***
Когда входная дверь захлопывается, Ацуши поджимает губы и вжимается лбом в стену. Его голосовые связки всё ещё не в порядке, и из-за этого с губ так и не сорвалось ни единого слова. Может, оно и к лучшему, потому что он не был уверен в том, что собирался сказать. Пожелать хорошего дня? Извиниться за причинённые неудобства? Спросить, точно ли Чуя вернётся? В голове всё это звучало несуразно и глупо и вряд ли прозвучало бы лучше в реальности. Но из-за того, что смолчал, на душе тоже беспокойно. А вдруг Чуя действительно не вернётся? Вдруг он оставит Ацуши одного? Не то чтобы кто-нибудь когда-нибудь обращал на Ацуши внимание дольше положенного. Не то чтобы это внимание не было пропитано болью и пролитыми слезами. Но этот человек, Накахара Чуя, привёл его в свой дом, отмыл, накормил и уложил спать на мягком диване. Неважно, что Ацуши за всю ночь глаз не сомкнул, опасаясь, что когда откроет их, вновь окажется в стенах приюта, потому что всё случившееся было лишь сном. Неважно, что половину ночи он тихо прокрадывался к чужой спальне и смотрел из-за угла на спину спящего Чуи, пытаясь убедить себя в том, что его пропитавший всё вокруг запах не может быть всего лишь иллюзией или галлюцинацией. Но он ведь даже не поблагодарил Чую. Ни за помощь, ни за заботу, ни за еду. Тот этого и не ждал, сам сказал о болтунах, но это ведь совсем другое. Ацуши не хотел показаться невоспитанным. Вот уж чем, а воспитанием в приюте занимались жёстко. Ацуши, вероятно, был бы образцовым ребёнком, если бы не огромный - для других - минус в виде его внутреннего зверя, неподконтрольному никому. - Что я могу сделать для него? - одними губами спрашивает он у безразличной к его моральным страданиям стены. И решительно выпрямляется, да только надолго запала не хватает. В доме Накахары Чуи царит идеальный порядок. Ацуши моет оставленную с завтрака посуду и поправляет влажное после умывания полотенце на сушителе ванной; расправляет складки покрывала на кровати Чуи и аккуратно складывает его домашнюю футболку и штаны, пристраивая на край постели. И на этом всё, потому что его уборка или вмешательство нигде больше не требуются. Даже пыли на книжных полках нет. Это и расстраивает, и радует. Видимо, Чуя любит чистоту и порядок, чтобы всё лежало на своих местах. Ацуши тоже любит всё это, но из-за этого у него не осталось никаких шансов хоть как-то отплатить за проявленную к нему доброту. Взяв одну из книг, оказавшуюся сборником поэзии, Ацуши со вздохом забирается в своё мягкое гнездо на диване. Часы отсчитали всего сорок минут с ухода Чуи, а он уже по нему тоскует. В большой пустой квартире очень одиноко. Ацуши кажется, если в ней крикнуть, по коридорам начнёт гулять эхо. Как Чуя живёт в ней один? Впрочем, возможно, именно это ему и нравится. Сам Ацуши в приюте жил в крошечной каморке, и не сказать, что ему там нравилось. Это место ассоциировалось с единственным безопасным углом, но так же именно там Ацуши зализывал все свои раны, и из-за этого не получалось воспринимать это место надёжным или успокаивающим. Раз за разом его вытаскивали оттуда силком, и раз за разом он оказывался там, хлебнув новую порцию боли. В эту квартиру он пришёл сам, по своей воле. И пусть шесть комнат, три коридора и два балкона представляют собой запутанный лабиринт, в этом месте Ацуши намного спокойнее, чем было в приюте; чем было где-либо с момента его побега. Сборник поэзии в итоге отправляется на кофейный столик. В строчках слишком много символизма и отсылок, которые Ацуши не понимает в силу своего возраста, как он думает. Но даже непонимание не помешало ему прочувствовать заложенную в строки тоску. А одна строчка так и вовсе заставила задуматься о смерти, из-за чего настроение разом упало ниже плинтуса. «На кромке знакомой речки в сухой траве шелест тоски. Кладбищенские дощечки - это шейные позвонки», - прочитал Ацуши и тут же захлопнул книгу, откладывая её подальше от себя. А теперь золотисто-янтарные с фиалковым отблеском глаза сверлят обложку, пока ладони прижимают к животу и груди скомканную подушку. Ацуши всегда говорили, что он недостоин жизни. Он уверен, что жив лишь по той причине, что никто в приюте не хотел брать грех на душу. Когда-то он и сам хотел умереть; хотел, чтобы все его мучения наконец-то закончились. Но однажды ночью ему приснился сон. Тигр, из-за которого его всю - пусть и недолгую - жизнь истязали, вышел из темноты и подошёл к нему. Они долго смотрели друг другу в глаза: хищные животные в заплаканные, покрасневшие человеческие, а после зверь обернулся вокруг него всем своим телом; укрыл своими лапами, обернул хвостом, пригрел тёплым мехом. Его морда ткнулась Ацуши в шею. Тёплое дыхание осело на коже мурашками. Всё казалось таким реальным, будто и не сон вовсе, и Ацуши вдруг стало невыносимо стыдно. В его голове неожиданным просветлением проскочила мысль о том, что как он не выбирал, каким ему родиться, так и тигра вряд ли кто-то спросил, желает ли он поселиться внутри человека. - Прости меня, - плакал он, зарывшись лицом в шерсть зверя. - Прости. Я больше не буду жаловаться и думать о смерти. Я буду жить. Мы с тобой будем жить. Обещаю. Ацуши сдержал своё слово. С девяти лет он перестал задаваться вопросом, почему его судьба именно такая. Роняя слёзы и крича от боли, глубоко внутри он смирился с происходящим; зная, что однажды вырастет и уберётся прочь из приюта, решил просто ждать этого момента, как самый заветный подарок. Но в итоге не выдержал. Не выдержал в тот момент, когда директор приюта вбил гвозди в его ладони. Ацуши не знает, что было не так с этими гвоздями, не знает, что именно произошло. Он почти оглох от раздавшегося глубоко внутри него рёва. Присмиревший после их разговора и переставший рваться на волю тигр будто взбесился. Ацуши плохо помнит, что было дальше. Он знает только, что кольцо ошейника не выдержало, и что директор успел отшатнуться от прыгнувшего на него тигра, который даже не стал нападать, просто вырвался из заключения и умчался прочь, скрываясь в сумраке подступающей ночи. С той ночи и началась его жизнь на улице. Сначала Ацуши было даже интересно. Он никогда не видел мира за пределами приюта за исключением своего короткого побега, после которого его отловили и вернули обратно. Город вокруг был огромен. Людей было так много, и все они были разными, яркими, эмоциональными. Они разговаривали, смеялись, шутили. Они обнимались, держались за руки, танцевали в парках. Улицы были такими шумными, красочными, светящимися: витрины, вывески, рекламные щиты и экраны. Ацуши был в восторге от всего этого великолепия. Он два дня беспрестанно бродил по Йокогаме, впитывая дух этого города - дневного и ночного. Но потом вся радость исчезла, потому что Ацуши вдруг осознал, что хочет есть, но еды у него больше нет; что хочется пить, но где достать воду за исключением фонтанов в парках, он понятия не имеет; что хочется спать и очень, но и своего угла у него больше нет. Вот тогда свобода и обернулась страшной сказкой, с которой стекла привлекательная картинка. Началось выживание, и не сказать, что оно пришлось Ацуши по душе. Когда Чуя нашёл его, Ацуши был в шаге от того, чтобы сдаться; чтобы приползти обратно в приют и на коленях умолять впустить его, потому что он не справлялся, совсем не справлялся с обретённой свободой, которая медленно, но верно убивала его. Тигр поддерживал его, утешал во снах касаниями мягкого меха, но потом Ацуши просыпался, и на него вновь наваливались отчаяние и страх, что его жизнь вот-вот оборвётся. Он не хотел умирать. Он не хотел исчезать из этого мира, такого яркого и завораживающего, но будто не принимающего, отталкивающего его. А потом вдруг появился Чуя, протянувший ему ладонь, и тигр будто изнутри боднул головой в спину, заставляя сделать шаг навстречу, протянуть свою руку в ответ. Теперь Ацуши сидит в тёплой квартире, сытый и согретый. На нём чистая мягкая одежда, а всё вокруг пахнет Чуей, и этот запах успокаивает. Потребовалось всего ничего для того, чтобы так для Ацуши запахла безопасность. Вот только теперь у него появился новый страх. Страх того, что Чуя выставит его прочь - а он наверняка это сделает, ведь Ацуши ему никто - и он вновь останется один. Неприспособленный к выживанию на улицах. Не живущий даже, лишь существующий. Все эти мысли вгоняют в уныние. Свернувшись клубком, Ацуши пытается придумать, что ему делать, если его выставят вон, но мысль в голове только одна: «Пожалуйста, не прогоняйте меня! Я буду хорошим! Я буду полезным! Я буду стараться! Только не прогоняйте меня!». Если бы он мог говорить, хватило бы у него смелости сказать всё это Чуе? Осмелился бы он навязаться вот так, надавить на жалость, повиснуть на шее обузой? Ацуши понимает, что нет. Уткнувшись лицом в подушку, он в который раз задумывается о женщине, что родила его и оставила в приюте. Зачем она дала ему жизнь, если в итоге бросила? И Ацуши мучается всю свою недолгую жизнь, и тигр внутри него страдает из-за своей человеческой клетки. Быть может, когда Чуя выставит его за порог, Ацуши просто позволит зверю обрести свободу. Тот сильный и ловкий, смелый и решительный, умный и хитрый. Этот зверь точно выживет даже в самых тяжёлых условиях. А Ацуши просто спрячется в нём, заляжет на самое глубокое дно и уснёт там, чтобы никому не мешать и не досаждать своим существованием. «Наверное, это было бы здорово», - думает он, постепенно проваливаясь в дрёму и сильнее зарываясь всем телом под ворох пышного тёплого одеяла.---
Просыпается Ацуши тяжело. Организм явно решил взять своего хозяина измором и силком заполучить всё, что ему причитается. Голова неприятно ноет. Веки такие тяжёлые, что их сложно поднять. Чуть повернув голову, Ацуши бросает взгляд на часы, висящие над аркой гостиной. Те показывают начало седьмого вечера. Он не понимает, что его разбудило, ведь обычно спит как убитый, если сильно выматывается. И только когда острый слух улавливает едва слышный скрежет входного замка, Ацуши чувствует напряжение, сковавшее его тигра. Благодаря своему зверю у Ацуши очень чувствительный слух, обострённое обоняние и очень хорошее зрение, помогающее что в дневное время суток, что в ночное. Когда он засыпает, его бдительность полностью опадает, потому что Ацуши доверяет своему внутреннему зверю, всегда стерегущему покой хозяина. Когда же он просыпается, мозг всегда первым делом начинает анализировать ощущения и только потом пускает в ход мысли. Именно поэтому Ацуши беззвучно соскальзывает с дивана и прячется за углом ведущего к жилым комнатам коридора намного раньше, чем вообще понимает, что происходит, и отчего внутри засела неясная тревога. Только оказавшись в точке наблюдения, Ацуши вспоминает время на часах и слова Чуи о том, что тот живёт один и будет поздно. Конечно, он мог бы вернуться и раньше, но Ацуши уверен, его бы окликнули ещё с порога. К тому же, он помнит, каким грязным был в их первую встречу; помнит, как Чуя с тоской смотрел на свои намытые полы и на него, почти буквально найденного на помойке. Он предпочёл взять его на руки и испачкать свой дорогой костюм, чем позволить оставить следы на полу. Тот, кто вошёл в квартиру, явно не заботится о чистоте, потому что Ацуши слышит стук каблуков ботинок по паркету. В какой-то момент до него доносится и запах незнакомца. Это точно не Чуя. Запах Чуи, как думает Ацуши, он теперь узнает и в какофонии многолюдного города. К тому же, Чуя пахнет очень хорошо. Незваный же гость пахнет неприятно. Чем-то... Стерильным. Вяжущим. Кисловатым. Так пахло в лазарете приюта, где Ацуши оказывался слишком часто для не любящего активные игры тихого ребёнка, коим он являлся. Этот запах вызывает неприятные ассоциации, ведущие к воспоминаниям о побоях, боли, злых словах и жгучих слезах. Этот запах не нравится Ацуши. Пригнувшись почти к самому полу, он наблюдает из-за угла за тем, как в гостиную заходит незнакомый ему молодой мужчина. Быть может, ровесник Чуи, а может, и старше него. Ацуши плох в оценке внешностей, поэтому не уверен. В конце концов, Чуя тоже сначала показался ему взрослым мужчиной. Незнакомец выглядит запоминающимся. Он высокий и хорош собой. Пышные, чуть вьющиеся каштановые волосы обрамляют красивое лицо. Это лицо отпечатывается в памяти вместе с бинтами, оплетающими чужую шею и предплечья - вот и причина неприятного запаха. Прямая осанка, вальяжная походка и полная расслабленность говорят о том, что этот человек не в первый раз в этой квартире. Но его поведение, ноги в обуви на белоснежном ковре и маленькое чёрное устройство, которое чужие пальцы прилаживают к изгибу ножки кофейного столика, дают Ацуши понять, что либо Чуя ничего не знает об этих визитах, либо этот человек очень, очень наглый и факт того, что это вообще-то чужая квартира, начисто игнорирует. Когда незнакомец оборачивается, Ацуши едва успевает нырнуть за угол. Услышав шаги в своём направлении, он проносится ветром по коридору и ныряет в спальню Чуи. В ней с его последнего визита ничего не изменилось. Никаких потайных дверей в стенах не появилось, а прятаться в шкафу нет смысла. Во-первых, что-то ему подсказывает, что незваный гость вполне способен сунуть туда свой нос. Во-вторых, утром Ацуши и сам успел туда заглянуть, пока осматривал и изучал квартиру. Висящие внутри костюмы пахли так вкусно и притягательно. Вся квартира Чуи пахнет так. Пахнет своим хозяином. Естественный запах человеческого тела, аромат кофе, гель для душа, сигаретный дым, кондиционер для одежды, парфюм - всё это слилось в единый аромат, пропитавший всё вокруг, но как бы Ацуши ни хотелось тоже им пропитаться, он бы не полез в шкаф, полный отглаженных рубашек и брюк, которые обязательно помнутся. Поэтому он оббегает постель Чуи и ныряет под ворох подушек, пользуясь их обилием и своей субтильностью и затаиваясь там без малейшего движения. Как он и думал, незнакомец заходит в спальню. Ацуши жалеет, что не видит, чем тот занимается, и лишь надеется, что гость хотя бы не имеет привычку валяться в уличной одежде по чужим кроватям; и без неё, собственно, тоже. Вслушиваясь в каждый шорох, он рисует себе картину происходящего. Вот гость замирает на пороге, осматривая комнату. Вот проходит внутрь и... Проводит пальцами по комоду? Трогает рамки с фотографиями, на которых Чуя в компании разных людей? А вот и звук открываемого шкафа. Шелест, с которым пальцы скользят по ткани одного из пиджаков. После незнакомец садится на край кровати. Тут Ацуши напрягается, ведь если тот упадёт головой на подушки, точно заметит неладное. Но этого не происходит. Незваный гость просто сидит какое-то время на одном месте, а после поднимается, вновь ненадолго останавливается возле комода и покидает спальню. Звук его шагов вскоре обрывается хлопком закрывшейся входной двери и скрежетом ключа в замке. Выждав несколько минут для верности, Ацуши беззвучно выбирается из-под подушек и осматривается. Покрывало на постели разглажено, но футболка Чуи, которую он свернул утром и положил поверх домашних штанов, вся перекошена. Зачем незнакомец разворачивал, трогал её? Взяв ткань в руки и фыркнув от оставшегося флёра неприятного запаха бинтов и антисептика, Ацуши складывает футболку нормально, попутно раздумывая об этом. Может, незнакомцу тоже нравится запах Чуи, вот тот и держал его футболку в руках? Что ж, тут Ацуши может его понять. Чего он не может понять, так это устройства под столиком в гостиной и пыльных следов на паркете. На улице сухая погода, но это всё равно грязь, и ходить по ней босыми ногами не стоит. Бесшумно пробравшись в ванную, Ацуши смачивает под тонкой струйкой воды губку и протирает полы; немного подумав, протирает и край ковра, гипнотизируя взглядом чёрный пластиковый квадратик. Что бы это ни было, ему тут явно не место. Непонятное устройство очень нервирует. Решив держаться от него подальше, просто на всякий случай, Ацуши прибирает губку, убирает томик поэзии обратно на полку и берёт вместо него детективный роман. Название ему ни о чём не говорит, но это лучше, чем поэзия, в которой он не понял и трети, а понятая часть вогнала в уныние. После Ацуши пробирается в коридор и садится за тумбой в прихожей, раскрывая книгу у себя на коленях. Когда Чуя вернётся, он сразу же предупредит его о том, что в квартире был посторонний. Уж Чуя точно лучше него знает, что нужно делать в таких случаях. А может, он и вовсе знает этого человека, и никаких поводов для беспокойства нет.***
По пути домой Чуя продумал много сценариев своего возвращения. Он ожидал не увидеть никого; ожидал увидеть учинённый погром; ожидал столкнуться с потерявшим контроль над способностью мальчишкой; ожидал увидеть его спящим или читающим на диване. Чего он точно не ожидал, так это того, что откроет входную дверь и увидит его сидящим на полу в коридоре. Складывается мимолётное ощущение, что его дожидается тоскующий по хозяину питомец, но Чуя быстро от него отмахивается. Перед ним всё-таки человек, а не собака. Мальчишка и сам отвлекает его от мыслей: подскакивает на ноги, подхватывая чуть не упавшую на пол книгу, и подбегает к нему, а после прижимает палец к губам в требующем молчания жесте, отчего тут же каменеют все мышцы. Подозрительно. Нахмурившись, Чуя бросает беглый взгляд на коридор и снова смотрит на мальчишку. Тот в полном порядке, если судить внешне, и только в широко распахнутых глазах и заломленных бровях читается беспокойство. Послушно смолчав, Чуя разувается и снимает пальто и шляпу. Бросив на тумбочку перчатки и ключи, он позволяет взять себя за запястье и увлечь вперёд. В гостиной мальчишка ещё раз прикладывает палец к губам и бесшумно подходит к кофейному столику, указывая на него. Чуя не сразу понимает, в чём дело, а когда замечает жучок прослушки, едва сдерживает грязную ругань. Вспышка ярости - кто посмел?! - застилает глаза, и только вновь коснувшиеся запястья тёплые пальцы не позволяют сотворить какую-нибудь глупость. Кивком указав в сторону личных комнат, Чуя проходит вслед за понятливым мальчишкой до своей спальни, но его не пускают внутрь. Мальчишка тянет его дальше и успокаивается только тогда, когда за их спинами плотно закрывается дверь домашнего кабинета. Это вызывает нехорошие подозрения, и Чуя садится перед ним на корточки, серьёзно заглядывая в глаза. - Ты не пострадал? Тебя не заметили? Мальчишка часто-часто отрицательно качает головой, а после показывает в сторону двери кабинета и складывает из рук крест. Его неспособность говорить создаёт проблемы, но так Чуе кажется только поначалу, потому что мальчишка довольно быстро объясняет ситуацию жестами. На замке кабинета он даёт понять, что входную дверь открыли ключом; впрочем, взлом Чуя и сам бы заметил. Места в квартире, где побывал незнакомец, он показывает, складывая ладони под щёку и показывая сначала на себя, а после на Чую - обозначая места, где они спали этой ночью: гостиная и спальня. С описанием внешности сначала возникают проблемы, потому что мальчишка может только обозначить чужой рост, взмахнув рукой и дважды показав на себя, дав понять, что незваный гость был очень высок. Но всё становится кристально ясно, когда он показывает, будто что-то обматывает вокруг своих шеи и рук. - Бинты? Этот человек был в бинтах? - уточняет Чуя. Мальчишка снова часто кивает. Поднявшись с корточек, Чуя перекатывается с пятки на носок и обратно; прищурившись, кивком призывает следовать за собой и выходит из кабинета, возвращаясь к спальне. Мальчишка подходит к кровати и показывает на подушки. Поняв, что он там прятался и ничего не мог видеть, Чуя касается ладонью стены. Активированная способность алым светом, туманной красной дымкой расползается по поверхности, вскоре окутывая все предметы в комнате и плавно поднимая их в воздух. Прислушиваясь к своим ощущениям, Чуя ищет инородный предмет, к наличию которого в комнате не имеет никакого отношения, но ничего не находит. - Здесь прослушки нет, - негромко сообщает он мальчишке, заворожено наблюдающему за тем, как шкаф, комод и массивная двуспальная кровать опускаются на свои места, переставая светиться. - Что бы эта мумия ни забыла в моей спальне, устанавливать здесь он ничего не стал. Ему же лучше. У меня и без того хватает причин, чтобы при первой же встрече сломать ему позвоночник. Выйдя из спальни, Чуя притормаживает за плечо поспешившего за ним мальчишку и качает головой. - Побудь здесь, - говорит едва слышно, не зная, какой радиус у микрофона в гостиной. - И не обращай внимания на грохот. Мне нужно избавиться от чужого присутствия в моей квартире. Оставив мальчишку в спальне, Чуя возвращается в коридор и разыгрывает короткий спектакль. Громко захлопнув входную дверь, чтобы обозначить своё возвращение, он проходит в гостиную и падает в кресло. Достав телефон, включает мелодию звонка, стоящую на контакте Мори, и почти сразу выключает её, проговаривая в тишину комнаты с небольшими диалоговыми паузами: - Мори-доно? Да, я знаю. Нет, Босс. Никаких подвижек. Простите, Босс, в техническом отделе ничего не могут сделать. Да, я понимаю. Я уже отдал Акутагаве приказ простимулировать их. Разумеется, Босс. И вам доброй ночи. Захлопнув раскладушку, Чуя выжидает несколько секунд, а после с раздражённым - и не то чтобы поддельный - рыком бьёт кулаком по столешнице. Декоративный кофейный столик не выдерживает его удара и ломается пополам. Ножки подламываются, и Чуя подхватывает отскочивший, передавший на тот конец связи хруст ломаемого дерева жучок и раздавливает его в пальцах. Что поделать, вот такой он вспыльчивый и неловкий, случайно уничтожил вместе со своим столиком и подсунутый жучок. Засунув обломки микрофона в карман брюк, чтобы позже отдать посмотреть специалистам, Чуя вновь активирует свою способность, обшаривая всё помещение и коридор на дополнительные сюрпризы, и только не найдя ничего расслабляется и выдыхает. - Эй, детёныш, - зовёт он и тут же видит высунувшуюся из-за угла белобрысую голову. - Давай, иди сюда. Мальчишка подбегает к нему и встаёт напротив, сжимая в пальцах подол футболки. Устало растерев лицо ладонями, Чуя подаётся вперёд, опираясь локтями о колени и свешивая кисти между ног. - Итак, ещё раз, - повторяет он, внимательно глядя в чужие глаза. - Этот тип пришёл в квартиру и поставил прослушку в гостиной. Зашёл в мою комнату и побыл там немного, но ты не видел, что он делал, потому что спрятался и не смог подсмотреть. Потом он просто ушёл, закрыв дверь, как было. Высокий, кудрявый, волосы каштановые, бинты везде, где только можно. Наверняка расхаживал здесь хозяином, даже не разувшись. Мальчишка согласно кивает. И неожиданно показывает на себя, потом на пол, а после водит руками в воздухе, будто что-то вытирает. Нахмурившись, Чуя прослеживает этот повторённый несколько раз жест и вскидывает брови. - Ты помыл после него полы? Мальчишка кивает так часто, что Чуя опасается за его шею. А когда до него доходит, чем этот ребёнок занимался, становится как-то... И смешно, и грустно. Видимо, что-то такое отражается на его лице, потому что мальчишка алеет щеками и опускает голову, скрываясь за своей несуразной чёлкой. Понимая, что увязает всё сильнее, Чуя всё равно не сдерживается и зарывается пальцами в его мягкие белоснежные волосы, слегка ероша их и стараясь абстрагироваться от двух заметно ощутимых продольных борозд-шрамов над левым виском. Что делали с этим мальчишкой там, откуда он сбежал? Почему с ним обращались так жестоко? Чем этот тихий, спокойный, услужливый ребёнок насолил тем грёбаным садистам? «И что в моей квартире делал чёртов Дазай?» - проносится в голове более насущная мысль. Впрочем, Чуя почти на сто процентов уверен, что дело всё в том же заказе на чёрном рынке. Из-за него вся Йокогама стоит на ушах, так что неудивительно, что Дазай сунул свой нос в это дело. Коё ещё месяца два назад будто невзначай обронила, что Дазай вновь объявился и начал работать в каком-то детективном агентстве, но Чуя и слушать не стал. Во-первых, он тогда спешил на встречу с Мори, было не до заминок. Во-вторых, узнай он адрес, пришлось бы сдерживать свои яростные порывы в отношении одной конкретной предательской шкуры. Но с чего бы какое-то там детективное агентство интересовалось делами теневого мира? Или это Дазай не смог упустить из-под носа нечто столь занимательное? Это могло бы объяснить, какого чёрта он припёрся в его квартиру и установил прослушку: знает, что Чуя порой любит рассуждать вслух. Возможно, он хотел что-то вынюхать через самый достоверный источник. И, скорее всего, вынюхал бы, не окажись в квартире Чуи неожиданного защитника территории, ставшего свидетелем чужой выходки. «Давно уже нужно было поставить электронный замок-сканер на входную дверь», - проносится в его голове. - «И откуда у Дазая вообще ключ? Сделал дубликат в своё время? И не потерял за столько лет?». Зов кита из чужого желудка отвлекает от мыслей, и Чуя вновь обращает своё внимание на беззвучно охнувшего мальчишку. Тот выглядит пристыжено, будто испытывать чувство голода - что-то неприличное. Почему-то Чуя уверен, что он не соизволил поесть за весь день, несмотря на разрешение брать всё, что приглянётся. Поднявшись из кресла, он ещё раз треплет мальчишку по волосам и направляется в сторону ванной. Похоже, все серьёзные разговоры и планы снова откладываются на потом. - Подожди немного. Приведу себя в порядок, и будем готовить ужин. Мальчишка кивает и скрывается в ведущем к жилым комнатам коридоре. Когда спустя полчаса Чуя заставляет себе выползти из душевой кабины, на стиральной машине его дожидается стопка домашней одежды, о которой он совсем позабыл. Это... Непривычно. Встав перед зеркалом, Чуя неожиданно для самого себя отмечает благодарное выражение своего лица и тут же стирает его, хмурясь. Нет. Ни за что. Он не должен привязываться к мальчишке, и на то есть тысячи причин. Он не станет этого делать. Одна личная привязанность уже доставила ему хлопот в прошлом, и повторять эту ошибку Чуя не собирается. Пляски на одних и тех же граблях не для него.|...|