Верни меня домой

      Если бы кто-нибудь раньше сказал Тони, что платформа девять и три четверти выглядит так, то он бы перекрестился, выпил на посошок святой воды и, в конце концов, принял христианство.       Потому что это было похоже на пиздец.       Духота, вонь, крики, слёзы, хохот, — всё это чудовищно сдавливало со всех сторон, заставляя барабанные перепонки трещать от напряжения, а череп расходиться по швам от начинающегося приступа мигрени. Глаза, которым досталось больше всего, слезились и болели от попыток рассмотреть всю сложившуюся вакханалию: здесь вот истошно вопили дети, от которых не отставали по децибелам их животные, запертые в тесных клетках, чем, кажется, и были возмущены до предела, старательно оповещая о своём трагичном положении всех присутствующих; там носились люди с огромными, неподъёмными чемоданами, целью которых, видимо, было как можно больше сбить прохожих с ног или, на крайняк, растоптать их в мясо — у тех были свои олимпийские игры, в которые Тони даже не рискнул лезть, потому что перспектива быть раздавленным бешеной мамашкой или ста килограммовым багажом сопливого школьника немного удручала. Дополняли весь этот дурдом хаотично разбросанные толпы ребят, что, пуская сопли пузырями, в голос рыдали на плечах у своих родителей, не желая расставаться с ними еще на год.       Долохов еще тогда подумал, что никто детям про существование каникул так и не рассказал.       Умно.       Флегматично запивая какие-то универсальные таблетки, прихваченные бабулей, чтобы не умереть ещё до приезда в Хогвартс, он подвёл неутешительный итог: у людей в Британии определенно культуры как кот насрал. Или это только магическая часть так проебалась?       Нужно потом обязательно придумать, как добраться до школы другим способом, иначе одна из поездок точно закончится летальным исходом. А вот чьим именно, он так и не решил, хотя претендентов насчитывалось достаточно.       Уже сидя в пустом купе, которое он занял благодаря воле господа и его бабуле, что, минуя прощальные лобызания, запихнула его в поезд раньше остальных, он счастливо пялился из окна на свою родственницу, которая всё безустанно махала ему пропитанным слезами платочком, да отправляла воздушные поцелуи. Ольга Ивановна страшно не хотела отпускать внука, потому что не знала, что будет дальше. Справится ли он? Помогут ли ему побороть страх и отравляющее чувство одиночества?       Но, самое главное, позволит ли он себе помочь?       Ответ на этот вопрос она не знала, но надеялась, что внук со временем откроется кому-нибудь и пустит того в свое стремительно глохнущее сердце, чтобы разделить боль и попробовать совместными усилиями завести мотор. Её компании уже не хватало совершенно, она это видела, парень действительно старался и всё же ему всё еще было никак.       Он всё ещё потухал, маскируя тоску за старой, привычной маской шутника, что уже не подходила по размеру, беспощадно трескаясь. Но Антонин не знал, что этот сильный, горький смрад лжи и непроходящего отчаяния бабуля чувствовала за версту. Чувствовала и задыхалась в бессилии. Она ему не верила, совсем, но подыгрывала старательно, не давая повода загоняться парню ещё больше.       И всё же, за эти три месяца продвижения были — Тони потихоньку стал приходить в себя, меньше заниматься самоедством и больше открываться окружающим, ломая стены вокруг себя. По вечерам они с бабушкой взяли за обыденность разговаривать по душам, проливая немало слёз при обсуждении болезненных тем, что, безусловно, имело свои плоды — парень научился отпускать.       Единственное, что Антонин так и не научился отпускать, так это проклятые сигареты, которые он прятал разве что не в трусы, каждый раз с хитрой мордой торжественно обещая, что бросил.       Да, бросил, под кровать, чтобы Ольга Ивановна не смогла их найти. Но, кажется, бабушку свою он очень сильно недооценил, потому что потом ему пару раз пришлось убегать от неё по всему поместью в попытках избежать грандиозных пиздюлей за враньё.       Пиздюлей, увы, избежать не удалось, но бабуля со временем смягчилась, потому что женщиной она пусть была и строгой, воспитанной в других условиях и по другим принципам, но всё же в понимании было ей не занимать.       Поэтому, однажды она тихо заменила дешёвую пачку на более достойную, долго терроризируя продавца в местном ларьке, выбирая марку, потому что если уж и травиться, то дорого и со вкусом. В конце концов, он её внук или чей?       И сейчас она стояла на вокзале, провожая в неизвестность самое дорогое, что у неё осталось, молясь всем известным и неизвестным богам, чтобы это было правильное решение.       Так же думал и Антонин, который всё ещё сидел в одиночестве, вальяжно развалившись на диванчике и глядя пустым взглядом на стремительно отдаляющуюся станцию. В душе разрасталась тревога, которая, подобно паразиту, поражала все жизненно важные органы — чего ему ожидать?       Ну, по крайней мере, точно не того, что произошло в следующий момент.       Двери купе открылись так, будто кто-то внезапно решил распустить зоопарк или класс за пять минут до звонка — резко и с диким грохотом, который сопровождался чьим-то агрессивным бурчанием по поводу того, что все здесь сплошные идиоты.       Тони, еле заметно дёрнувшись от шума, озадаченно хмыкнул: он не знал, что это за чудо решило завалиться к нему на послеобеденное рандеву, но был полностью с ним согласен.       Неужели он встретил брата по разуму?       — Какого чёрта я должен сам тащить этот багаж?! В этой развалюхе что, все вымерли разом?       Взъерошенный и уже достаточно потный от физических усилий блондин продолжал причитать, затаскивая огромный, по меркам Тони, багаж в купе, кряхтя и издавая нечленораздельные звуки проклятий.       Что он тащил в Хогвартс? Переносное поместье, блять?       Долохов искренне боролся с желанием заржать, такую картину он видел первые: британская изнеженная белоручка, разбрасываясь трёхэтажным матом, пыжится с тяжеленным чемоданом. Вот умора-то! Кстати, а он вообще в курсе, что здесь не один?       Парень в предвкушении погано ухмыльнулся — если он это не сделает, то никогда не простит себя.       — Помощь нужна? — предложение о помощи прозвучало чрезвычайно спокойно, с еле различимой издёвкой, но и этого хватило, чтобы британец, как ошпаренный, отпрянул от своих чемоданов и резко развернулся, выпрямляясь и бросая деланно раздражённый взгляд на присутствующего.       Надо же, как быстро взял себя в руки, Долохов даже удивился. Может, стоит поаплодировать?       Блондин тем временем одним изящным движением руки поправил чёлку и скрестил на груди руки, принимаясь изучать оценивающим взглядом очевидца его позора.       Из Антонина психолог был, мягко говоря, хуёвый, но тут и дураку понятно, что вон и поза закрытая, и рожа уязвлённо высокомерная, — полный набор, обеспечивающий дальнейшее общение на провал.       Ну и ладно, не очень-то и хотелось.       — Надо же, я думал, что купе пустое. Наверное, ты слишком слился с окружающей обстановкой, что я тебя даже не заметил, — блондин протянул это так медленно и язвительно, что захотелось вписать, как минимум, по морде, как максимум, раздавить его же багажом.       Оглядев потёртые, видавшие не одну задницу диванчики и облупившуюся краску на стенах, Долохов прыснул: это он сейчас попытался его задеть?       — Или же ты слишком умный для того, чтобы просто оставить багаж на входе и не тащить его через весь поезд в последнее купе. И вообще, если бы смотрел не задницей, которая появилась в проходе раньше, чем весь ты, а глазами, то вряд ли смог бы не заметить очевидца своего конфуза, который еще можно было постараться пресечь. — Долохов в конце своего монолога закусил губу, чтобы не расхохотаться, глядя на растерянный вид парня напротив. Кажется, тот совсем не ожидал, что ему вот так вот ответят.       Сейчас он был похож на потерянного белоснежного котенка, которого только что оторвали от мамкиной сиськи и поставили перед фактом: ты теперь взрослый, хвост трубой, морду кирпичом и вперёд!       От такого сравнения, что он провёл в своей голове, парень фыркнул: не хватает сюда еще Ричи — грозы всех котят на районе. Интересно, как он там поживает? Вспоминает ли его томными ночами, размышляя над тем, как лучше надо было ответить? Было бы интересно повидать старых знакомых, честно говоря.       Даже если это чересчур опасно или смертельно, когда это Долохов пугался неприятностей?       Никогда. Это неприятности пугались Долохова.       Несмотря на то, что тонкая душевная организация была сильно задета, британец, сохраняя маску хладнокровия, стал заинтересованно вглядываться в парня, что сейчас по-собственнически развалился на диванчике и с откровенным похуизмом разглядывал разваливающийся потолок, потеряв интерес к собеседнику. Это было что-то новенькое, что-то странное и явно непохожее на местную стайку павлинов, что слишком трясутся над своей репутацией и лучше удавятся, чем встрянут в конфликт или поведут себя неподобающе. По виду чистокровный, денег у него прилично, но всё же, какой-то он другой.       Интересно, откуда он?       — Знаешь, мне бабуля всегда говорила, что я красавец, но я никогда не воспринимал её слова всерьёз, хотя теперь вот задумался. — Антонин лениво повернул голову в сторону подозрительно замолчавшего парня и подмигнул. — Хватит пялиться, котёнок, лучше решай: мы затаскиваем твой багаж и спокойно едем дальше или же полюбовно расходимся по разным купе, предварительно грандиозно обосрав друг друга и внеся в список смертельных врагов. Ну, так что? Какой вариант тебя больше устроит?       Блондин фыркнул, — ну, точно чудик. Из Мунго что ли сбежал?       — Сказал человек, что пять минут любовался моей задницей, но раз ты спросил, то тот вариант, где ты зовёшь меня Абраксасом, — кинув это настолько небрежно, что у Долохова поползла одна бровь вверх, Абраксас грациозно плюхнулся на диванчик, который пустовал и, заметив отсутствие выраженной реакции у собеседника, деланно драматично спросил: — Ну, и что сидим? Багаж сам себя не затащит.       Вторая бровь Антонина так же неумолимо поползла вверх. Окинув взглядом хитрожопый вид его нового знакомого, он от души заржал в голос.       — А ты мне нравишься, котёнок. Сегодня, так уж и быть, я твой великодушный спаситель от вечного позора, но ты можешь звать меня просто Антонином. — Долохов лучезарно улыбнулся, раскидывая руки в жесте "ну да, вот он я, аплодисменты, пожалуйста".       Абраксас закатил глаза и цокнул языком, — нужно будет обзвонить местные психушки. Кажется, у них действительно сбежал пациент.       — Чаевых не жди, чудик, исполнение пока что, на удивление, чересчур херовое.       — Ну, если расплачиваться будешь натурой, то отсутствие чаевых я, так уж и быть, прощу.       Возмутиться Абраксасу помешал тактичный стук... по багажу. Парни замолкли, а в проёме показалось хмурое, недоумённое лицо, буквально кричащее "что тут за дурдом, блять?". Незнакомец оглядел присутствующих внимательно и очень придирчиво, одновременно легким движением головы, скидывая с глаз мешающую золотую прядку волос, и остановил свой взгляд на блондине.       Антонин нихуя не понял. Это у них здесь прикол такой — смотреть на первого встречного, как на предателя родины?       — В чём дело, Малфой? Это поезд, а не кладовка, — холодно, сухо и с предъявой. Тони не понравилось, а вот Абраксасу, кажется, было плевать — он вновь нацепил на себя маску неприступности и зашкаливающего высокомерия.       — Тебя это не касается, Эйвери, иди куда шёл, как понадобится кладовка, я напрошусь к тебе домой.       Эйвери скривился, еле слышно скрипнув зубами от недовольства. С этим несносным зазнавшимся засранцем у него никогда не получалось найти общий язык, да и старался ли он? Себе дороже, честно говоря.       — Не дерзи, Абраксас, лучше прекрати позориться и убери свой хлам из коридора, — он людям мешает.       — Ну, извините, ваше высочество, что прервали ваш благородный путь до сортира, мы обязательно всё исправим, дайте только робу надеть, — вставил свои пять копеек Антонин, на что получил пустой, незаинтересованный взгляд от парня за дверьми и заинтригованный от Малфоя.       — И клоуна своего приструни, на цирк пересадка через сорок минут.       — О, а мы разве не вместе выходим? Багаж мой покараулишь, пока я нам за перекусом сгоняю на станции, хорошо? — насквозь пропитанные сарказмом слова только так слетали с уст ухмыляющегося Антонина, который с вызовом глядел на спокойного, как удава, парня.       Абраксас, по ощущениям, обретал нового кумира. Ох, как же он упивался сложившейся ситуацией! И где же ты был всё это время, чудик?       Эйвери медленно перевёл взгляд на предмет раздражения и флегматично поднял одну бровь, всем видом показывая, что ему, как минимум, поебать, как максимум, пошёл нахуй.       Он вздохнул с отвращением, повторно оглядывая присутствующих, стараясь вложить в свой многозначительный взгляд побольше неприязни, и заправил светлую кучерявую прядь за ухо.       — Я всё сказал, надеюсь, вы оба меня услышали. Удачи в разборе этой свалки.       Голова исчезла в проёме так же неожиданно, как и появилась. Абраксас фыркнул вслух, на что Антонин коротко рассмеялся.       Определённо, культуры у британцев никакой.       — И все у вас тут такие..       — Напыщенные, беспардонные, сующие нос не в своё дело придурки? Да. — Блондин в подтверждение своих слов согласно мотнул головой и принялся оценивать масштаб катастрофы. Эйвери, пусть и бесил его, но отчасти был прав — убрать это надо было.       Честно говоря, Абраксас не думал брать с собой столько вещей, но слишком уж он любит всё своё драгоценное барахло, да и кто будет покорять этот провонявший старьём и плесенью пансион красотой, как не он? Вот именно, никто.       Поэтому, Малфой взял всё самое необходимое, а необходимой, оказалось, почти вся комната, которая занимала целый этаж Малфой-Мэнора.       Ну что ж, Абраксас смирился, домовики, что тащили это безобразие, тоже, только никто не ожидал такой подставы в поезде. Наверное, он забыл свой талисман.       Вот, блять!       Ещё и нужно же было так облажаться перед новым учеником в поезде, да в принципе облажаться. Абраксас Малфой — идеальная, холодная, далёкая звезда, что, по мнению окружающих, абсолютно недосягаема и невыносима в своей сущности. Им восхищались уже на начальных курсах, ведь его манерам, грации, статности, контролю и выдержке мог позавидовать любой.       Безупречный мальчик с безупречной репутацией — актер, играющий роль принца.       Хотя, горько подумал Абраксас, ему бы больше подошёл термин "клоун", как сегодня назвал Эйвери Антонина. Клоуны по своей сути очень несчастны, Абраксас тоже.       Проблема в том, что он никогда не был таким, как его родители. С раннего детства на разных приемах, он предпочитал скучным светским разговорам и глупым танцами — сбежать куда-нибудь в сад и ловить жабок.       Правда, потом какая-нибудь дама случайно обнаруживала у себя в корсете липкий мускус и пару круглых глаз, после чего слышались дикие вопли, которые объявляли начало представления, во время которого загибающийся от смеха Абраксас стоял в тени и наблюдал.       Пиздюлей он огребал за это лютых, мол, не подобает так вести себя наследнику великого рода. "Позорище, неудачная попытка, разочарование", — чего только не слышал парень в свой адрес от семьи, поэтому научился со временем носить маски.       Он научился быть тем примерным сыном, наследником и учеником, какого в нем всегда хотели видеть.       Абраксас Малфой был искусным актером, двигающим привязанные к своим конечностям нити кукловода в нужном направлении, надеясь, что однажды он оборвёт их все.       Ведь только тогда он, наконец-то, станет свободным.       — Ну, и что думаешь? Как затаскивать будем это безобразие? — Антонин встал и подошёл к чемоданам, что были хаотично разбросаны в проходе, принимаясь разбирать эту гору несчастья.       Абраксас, вынырнув из размышлений, подорвался и, подойдя к парню, схватился за ручку рядом стоящей сумки, готовясь тянуть.       — Они были все собраны и связаны, но, кажется, домовики плохо завязали, потому что стоило мне их только затащить на поезд, как вся конструкция развалилась.       — А может это у тебя просто руки из одного места растут. Узел-то крепкий! — в доказательство, Долохов помахал прямо перед носом блондина верёвкой и, удовлетворённый полученной реакцией, кинул её куда-то назад. — Ладно, хватайся вот здесь, а я потяну там.       Дальнейший процесс можно было назвать не иначе, как цирк с конями. Эйвери проебался — никакой пересадки не должно было быть, они сидят на правильном поезде.       Абраксас, следуя указаниям, схватился за ручку чемодана, что был ниже застрявшего — главной проблемы, так как именно он мешал спокойно разобрать этот бардак. И как только он умудрился так уронить багаж?       Хуй знает, но авада в лоб уже не казалась такой пугающей.       Антонин же, в свою очередь, крепко взялся за застрявшую сумку, давая команду виновнику сие торжества тянуть на счёт три, после чего сам со всей дури потащил на себя охренительно тяжелое, как он успел заметить, имущество своего нового знакомого, из-за чего вся куча с тяжелым грохотом сдвинулась.       Ребята только успели взволнованно переглянуться, как в следующую секунду уже были отброшены в разные места и придавлены огромными сумарями.       Воцарилась тишина.       Где-то спустя минуты две из-под окна послышался болезненный стон, в ответ на который у входа раздался истеричный ржач, что подхватил и первый. Пожилая проводница, которая решила проверить шум и заодно впарить сладостей, увидев полное купе чемоданов, из-под которых торчат разные части тела и истошно хохочут, перекрестилась, поскорее удаляясь от этого проклятого места.       Не даром последнее купе никогда не занимали студенты — там всегда происходила какая-то чертовщина.       С горем пополам, вылезая из-под багажа, они, хромая, кряхтя и матерясь, всё же сложили вещи в стопку, при помощи заклинания крепко связывая... раз десять, чтобы наверняка, как отметил Долохов. Абраксас ничего против не имел, поэтому связал ещё и одиннадцатый раз, потому что его бедное нежное сердце еще одной такой лажи сегодня не переживёт.       Оценив выполненную работу, парни расселись по местам напротив друг друга и синхронно вздохнули.       — Я, кстати, Антонин Долохов, если вдруг интересно, как зовут твоего рыцаря.       Абраксас устало закатил глаза, но, увидев широкую улыбку напарника по несчастью, сам растянул губы в ухмылке.       — И что мне теперь, платочек тебе в честь твоего подвига вручить? Извини, есть только трусы.       Антонин важно цокнул, состроив задумчивую моську и потерев подбородок с умными видом, выдал:       — Да нет, поцелуя от благородной принцессы будет вполне достаточно.       Блондин, поперхнувшись, кинул в лицо тому подушку, что нащупал под задницей, и фыркнул: Долохов заржал как последняя скотина, увидев желанную реакцию на свои слова.       Он понятия не имел, откуда он переводится и почему после второго курса, но догадался, что его, скорее всего, выперли из школы за то, что он такой до безобразия невыносимый.       Антонин, покосившись на закрытую дверь купе, беспардонно вытащил пачку сигарет из кармана кофты и одним легким движением вынул одну, подкуривая её от палочки, одновременно с чем произнося какое-то заклинание, что, кажется, рассеивало дым.       Протянув пачку Абраксасу, что имел весьма отстранённый и слегка недоумённый вид, он вопросительно поднял бровь.       — Будешь?       — Нет, спасибо, таким не занимаюсь. — Малфой, мельком глянув на протянутую руку с пачкой, устремил взгляд в окно. — Не боишься, что застукают?       Долохов затянулся, явно наслаждаясь процессом, и изучающе посмотрел на парня напротив: всё ещё старается держать дистанцию и лицо. Похвально, но абсолютно отталкивающе — что-то глухо застонало внутри. Наверное, Тони ошибся.       — Я тебя умоляю, после того, что видела проводница и с какими молитвами она вылетала отсюда, сюда не сунется никто, даже Эйвери.       Парень стряхнул пепел на пол и затянулся вновь. Абраксас медленно проводил взглядом движения приятеля и вздохнул, улавливая нотки никотина в воздухе.       Почему-то было паршиво.       — Наверное, нам стоит уже переодеться в форму, судя по времени, мы скоро приедем, — пробормотал блондин, после использования Темпуса, и встал, удаляясь к сумке, что лежала отдельно от багажа.       Антонин проследил за последующими действиями Малфоя, что вновь стал тем самым закрытым и холодным незнакомцем, влетевшим в его купе пару часов назад. Он, к сожалению, слишком хорошо того понимал.       Моментально переодевшись, Тони схватил сигареты и сумку, обернувшись последний раз на парня, что вновь разместился у окна и спросил, привлекая к себе его внимание:       — Ты с какого факультета?       Абраксас лишь усмехнулся, медленно оборачиваясь на звук, для чего эта комедия, если и так понятно?       — Слизерин.       Парень у двери ослепительно улыбнулся, услышав ответ.       — Что ж, тогда до встречи, котёнок! — озорно подмигнул и вылетел вон, растворяясь в толпе зашевелившихся студентов, которые уже готовились к прибытию.       Абраксас же остался в одиночестве и со смешанными чувствами. Сидение напротив всё ещё было помятым, а в воздухе витал еле заметный запах никотина. За последние несколько часов он испытал больше настоящих эмоций, чем за последние тринадцать лет.       Действительно, проклятое купе, не иначе.       Опустив голову на руки, он устало потёр пальцами виски. Ему на секунду послышалось, что он услышал треск.       Но он не знал, что это одна из ниточек, не выдержав напряжения, порвалась.