I try to face the fight within but it's over. I fought the fight. Now only dark remains forever. I'm caught beneath with nothing left to give.
На улицах Йокогамы давно царит ночь. В тёмное время суток город будто вымирает. Люди сидят по домам, спят в тёплых постелях. Все заведения закрыты, за исключением баров и круглосуточных комбини. Сверкающие днём витрины чернеют провалами окон, лишь изредка отражая свет фар проезжающих мимо машин. Неторопливо бредя вперёд по узкой улице, Чуя прикуривает сигарету и выдыхает сизый дым, запрокидывая голову и смотря на небо. Едва ли он видит звёзды, но созерцание успокаивает. Ровный тёмно-синий фон перед глазами, по которому плывут чернеющие облака, расслабляет и позволяет отпустить забивающие голову на протяжении дня мысли. Правда, апатичная пустота царит в голове недолго. Стоит услышать металлический скрежет из оставшейся позади подворотни, и Чуя резко останавливается; оборачивается, вглядываясь в обшарпанный угол дома, ведущий к заднему двору закрытого в это время кафе. С одной стороны, мало ли кто там может быть: кто только не шастает по тёмным углам по ночам. Район, через который Чуя прогуливается до дома, если нет желания садиться за руль, не самый тихий и мирный. Тут есть свои шайки, свои группировки и свои мелкие дилеры, толкающие безмозглым тупицам, верящим в волшебство, белый порошок. Не хотелось бы влезть в чужие разборки, вмешаться в дела. У Чуи был долгий рабочий день, и решать очередные проблемы нет никакого желания. С другой стороны, в Портовой мафии уже как несколько недель царит состояние повышенной боевой готовности. Не буквально, конечно, но так эту шумиху называет, поджимая губы, Коё. Всё дело в неожиданном заказе, поступившем на чёрный рынок Йокогамы. Некто назначил огромную награду за голову одарённого. Правда, заказчик не предоставил о нём никакой информации, покрыв этот минус огромной суммой денег. Чуя знает только, что этот одарённый находится на территории Йокогамы, и его способность: обращение в зверя. Зажав сигарету в зубах, Чуя засовывает ладони в карманы брюк и всё-таки разворачивается, направляясь к подворотне. Из темноты прохода веет холодом, сыростью и грязью. Стараясь ступать бесшумно на случай, если во внутреннем дворе происходит чья-то стычка, Чуя неторопливо проходит всё глубже по Г-образному тупику и мельком заглядывает за поворот. Никаких людей он не обнаруживает, поэтому больше не таится, проходит вперёд и останавливается, осматриваясь. Закрытые задние двери кафе, мусорные баки, решётка сточного желоба, плотно просевшая в асфальт у дальней стены. Полнейшая тишина и ни следа чужого присутствия. Сквозняк ударил по металлической крышке одного из баков? Голодная уличная кошка искала, чем поживиться? Чуя уже разворачивается, чтобы уйти, когда замечает следы на земле. Прищурившись, подцепляет пальцами сигарету, делает последнюю затяжку и выбрасывает окурок, делая шаг вперёд. Сначала он решил, что крышка одного из баков была неплотно закрыта сотрудником кафе, поэтому и стала причиной шума во время падения. Однако в настоящем голубые глаза впиваются в продольные грязные полосы на асфальте, оставленные от волочения бака. Взгляд скользит на сами баки. Они высокие - четыре штуки - и настолько грязные, что прикасаться к ним нет желания даже в перчатках. Особенно в перчатках. Впрочем, оценив их расположение, Чуя понимает, что в сами баки лезть и не придётся. Подойдя вплотную и скривившись от запаха, он активирует свою способность и поднимается над землёй, чтобы заглянуть в созданное кем-то в углу двора убежище. И хорошо, что Чуя действовал медленно из опаски, что на него могут кинуться, кто бы или что ни спряталось за баками. Потому что мгновение спустя он сталкивается взглядом с дикими звериными глазами, смотрящимися на человеческом лице чужеродно и оттого несколько пугающе. Сначала приходит оторопь - подобного Чуя точно не ожидал. Следом - нехорошие подозрения насчёт заказчика, пожелавшего остаться анонимным. Не то чтобы у него получится, потому что умные люди технического отдела уже взламывают зашифрованный канал. Мори не любит анонимных клиентов и ещё больше не любит анонимных клиентов, готовых воспользоваться услугами любого, кто предложит. Подобное всегда порождает хаос, и это одна из причин, по которой весь Порт стоит на ушах. Мори дал указание не только отловить нужного одарённого - кто и как выйдет на след цели, его не интересовало - но и следить за порядком в городе. Не хватало ещё кровопролития в теневом мире, вызванного крупным кушем, что свалится на голову самого хитрого, ловкого или везучего. Коим, по всей видимости, в совокупности оказался Чуя, который просто шёл домой, а теперь смотрит в звериные глаза одарённого, что едва слышно рычит в его сторону. И он бы быстро скрутил свою цель, если бы не ключевая деталь происходящего. Перед ним сидит чёртов ребёнок. Хмыкнув, Чуя неторопливо опускается на землю и отходит назад, чтобы не нервировать загнанного в угол зверя. То, что звериная часть явно преобладает над человеческим разумом, он понимает мгновенно. Обнадёживает тот факт, что ребёнок пытался создать себе безопасный угол, чтобы пересидеть ночь. Значит, его человеческая личность не подавлена окончательно, как не утрачен и контроль над телом. Чуя видел нескольких одарённых, что сходили с ума, не в силах контролировать свои способности. Их тела представляли собой то ещё зрелище после смерти. Но этот ребёнок - мальчишка - то ли застрял в переходной стадии, то ли впал в неё из опасений за свою жизнь. Чуя понятия не имеет, тот ли это улов, за который некто назначил цену в семь миллиардов йен, но он в любом случае не может просто уйти, сделав вид, что никого не видел. Одарённые дети - любые дети, если брать в пример идеальный мир - не должны слоняться бездомными по улицам, и неважно, назначена за них награда на чёрном рынке или нет. Сдвинувшись чуть в сторону, чтобы оказаться в зоне чужой видимости, Чуя садится на корточки и вглядывается в щель между баками, через которую за ним, без сомнения, пристально наблюдают. Стянув с правой руки перчатку, он протягивает вперёд раскрытую ладонь, как если бы подзывал бездомную кошку. Он мог бы вытащить мальчишку из его укрытия и силком, но вряд ли это хорошая идея. Он ничего не знает о чужой способности. Если мальчишка не нападёт, то может попытаться сбежать, а это тоже не вариант. Помимо этого, применение силы в первую же встречу - не лучший выбор. Пусть полумрак закоулка и скрыл прячущегося в нём одарённого, Чуя увидел достаточно, чтобы понять: мальчишка шарится по подворотням давно, явно голоден и измучен. Откуда бы он ни сбежал, не от хорошей жизни начал слоняться по улицам, это точно. Значит, грубая сила, издевательства и побои, скорее всего, ему знакомы и хорошо. Не стоит показывать себя агрессором, если Чуя хочет добиться чужого доверия. - Эй, детёныш, - негромко зовёт он, замечая отблеск жёлтых глаз. - У меня был чертовски долгий день, так что не заставляй меня сидеть здесь всю ночь. Ночные подворотни - не место для ребёнка. Не обещаю, что оставлю тебя у себя надолго, но переночевать сегодня под крышей сможешь. Заодно отмоешься. Ресторанных блюд тоже не обещаю, но пара лишних тарелок с рисом найдётся. Что скажешь? Мальчишка показывается не сразу. Чуя ждёт долго; пятнадцать минут, не меньше, прежде чем из-за баков выныривает щуплая фигура. Одарённый замирает в стороне и сверлит взглядом диких глаз. Жёлтые радужки светятся, переливаются в темноте, заставляя отслеживать каждый вздох мальчишки, хотя сам по себе тот не выглядит угрожающе. Чумазое лицо, свалявшиеся волосы и заношенная порванная одежда. Босые ноги израненные, в синяках - без слёз не взглянешь. На руках тоже цветут гематомы. Что привлекает к себе особо пристальное внимание Чуи, так это ошейник. Массивный и тяжёлый, он выглядит так, будто был создан для того, чтобы сломать хрупкую шею мальчишки. Кольцо спереди изломано, будто одарённый сорвался с чьего-то поводка, с чьей-то цепи. Эта мысль вызывает в Чуе вспышку злости. В памяти всплывают не самые приятные ассоциации. Хорошо, что Рандо давно мёртв, а то Чуя с радостью сломал бы ему позвоночник ещё раз. Мальчишка тем временем медленно подбирается поближе. Смотрит пристально, не моргая, отчего становится похож на змею перед броском. Чем ближе он подходит, тем сильнее напрягается Чуя. Он не хочет активировать способность, чтобы не отпугнуть, но в то же время готов в любой момент защищать себя, если придётся. Не приходится. Подобравшись к протянутой ладони, мальчишка тоже садится на корточки и подаётся корпусом вперёд. Его нос дёргается, ноздри раздуваются, и слышится шумный вдох. Веки мальчишки на секунду немного опускаются, будто он уходит в себя, пытаясь разобрать запах Чуи на составляющие, понять, нравится он ему или нет, а после на ладонь Чуи опускается чужая: грязная, холодная, вся в ссадинах с тыльной стороны. - Отлично, - негромко роняет Чуя и слегка сжимает тонкие пальцы. - Идём. Выпрямившись, он тянет мальчишку за собой, и тот послушно поднимается следом, без сопротивления идёт за Чуей, держась чуть за его спиной. Чуя знает, что его сверлят пристальным взглядом, изучают, запоминают, но его это не волнует. Стоит выйти из подворотни на более освещённую улицу, он и сам начинает рассматривать свою находку, не упуская при этом из вида пустынную улицу. Это только кажется, что вокруг никого нет, но глаза и уши есть везде. Не хотелось бы оставить случайных свидетелей этой сцены. Мало ли, что это может за собой повлечь. Паранойя - издержки профессии. Поэтому краем глаза Чуя поглядывает по сторонам, хотя всё его внимание сосредоточено на мальчишке, что постепенно начинает идти рядом с ним, будто сделав ещё один шаг в сторону доверия. - У тебя ведь есть имя? - спрашивает Чуя. Но не получает ответа. Мальчишка только смотрит на него, склоняя голову то к одному плечу, то к другому. Он выглядит так, будто и сам прислушивается к каждому шороху вокруг них. Недоверчивый дикий зверёныш. Хотя, как замечает Чуя, радужки его глаз начинают меняться. Они больше не светятся, и зрачок постепенно округляется, сменяя форму на присущую человеку. Через два перекрёстка от места их встречи глаза мальчишки становятся нормальными, хоть и отличаются необычным цветом, смешав в себе золото и аметист. Красивые глаза. Запоминающиеся. Только царит в них настороженность и прячущаяся за ней пустота. На лице мальчишки никаких эмоций. Это порождает ещё больше вопросов, но Чуя решает повременить с ними. У него есть первостепенные задачи, требующие решения.---
До его квартиры они добираются без происшествий. Никаких свидетелей. Никаких ненужных встреч. Прекрасно зная, где и как в его районе расположены камеры, Чуя проводит мальчишку до подъезда окольными путями и только внутри здания немного расслабляется. Свободно выдыхает он лишь в тот момент, когда за его спиной и спиной гостя захлопывается массивная входная дверь. Сняв пальто и шляпу, Чуя бросает на тумбу перчатку, что всё это время нёс в кармане, держа мальчишку за руку, снимает вторую и разувается. Сам мальчишка стоит рядом всё так же безмолвно, но смотрит уже не на Чую, а на коридор, ведущий вглубь квартиры. Бросив взгляд на его босые грязные ноги, Чуя переводит взгляд на свои натёртые до блеска полы и поджимает губы. - Никакой грязи в этом доме, - сообщает он мальчишке и протягивает ему руку. - Я облегчу твой вес своей способностью и отнесу в ванную. Это не больно. Мальчишка всё равно жмурится и вжимает голову в плечи, стоит только ладони Чуи засветиться красным. Но он не дёргается в сторону, когда Чуя касается его, и это облегчает задачу. Подхватив его под зад одной рукой, Чуя без проблем поднимает щуплое тело в воздух и несёт в сторону ванной комнаты. По пути включается реагирующее на движение освещение, и мальчишка вытягивает шею, пытаясь рассмотреть хоть что-то, прежде чем его заносят в сверкающую чистотой ванную и опускают на дно душевой кабины. - Снимешь свои лохмотья и бросишь сюда, - командует Чуя, показывая мусорную корзину. - Чистый халат и полотенца на дверце и полках. Шампуни и гели - сколько угодно запахов на выбор. В верхнем шкафчике справа от зеркала аптечка и там же ножницы - сделай что-нибудь со своими ногтями. А потом жду тебя на кухне. Надеюсь, ты неприхотлив в еде, потому что я не то чтобы обожаю готовку. Отдав указания, Чуя выходит, закрывая за собой дверь. Ему тоже нужно отмыться от прошедшего дня и закинуть в стирку свои вещи, в которых он с раннего утра шатался по окраине Йокогамы, выискивая одну беглую крысу. В итоге пришлось забраться в заброшенное депо, что было тем ещё удовольствием. К тому же, его план прийти домой и завалиться спать больше не актуален. Нужно приготовить поесть, накормить мальчишку и попытаться вытащить из него хоть слово. Нужно устроить ему спальное место, найти одежду и обдумать свои дальнейшие действия в его отношении. Этим Чуя и планирует заняться. Правда, продолжает стоять под дверью ванной комнаты, вслушиваясь в царящую по ту сторону тишину, и лишь когда начинает шуметь вода, немного расслабляется и уходит к себе.***
Запрокинув голову, Ацуши подставляет лицо горячей воде и тихо вздыхает от удовольствия. Как давно он в последний раз мылся в такой? Он уже и сам не помнит. Кажется, примерно три недели назад он пробрался в квартиру пожилой женщины, за которой следил несколько дней. Она уехала в гости к родне на выходные, и он воспользовался этим, чтобы хоть немного привести себя в порядок и перехватить нормальной еды. На полу её квартиры он впервые за два месяца блужданий по улицам смог нормально поспать, хоть и держал ухо востро, даже во сне реагируя на малейший шорох. После ему вновь пришлось плутать по ночным улицам, ища себе угол для ночлега; что было не так-то просто. От каждого человека вокруг Ацуши ощущал угрозу. Он нигде не мог достаточно расслабиться. Дошло до того, что однажды он настолько потерял бдительность из-за недосыпа, что его чуть не сбил проезжающий мимо грузовик, под колёса которого он сунулся, совсем не обращая внимания на то, куда идёт. Бросив взгляд на заставленную бутылками и пузырьками полку, Ацуши рассматривает разномастные этикетки. Все названия на иностранном языке, и приходится открыть каждую, чтобы узнать, где какой запах. Некоторые пахнут слишком сладко. Другие - так, что хочется чихать. Ацуши перебирает все варианты, пока не находит пару из геля и шампуня, запах которых остался на теле его неожиданного благодетеля. Ими он и моется, надеясь, что пряный аромат с цитрусовыми нотами надолго въестся в его кожу; памятью об этой встрече. Ацуши не привык к доброте и не привык к милости. Когда в его с таким трудом найденный тихий угол вдруг пришёл незнакомец, он готовился защищаться или бежать. Больше защищаться, если быть честным, потому что от появившегося человека несло жгучей опасностью. Но этот человек, даже найдя его, не стал нападать; являясь таким же странным, как и Ацуши с его внутренним зверем, не стал атаковать, принуждать к чему-то, делать больно. Он предложил кров и еду, предложил безопасность, и в его словах не было лжи, только недоумение, погребённое под непомерной усталостью. Поэтому Ацуши и пошёл с ним по своей воле. Чутьё подсказало, что это будет верным шагом, и он доверился внутреннему голосу, который никогда его не подводил. Выбравшись из душевой кабины, Ацуши встаёт перед зеркальной дверцей узкого шкафа и начинает вытирать волосы полотенцем, попутно рассматривая себя. Для своих тринадцати он выглядит недоразвитым: худой на грани костлявости, запаздывает в росте, всё тело покрыто шрамами. В приюте, откуда он сбежал, его с малых лет регулярно знакомили с болью, давая попробовать на вкус все её грани. Послевкусие осело белыми полосами на его спине и боках, на груди и ногах. Его боялись. Его ненавидели. Его презирали. Директор приюта день за днём называл его чудовищем, исчадием Ада; существом, недостойным жизни. Директор оставил шрамы от гвоздей на его руках. Тигр хотел бы оставить шрамы от когтей на его лице. Скривившись от воспоминаний и бросив взгляд на свои руки, на слишком длинные сколотые и обломанные ногти, Ацуши вспоминает слова о ножницах и аптечке; смотрит в глаза своему отражению. С его побега прошло столько времени, а кажется, что всё произошло только вчера. Никак не удаётся поверить, что он вырвался из своего персонального Ада. Подняв запястье к лицу, Ацуши вдыхает запах геля и чистой кожи. Это успокаивает, потому что от его спасителя пахло так же. Этой же пряностью с примесью цитруса и естественным запахом кожи; а ещё крепким табаком, жгучей опасностью, чем-то дымным, терпким и... Был ещё один запах. Что-то незнакомое, но такое приятное, влекущее, волнующее тигриную сущность внутри. Что-то, похожее на запах прогретой солнцем железной запасной лестницы, на ступенях которой Ацуши частенько прятался ото всех в приюте. - Эй, детёныш, - слышится короткий стук в дверь. - У тебя там всё в порядке? Дёрнувшись от неожиданности, Ацуши размыкает губы, чтобы ответить, и тут же сжимает их в тонкую нить. Он не может говорить. Голосовые связки, сорванные от воплей боли в приюте в вечер побега, ещё не восстановились полностью. Измотанный эмоционально и физически, постоянно находящийся на грани голодного обморока, на этот раз Ацуши не смог быстро вылечиться и восстановиться. Его внутренний зверь не всесилен, пусть и оберегает своего хозяина; всегда оберегал. А Ацуши всегда будет стыдно за то, что когда-то презирал свою природу. Раньше Ацуши ненавидел и своего тигра, и самого себя из-за того, как больно - буквально - было жить таким неправильным; не таким, как все остальные дети в приюте. Но когда Ацуши исполнилось восемь, он впервые сбежал. И в одном из парков - до того, как его перехватили полицейские и вернули обратно - он успел увидеть, как одна девушка обернулась кошкой и ловко вскарабкалась на дерево, чтобы достать оттуда застрявший в ветвях воздушный шарик, упущенный ревущим ребёнком. Отец ребёнка, да и сам ребёнок - оба горячо поблагодарили её, когда кошка спустилась вниз с шариком и вновь обернулась человеком. Никто не накричал на неё. От неё не шарахнулись, когда узнали о том, что она не такая, как все. Тогда в голову Ацуши впервые закралась мысль о том, что дело может быть не в нём, а в людях, которые его окружают; что проблема отношения может быть заключена не в тигре внутри него, а в директоре приюта и жестоких воспитателях под его руководством, не принимающих тех, кто отличается от остальных. - Детёныш? - ещё один стук костяшек о дверь. - Я вхожу. Неловко прикрывшись полотенцем, Ацуши оборачивается. Благодаря хорошему освещению наконец-то удаётся нормально рассмотреть своего спасителя, и Ацуши с удивлением понимает, что перед ним не взрослый солидный мужчина, как ему изначально показалось из-за костюма и шляпы, а совсем молодой парень. В мягких домашних штанах и простой чёрной футболке, с забранными на затылке в пучок рыжими волосами, удерживаемыми двумя деревянными палочками, его спаситель мгновенно напомнил студента, коих Ацуши повидал немало, пока бродил по городу. Только взгляд этого человека, цепкий и пристальный, не даёт обмануться, как и въевшийся в его тело запах: всё тот же терпкий дымный аромат, всё та же пряность и что-то жгучее, огненное, щиплющее рецепторы - так для Ацуши пахнет опасность. А может, это запах, присущий чужому дару. Ацуши не знает наверняка, но всё его тело инстинктивно подбирается, а тигр где-то глубоко внутри топорщит шерсть на загривке. Успокоиться удаётся не сразу. - Выглядишь потрёпанно, - отмечает его спаситель, окидывая внимательным взглядом шрамы. - Что-то сломано? Болит? Есть порезы или раны, которые нужно обработать? Ацуши отрицательно качает головой и неловко переминается с ноги на ногу. Ему непривычно слышать такие вопросы, непривычна чужая забота. А ещё из-за того, как хозяин квартиры держится, как смотрит, как ведёт себя, хочется склонить перед ним голову, как некоторые звери преклоняются перед своим вожаком. Это чувство настолько непривычное и странное, непонятное, что Ацуши начинает притормаживать из-за попыток понять его природу. Из-за этого он пропускает момент, когда его спаситель достаёт аптечку и ножницы. Приходит в себя Ацуши лишь тогда, когда его усаживают на бортик ванны. Тёплые пальцы приподнимают его лицо за подбородок и приклеивают поверх ссадины на скуле полоску телесного пластыря. Голубые глаза смотрят внимательно, пристально. Смотрят не сквозь него, а на него. Смотрят устало, но с толикой затаённого беспокойства. От этого тянет в груди и начинает печь где-то за глазными яблоками. Никто никогда не смотрел на Ацуши так. Никто никогда не смотрел на него, не видел его. - Меня зовут Чуя, - представляется его спаситель. - Накахара Чуя. Я так понимаю, говорить ты по каким-то причинам не можешь или не хочешь. Что ж, я не настаиваю; терпеть не могу болтунов. Даже хорошо, что ты такой тихий. Еда уже готова, так что одевайся и приходи на кухню, когда закончишь. И не тормози, а то всё остынет. Он уходит, прикрыв за собой дверь. После него на стиральной машине остаётся стопка одежды. Натянув на себя повисшую на теле подобно короткой сорочке футболку, Ацуши по максимуму затягивает резинку штанов, чтобы не сползали с бёдер. Вся одежда ему велика, несмотря на то, что его спаситель не очень-то высок ростом и не обладает внушительной комплекцией, но выбирать не приходится. Куда лучше чистые тёплые вещи, чем подранная приютская одежда, которую он с большим удовольствием бросает комом в мусорную корзину. Там ей самое место.***
Когда мальчишка входит на кухню, Чуя раскладывает рис по тарелкам. Не обернись он, чтобы поставить еду на стол, и не узнал бы, что за ним пристально наблюдают. Мальчишка на удивление бесшумен. Никакого шлёпанья босых ног. Никакого, даже малейшего шороха одежды. Невероятно. Из всех знакомых Чуи только один человек умеет передвигаться так - Акутагава Гин. Подобно «Расёмону» старшего брата, она скользит бесшумной тенью, молниеносно подбирается к врагам и убивает решительно, без колебаний и всегда очень грязно: минусы работы с холодным оружием. - Садись за стол, - кивает на один из стульев Чуя и опускает на подставку сковородку с жареным мясом и овощами. - У тебя ведь нет аллергии ни на что из этого? На зелёный чай? Мальчишка едва заметно пожимает плечами и садится за стол; бросает заинтересованный взгляд на мясо, раздувает ноздри, реагируя на аппетитный запах, но с жадностью набрасывается только на рис. Чуя вновь вспоминает Акутагаву, только уже Рюноске. После того, как Дазай привёл его в Портовую мафию, он точно так же бросался на рис. Казалось бы, самая обычная и простая еда, но для него, выросшего в трущобах, она казалась пищей богов. Так и этот мальчишка сметает всё за считанные секунды и начинает бросать украдкой взгляды на рисоварку. Недолго думая, Чуя достаёт из неё рассчитанную на четыре порции чашу и переставляет на стол. - Ешь, сколько влезет. Но не переусердствуй, иначе полезет обратно, - предупреждает он. Мальчишка впивается в него взглядом, смотрит так, будто ищет подвох, но Чуя не реагирует. Разбавив свой рис мясом и овощами, он отходит к окну и усаживается на подоконник. Есть за столом не для него. В своё время Коё озаботилась его манерами и знанием этикета, но дома он с удовольствием пренебрегает всем этим. Сидеть в одиночку за столом невыносимо. Лишнее напоминание о том, что у него никого нет. Лишнее напоминание о прошлом, в котором Коё не раз и не два устраивала посиделки за ужином, куда приглашала его, Дазая и Мори. В такие вечера они напоминали семью. Эти вечера давно канули в Лету. Пользуясь тем, что мальчишка занят едой, Чуя начинает внимательно рассматривать его. Невысокий, костлявый и слабый на вид. Лицо миловидное, кукольное, но взгляд по большей части пустой, обращённый внутрь самого себя. Шрамы, увиденные Чуей, когда он вошёл в ванную, подтвердили тяжёлое прошлое, от которого этот мальчишка явно пытался сбежать. Они у него по всему телу. На тыльных сторонах ладоней по центру расположены белые круги. Чуя знает, от чего остаются подобные шрамы: он не раз занимался пытками. Откуда такие шрамы у ребёнка... Сколько ему? Лет десять? И волосы мальчишки отросли так, будто кто-то искромсал их в своё время в порыве злости, как рука легла. С одной стороны короткие, а с другой свисает целая прядь. Цвет непривычный, неестественно белый - явно отражение способности, как и звериные глаза. Чёрная прядь в пушащейся после душа шевелюре запускает ряд ассоциаций. Кто может быть такого окраса? Волк? Тигр? Пума? Утробное рычание, отпечатавшееся в памяти мурашками на загривке, не оставило сомнений в том, что способность мальчишки не имеет никакого отношения к чему-то маленькому и мирному. К тому же, кто-то маленький и мирный вряд ли был бы посажен на цепь и вряд ли смог бы сорваться с неё с таким массивным ошейником на тощей шее. - Я могу снять его, если хочешь, - предлагает Чуя. - Ошейник. Вряд ли тебе с ним удобно. Мальчишка поднимает на него взгляд. Пальцы с обрезанными под корень ногтями - два кровоточат, не доверять больше этому ребёнку ножницы - вцепляются в ошейник так, будто тот - величайшая драгоценность. Впрочем, может, так оно и есть. В конце концов, Чуя тоже не просто так носит тонкую полоску чокера. Она является напоминанием о тех днях, когда он - Арахабаки - был заперт в пустоте. О тех днях, когда его пытались подчинить чужой воле. О тех днях, когда он обрёл свободу. Пускай она неполная, ведь Чуя вряд ли когда-нибудь сможет взять под контроль «Порчу», но всё равно существует. Эта полоска кожи, которую Дазай - сволочь - всегда насмешливо называл «ошейником породистой болонки», является своеобразным символом. Когда-то в прошлом Чуя присягнул на верность Мори и вступил в Портовую мафию. Он вверил этому человеку свою жизнь. Он готов выполнять его приказы. Он подчиняется и склоняет голову в знак уважения по сей день. Но ощущаемая при каждом сглатывании полоска мягкой кожи на шее день за днём напоминает ему о том, что это его и только его выбор. Мори волен распоряжаться его судьбой, но лишь потому, что Чуя это позволяет, оставаясь на стороне Порта. Чокер на его шее, так похожий на ошейник - это знак его свободы. Напоминание о том, что Чуя подчиняется по своей воле и по своей же воле взбрыкнёт, если что-то придётся ему не по вкусу. Быть может, и для этого мальчишки его ошейник - напоминание о прошлом, позволяющее больше ценить настоящее; знак того, что кошмар, оставивший на его теле столько шрамов, наконец-то закончился. - Я постелю тебе на диване. Он большой и достаточно мягкий, удобный, - сообщает Чуя, когда мальчишка отодвигает от себя полупустую чашу рисоварки и тянется к кружке с чаем. - Поспишь эту ночь на нём, а там видно будет. Уже слишком поздно, чтобы что-то обдумывать. Мне рано вставать на работу, поэтому разберёмся, что с тобой делать, когда вернусь завтра вечером. Договорились? Мальчишка снова впивается в него пристальным взглядом; смотрит, не моргая, будто сканирует, в душу заглядывает. Чуя не акцентирует. Доедает содержимое своей тарелки, собирает посуду со стола и убирает остатки еды в холодильник. Залпом выпивает чай, выставляет режим в кофе-машине, чтобы начать утро с кофе со сливками, а после направляется к выходу из кухни, кивком головы приглашая мальчишку следовать за собой. Он так и не слышит шагов за своей спиной; зато чувствует сверлящий лопатки взгляд. Возможно, мальчишка этой ночью глаз не сомкнёт. Что ж, Чуя не может обвинить его в недоверии. Окажись он на месте этого ребёнка, тоже не ослаблял бы бдительность ни на секунду. Окажись он на месте этого ребёнка, быть может, и вовсе не доверился бы незнакомцу.|...|