. Вряд ли хоть кому-то из его ебанутой семейки можно было доверять.       И особенно бабушке, которая напоминала, скорее, главу магического опг, а не милую, приятную старушку, что вяжет носки по вечерам своим внукам. Ольга Ивановна, скорее, свяжет корзинку из кишков безобразника, что решит перейти дорогу её дорогим внучатам.       В данном случае только ему.       Тони весело прыснул: нужно как можно скорее завести в Хогвартсе врагов.       — Пока ты тут предавался прекрасным воспоминаниям о семейных посиделках, я всё узнала, — сейчас мы пойдём за этим вот прекрасным мужчиной, который покажет нам вход на Косую Аллею.       Бабушка появилась так же неожиданно, как и мужчина, стоящий за её спиной, бейджик которого гласил, что зовут его Томас. У Антонина только еле дернулся глаз, — он привык к выходкам своей родни.       — Отлично, и чего же мы ждём?       — Тебя, солнышко. Хватит витать в облаках, идём.       Взрослые резво развернулись и рука об руку пошли к черному выходу, что-то весело щебеча между собой. Юноша неспеша поплёлся за ними, пропадая в размышлениях. Он не понимал, что больше его терзает: ощущение неизвестности или то, что бабушка, кажется, охмурила владельца этого сарая.       Хорошенько взвесив одно и другое, он расслабился, позволив проявиться на своих губах легкой ухмылке, — неизвестность манила, поднимая уровень адреналина в его крови, а вот все любовники бабули рано или поздно помирали, то от сердечного приступа, то при невыясненных обстоятельствах.       Так что, поебать. Тони в любом случае, если не в выигрыше, то не в окончательном проигрыше.       Хороший тост, кстати, надо как-нибудь будет выпить. Не зря же он, рискуя жизнью и здоровьем, спёр бутылку фирменной Долоховской настойки. Неплохо только было бы найти для такого занятия компанию, потому что зарабатывать алкоголизм в его возрасте было рано, а, как однажды сказала бабуля, двое алкоголиками быть не могут.       Интересно, заведёт ли он друзей здесь? В Дурмстранге проблем с социализацией у него не было — его персона всегда была в центре внимания, не всегда хорошего, не всегда не-позорящего-его-честь, но была. Друзей, как таковых, за два года обучения он не обрёл, а может и просто не успел: два года — ничтожный срок. Были приятели, были даже фанаты, как и враги, которых он успел привлечь своими выходками. Но никого близко ему так и не удалось подпустить, да и не особо-то и хотелось, честно говоря. Люди там были пустыми, одинаковыми, шаблонными, до тошноты правильными и абсолютно черствыми.        Как он не растворился в этом безликом царстве душнил, он не понимал.       Наверное, он просто слишком Долохов. Как-то один его мерзкий, занудный однокурсник сказал, что именно в этом и была его проблема.       Тони даже загнался. Часа на два. А потом понял, что Андре просто охуел и подкинул тому ночью артефакт, который он всё никак не находил возможности протестировать. Надо же знать, что это вообще такое.       На следующее утро пацан так и не пришёл на завтрак. Оказывается, он в пижамке с оленями куковал где-то на Альпах.       Ну кто ж знал, что это был порт-ключ.       Парень закусил губу, чтобы не заржать от нахлынувших воспоминаний. Полная ужаса и страха рожа того придурка до сих пор снится ему в прекрасных снах.       Вспоминая все свои проделки, он думает, что было бы неплохо иметь товарища по авантюрам, потому что для одного это довольно энергозатратно, да и отбывать наказания в одиночестве — скука смертная.       Но, честно говоря, Антонин Долохов давно перестал верить в чудеса, когда столкнулся с суровой правдой жизни. И тут что-то давно забытое, чужеродное зарождалось в его груди, заставляя кровь бурлить, а душу томиться в предвкушении новых приключений.       Надежда.       Тони горько хмыкнул: он уже и забыл какого это — чувствовать что-то помимо боли.       — Эй, аккуратней, смотри, куда прёшь, чудик.       Задумавшись, Долохов не заметил, как врезался в парня. Тот был выше его на голову, статный, бледный до одури, как будто его всю ночь ртутью отпаивали. Волосы были чернющими, как смоль и спускались еле заметными волнами к плечам. Но то, что действительно было в нём занимательное — взгляд. Острый, режущий, неуютный и смертоносный, — такому в глаза не хотелось смотреть совершенно и нормальный человек давно бы уже просто отвёл взор, растерявшись и, если хватило бы ума, сбежал.       Но Антонин не был бы Долоховым, если бы не выкинул какую-нибудь хуйню.       — Тебе говорили, что у тебя очень пугающий взгляд? Таким, разве что, котят убивать. Я где-то тут как раз видел дохлую кошку, твоя работа?       Вид аристократа сменился сначала на растерянный, далее сконфуженный, а потом и вовсе принял разъярённый облик.       — Ты... ты что несёшь? Жить надоело?       Незнакомец подошёл вплотную, показывая превосходство и нагоняя страх на, видимо, бесстрашного собеседника.       Распределяющая шляпа, увидев бы данную картину, не задумываясь бы крикнула "Гриффиндор!". Но хуй там плавал: наша цель — Слизерин. Но и на первый вариант развития событий у Тони был план, не зря же он таскал с собой волшебные спички, вызывающие адское пламя.       — Ты бы хоть моргнул, ради приличия, я вроде на кошку драную не похож.       Длинноволосый парень приоткрыл рот в изумлении. Что этот сопляк себе позволяет? Да и кто он вообще такой? Выглядит как ровесник, но в школе он точно его никогда не видел, иначе бы запомнил это наглое, самодовольное рыло, что растянулось в ухмылке в ответ на неоднозначную реакцию своего собеседника.       Не хватало еще облажаться перед каким-то придурком. Парень мигом собрался, вспоминая все уроки самоконтроля и только успел раздраженно дёрнуть желваками в попытках продолжить конфликт, как вдалеке послышалось: "Ричард! Ричард Лестрейндж, а ну вернись обратно. С кем я разговариваю? Ричард!"       Антонин, вопросительно подняв брови, выглянул из-за парня, стараясь высмотреть источник таких настойчивых криков.       А Лестрейндж, кажется, даже зарделся. Видимо, облажаться было ему суждено.       Тони растянул губы в улыбке и был сейчас похож на довольного кота, объевшегося сметаны. Какова ирония-то, блять.       — Иду, мам! — прокричал парень настолько культурно, насколько позволяли манеры, а затем добавил угрожающим шёпотом: — А с тобой мы ещё увидимся.       Ричард последний раз тяжело взглянул из-под прикрытых от недовольства глаз на своего нового знакомого и уже собирался уходить, как тот, хлопнув его по плечу, вальяжно протянул:       — Конечно увидимся, Ричи, а если повезёт, то будем учиться на одном факультете. Передавай привет мамочке.       Развернулся и пошёл прочь, оставив в который раз ошеломлённого и взбешённого юношу стоять на месте.       Год уже обещает быть, как минимум, интересным. Кажется, одного врага он уже себе заимел.       Впрочем, он всегда хотел глянуть на бабушку в деле.       Довольно скоро найдя предмет своих раздумий в какой-то лавке, где продавались мантии, он с головой погрузился в мир шоппинга и ознакомления с местной культурой.       Культуры, кстати, у местных маловато, как он уже успел заметить.       Спустя пару часов, Тони уже сидел в собственном номере, что они сняли до первого числа, — вопрос с переездом еще решался, и парню, в принципе, не обязательно принимать в этом активное участие: бабушка всё разрулит, как заявила она сама.       Долохов ни разу не против, ему заебись.       Он хаотично разбирал покупки, укладывая всё в новенький чемодан. Завтра он уже с головой нырнёт в свою новую жизнь, полную загадок и неизвестностей. Он и понятия не имеет, что его ждёт, но он, блять, в восторге.       Впервые за долгое время Тони расслабился и дал волю счастливым эмоциям, что в последнее время переполняли его через край.       Он начинает жить.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.