***
Пары по английской литературе всегда проходили в самое неудобное время на свете. Как бы сильно я не хотела, почему-то никогда не получалось приходить хотя бы за одну минуту до начала занятия, но мистера Смита это не злило. Чего совершенно нельзя было сказать о моих одногруппниках. Возможно, моё понимание было далеко от некоторых вещей, но искренняя вера в то, что мир не обрушится, если я зайду чуть позже других, была сильнее чужих разубеждений. И никакой падающий престиж группы, никакая «подпорченная» репутация перед преподавателем — ничто из этого я не могла представить достойной причиной тратить на это время. Но многие тратили, не забывая уведомить меня, что я сжираю их драгоценные минуты. Изо дня в день. — На полчаса, Рал! — я не любила, когда люди повышали на меня голос. И зачем вообще кричать? Сомневаюсь, что староста не знает, что я прекрасно его слышу с расстояния вытянутой руки, — какая на этот раз причина?! — я не смотрела на его лицо, но была уверена, что сейчас его тонкие, живущие своей самостоятельной жизнью брови ползали вверх-вниз по гладкому лбу идеального во всех смыслах Галлиарда. Яркий запах одеколона, который я могла узнать из тысячи других, туманил голову своей насыщенностью, — ты будешь отвечать? — Я потеряла сознание… понимаешь, у моего отца сейчас проблемы со здоровьем, но он не хочет, чтобы я переживала… — слова прерывались, и я сама не была уверена, что поняла хотя бы половину из того, что сказала. Каждое оборвавшееся окончание заставляло меня говорить всё быстрее, — но это так тяжело… неужели он верит, что я могу быть равнодушной… Потом кто-то отвел меня в медпу-… — Что ты там бубнишь, Рал? — резко оборвал меня староста, захлопнув свою книгу прямо перед моим носом. Его голос звучал так, словно он и не пытался меня слушать, а только лишь поджидал момент, чтобы перебить, — бесполезно. Когда ты отучишься мямлить? — я шумно втянула в себя воздух через плотно сжатые зубы и, не поднимая глаз, попятилась. Надо потихоньку уходить отсюда. Не хочу слушать длинную лекцию о том, каким должен быть настоящий студент. После двух коротких шагов мне пришлось остановиться — я врезалась в кого-то спиной. Стопка тетрадей, которые я должна была отнести в другой кабинет по просьбе мистера Смита, выпала из рук и рассыпалась по мраморной плитке коридора вокруг наших со старостой ног. Я уже почти наклонилась, чтобы всё собрать, но человек, стоявший сзади, притормозил меня, совсем не нежно схватив за плечи. Чужое дыхание опалило шею, и это было настолько неприятно, что я подняла гневно блестящие глаза наверх, ощущая на спине липкие мурашки. Росту, чтобы заглянуть в лицо нахалу, мне не хватило, но я догадалась, что держал меня приятель нашего старосты — Флок Фостер. — Чего ты ей наговорил? Такая бледная, — его голова была рядом, почти что лежала на моём плече, но смотрел он на Порко. Видимо, пошутив у себя в мыслях, Флок прыснул, сильнее стискивая мои плечи, — Эй, Петра, почему снова опоздала? Привлекаешь внимание профессора? Думаешь, оставит тебя после пары, сделает выговор или… — его рука опустилась на талию. Он сделал шаг вперёд, сильнее прижимая меня к себе. Единственной мыслью, которая крутилась в моей голове, было осознание того, что ему спокойно хватит и половины длины своей руки, чтобы полностью меня обнять: настолько ничтожно маленькой я была. Дыхание участилось. Казалось, что тесной блузке ни за что не уместить мои распирающие от кислорода лёгкие. Без лишних стеснений его пальцы гладили мой живот сквозь щекочущую шелковую ткань. Он отпустил второе плечо и перенёс руку ниже, на мою ногу, как раз туда, где заканчивалась длина юбки. Я застыла на месте и перестала дышать. Затаилась, как какой-нибудь хорёк, приняв неизбежное или надеясь на какое-нибудь чудо. Я больше ничего не могла сделать. Во мне не было ни злости, ни гнева, которые помогли бы предпринять попытку вырваться или закричать. Лишь ледяной страх, охвативший рассудок, монотонно пульсировал в унисон с сердцем. Я уже ничего перед собой не видела — мутная пелена из слёз встала перед глазами — только размытый неподвижный силуэт Галлиарда перед собой. В груди теплилась слабая надежда на то, что сейчас подойдёт какой-нибудь герой — да кто угодно! — и закончит беспредел. Но ничего не происходило. Время замёрзло вместе с кончиками моих пальцев, и каждое действие Флока длилось целую вечность. Он тихо смеялся прямо в ухо, оглушая шорохом своего дыхания. Вроде бы ничего не происходило, мы не двигались, но пульс долбил в висках так бешено, словно голова должна была взорваться от моей обиды. А староста просто молчал и, кажется, смотрел совершенно в другую сторону, будто его здесь и нет. Я вцепилась взглядом в смятый, вытащенный край блузки, который теперь нелепо лежал на юбке, напоминая балахон, зачем-то вспомнила, как тщательно и бережно заправляла блузку, прежде чем постучать в кабинет… — Успокойся, — равнодушный голос Порко, — к чёрту её, мы опаздываем на лекцию, — меня даже забавляло его равнодушие к явным нарушениям учебных правил. Такой педантичный, занудливо правильный староста лицемерно прощал своему приятелю разного рода шалости. А сам всего пару минут назад готов был за руку меня притащить в кабинет ректора писать объяснительную. Странный, нелогичный мир. — Что ты за зануда? — в один миг потеряв ко мне весь интерес, Флок оттолкнул меня и шагнул в сторону, — быть старостой не значит быть ботаником! — Учись, и перестанешь быть идиотом, — их голоса начали отдаляться, и вскоре я слышала только эхо от топота ботинок. Дрожащие коленки подогнулись, и я упала на холодный пол, ударившись копчиком. От боли, пусть и не сильной, на пару секунд спёрло дыхание. Второй раз за день моё тело не почувствовало опору, а ноги отказались стоять. Хотелось свернуться калачиком прямо тут, в коридоре, на куче разбросанных тетрадей, и провалиться в глубокий сон. Я быстрыми и какими-то нервными движениями скользила руками по полу, сгребая тетради в кучу. Вокруг было пусто и подозрительно тихо. Очевидно, студенты разошлись по аудиториям. Хорошо, если так — я бы не хотела, чтобы хоть кто-то стал свидетелем очень неудачных шуток моего одногруппника. Странно, но злость отступила. Только сердце сильно-сильно отстукивало неровный ритм, а дыхание почему-то было очень сложно сделать ровным. Его глаза встретились мне сразу же после того, как я оторвала взгляд от пола. Я смотрела в них и видела грозовое небо, видела бушующую Темзу и густой туман. Я видела в них весь холод, который только способен проявлять человек, и отражение своих растрёпанных волос. Замерев, я вдруг сосредоточилась на пульсе. Он ни с того, ни с сего стал до того отчетливым, что казалось, как вместе с сердцем содрогалось всё моё тело. Передо мной, сидя на подоконнике, был тот самый человек, благодаря которому я не наглоталась ледяной и грязной воды. Я плохо помню события, произошедшие за день, но забыть нашу встречу на мосту, наверное, не смогу уже никогда. — Спасибо! — вскрикнула я, вспомнив, что так и не поблагодарила своего спасителя, и наклонив голову вперёд, — ну, за то, что помог сегодня утром… — искоса взглянув на него, пояснила я. Ни один мускул на его лице не вздрогнул. Было ощущение, что на это беспристрастное лицо надета маска, через разрезы которой виднелись лишь глаза, такие живые и… пугающие, как два натёртых до блеска зеркала. Я бессовестно пялилась. Из транса меня выдернула очень неприятная мысль: а как долго этот человек находился здесь? Я совсем не слышала ни шагов, ни других звуков, которые могли выдать его присутствие. Получается, что как минимум последние пять минут он никуда не ходил, потому что уже здесь был. Вот и нашелся мой свидетель. Щёки вспыхнули багрянцем. Мне не нужно было зеркало, чтобы понять это — лицо ощутимо пылало. Пожалеть о том, что не прошла мимо, я не успела. — Лучше приведи себя в порядок, — как-то пренебрежительно отозвался мой незнакомец, бросив короткий взгляд на мою одежду. Я опустила глаза, сильнее прижимая к себе увесистую стопку. — Д-да, спасибо… — пробормотала я, цепляясь пальцами за скользкие обложки, как за спасательный круг, — я Петра Рал с факультета журналистики, — представлялась я всегда удивительным образом очень бодро, даже если ужасно хотелось провалиться под землю. А мне и правда хотелось, хотя бы на пару минут, чтобы передохнуть от этого всего. — Ривай, — не обращая внимания на моё дружелюбие, холодно отрезал он. Я услышала глухое шарканье обуви о пол. — А откуда ты… — стоило мне на секунду отвлечься на разглядывание своей мятой юбки, как мой спаситель исчез. Вопрос прозвучал в пустоту.***
— Пожалуйста, откройте! — руки были заняты, поэтому открыть дверь в кабинет я не могла самостоятельно. Внутри наверняка кто-то был, потому что я не видела в дверной щели никаких замков и защёлок. Оставалось только достучаться. Волосы на голове забавно трепыхались, пока я ударяла в деревянную поверхность пяткой, повернувшись к двери спиной. С характерным скрипом дверь вдруг слишком неожиданно распахнулась, не давая мне шанса опомниться и успеть отойти в сторону, и врезалась в меня. Я отчаянно прижимала тетради к груди, потому что снова собирать их по полу, откровенно говоря, не хотелось. Удар на себя принял мой затылок, и голова тотчас же вжалась в плечи. И кто это, интересно, прикладывает столько силы, чтобы открыть обычную дверь! — Ой, прости-прости, — тягуче произнёс незнакомый мне и довольно приятный голос. Я всё ещё жмурилась, а в руках уже не было никаких тетрадей, которые ловко выхватили из моих цепких объятий. Меня затолкали в кабинет, и дверь за нами всё с тем же характерным скрипом закрылась, — чай? Кофе? — я смотрела на стоящую передо мной женщину в белом халате. Вернее, бегающую туда-сюда с двумя чайниками в руках. — А… — я ничего не понимала, и пока в голове выстраивалась фраза, которую я могла бы произнести, мне всунули гранёный стакан в металлическом подстаканнике с холодной ручкой. На дне виднелась небольшая горочка сахара, на которой покоился плоский чайный пакетик. — Ты проходи, садись вот… вот… — её большие искрящиеся жизнью глаза бегали зорким взглядом по всему помещению в поисках места. Но все поверхности: столы, стулья, подоконники и даже пол — были устланы бумагами и книгами. Здесь было всё: какие-то справочники, пособия, совсем новые книги в ярких и красивых обложках, тонкие тетради с зелёными, уже потускневшими корками, часть из которых была покрыта жирными пятнами и какими-то чёрными разводами. Я видела толстую и, казалось, просто неподъёмную книгу, жухлый и пожелтевший переплёт которой выдавал наверняка огромные цифры её возраста. Она была покрыта небольшим слоем пыли, только на месте названия остались следы от пальцев, оставивших просвет. Разглядеть и прочесть его мне не удавалось. Женщина всё это время стискивала мою свободную руку и тянула за собой то в одну, то в другую сторону помещения, — сейчас-сейчас… вот сюда! — ловким движением ноги она выудила из-под стола низенькую, но мне, в принципе, подходившую табуретку. На ней тоже были какие-то листы, все напрочь исписанные размашистым и неровным почерком, но она даже не взглянула на них и смахнула на пол, подталкивая меня вперёд. Я садилась, пока кипяток из чайника, покоившегося в чужих руках, заполнял мой стакан с характерным булькающим звуком. Горячий пар приятно коснулся лица и, глядя на него, я сразу ощутила, насколько холодно здесь было. И тихо. Только лампа, медленно покачивающаяся, жужжала и щёлкала с определённым периодом, и тарахтел вентилятор, подвешенный под потолком. Я старалась не поднимать глаз: электрический свет непременно врезался в них и заставлял морщиться. Значит, так выглядела лаборатория… — Ну, рассказывай, — она точно так же смахнула какие-то бумажки с края широкого рабочего стола и уселась на него, закинув ногу на ногу. — Что рассказывать? — непонимающе уточнила я. — Как что? Когда у тебя появилось это желание? Как это было? Что-то произошло в твоей жизни, и ты вдруг точно решила, что хочешь стать криминалистом? Тебя привлекает это? Расследования, поиск ответов, тайны… Знаешь, я… — Подождите… — я замахала головой, прерывая бурный поток слов, каждое из которых было сказано с явным удовольствием, словно она действительно получала наслаждение от всего, чем занимается и о чём говорит. Но я не понимала, почему она говорит это мне, — вы, наверное, меня с кем-то перепутали… — Как? Разве не ты мой новый ассистент? — её губы сомкнулись в неловком напряжении, а брови медленно поползли на лоб. — Нет же, я просто… — Как неудобно получилось! — она бессовестно оборвала мою попытку разъяснить ситуацию, — да-да, я сразу удивилась, что ты не парень, как мне говорили. Тогда зачем ты здесь? — Гкхм, профессор Смит попросил меня принести сюда какие-то тетради, поэтому я… — Эрвин? Не забыл обо мне, негодяй! — снова перебили меня, — тетради, тетради… — её глаза оглядывали пространство из-под нахмуренных бровей, — ах да, я вспомнила! — наткнувшись на принесённую мной стопку, она сразу просветлела в лице, — что ж, большое спасибо за старания, — улыбнувшись, она на короткий миг задумалась, явно прокручивая в своей голове какие-то мысли. Я молча и слегка ошеломлённо наблюдала. Значит, эта странная женщина общается с профессором? Литература и криминалистика? Интересное сочетание… — меня зовут Ханджи Зое, — её довольно-таки широкая ладонь беззастенчиво обхватила мою и крепко пожала, — я аспирант профессора Закклая, наверняка знаешь такого. Кто не знает профессора Закклая? Тот, кто у нас не учится. В прошлом очень известный и талантливый криминалист, теперь он являлся гордостью нашего университета, был доктором наук и имел за плечами много распутанных дел из своей практики во время работы со следователями. Я знала очень много интересного про его жизнь, и, можно сказать, была на этом помешана. В конце этого семестра я обязательно возьму у него интервью и напишу огромную статью, и тогда… — Эй, ты здесь? — Ханджи щёлкала пальцами перед моим лицом и чуть усмехалась. — Да, извините, я немного задумалась. — И прекрати уже так обращаться ко мне. Я не очень взрослая и, по секрету, — она заговорщически сверкнула глазами и наклонилась ко мне, — очень неряшлива, — сказала Зое так, словно это и правда могло оказаться для кого-то тайной. Я засмеялась, — эй! — Прости, это прозвучало очень… мило, — подобрать нужное слово оказалось крайне тяжело, — я Петра Рал с факультета журналистики. — А я тебя знаю! Эрвин говорил о ком-то рыжем и подающем надежды. Писаниной, значит, любишь заниматься? — по-простецки задала она больше риторический вопрос, но я его уже не слышала. — Профессор? Правда?! — сердце в несколько секунд ускорилось, отбивая ритмичные удары. Моя собеседница, кажется, не ожидала, что её слова вызовут во мне столько эмоций. Что может быть приятней признания собственных талантов кем-то, кто уже добился многого в этой жизни? Это верный знак того, что я двигаюсь в правильном направлении, — а что он сказал? Что? — Тише-тише, — усмехнулась Ханджи и осушила полстакана за несколько больших глотков, — это давно было, я и не вспомню, — не скрывая своего разочарования, я шумно выдохнула. Мы говорили долго. То ли странно вкусный чай так поднимал настроение, что хотелось делиться им с кем-то, то ли мне просто не хватало обычного человеческого поболтать. Я склонялась ко второму варианту. Ханджи оказалась очень приятным человеком. Да, она была странновата, но, я думаю, что для людей её профессии это нормально. Даже необходимо. Я чувствовала, как с меня медленно спадало напряжение. — …чуть не искупалась в реке. Правда, я потеряла сознание, поэтому не успела понять, что не утонула. Ему пришлось нести меня до медсестры, представляешь! — рассказывала я о своём утреннем приключении, а Зое громко хохотала, иногда сгибаясь пополам. До этого момента начало дня не казалось мне смешным или хотя бы забавным. Если честно, я была ужасно подавлена, а сейчас, смотря на то, как она веселится, разбрызгивая горячий чай на белый халат, сама начинала понимать, что зря сникла. Ведь это и правда было смешно — я вечно встревала, и если не случалось одно, то обязательно случалось что-то другое, я впутывала в это незнакомого человека и доставляла ему целую кучу неудобств. — Когда я работала над одним делом, то точно также почти свалилась в воду, но зацепилась рукой за… за… — ей тяжело было говорить от непрекращающегося смеха. Я тоже начинала невольно хихикать, глядя на это, — за шарф прохожего! — она громко вдохнула, смахивая со лба капельки пота и прилипшие волосы, — благо, там было неглубоко. — Ты помогала расследованию? — заинтересованно спросила я. — Да, было дело… — протяжно ответила Ханджи. — Расскажешь мне об этом в другой день? Ты извини, надо уходить. Отец будет беспокоиться, если я снова задержусь надолго, — последнюю фразу я сказала чуть тише. — Конечно! — бодро воскликнула Зое, — я рада, что у тебя появилось желание снова зайти. Тут редко бывает кто-то кроме меня и профессоров, — я почему-то подумала, что ей, должно быть, очень одиноко, но она широко улыбалась, громко мешая целую кучу сахара в своем стакане. Наверное, искренняя любовь к своему занятию способна заменить некоторые вещи. — Да, если ты не против. — Ни в коем случае не против. До встречи! — она смотрела на то, как я выхожу из лаборатории, всё ещё сидя на столе. — Удачи, — я помахала рукой и закрыла за собой дверь. Свет той электрической лампочки пропал, и ночной мрак, просочившийся в опустевший, будто бы призрачный коридор, был единственным, кто находился рядом.***
Окно в комнате отца было открыто нараспашку и, очевидно, очень давно. Он лежал на полу, двумя руками схватившись за сердце… Дома меня встретили тишина, ледяной, застывший воздух и страх. Жизнь самого дорогого для меня человека висела на волоске, пока я, жутко распахнув глаза и приоткрыв рот, замерла на входе и с ужасом вглядывалась в его побледневшее лицо.