-6-
Ситуация сложилась не самая лучшая. Все вокруг не устают повторять, что нужно всё просчитывать наперёд, и Ацуши действительно уделил плану зачистки достаточно времени, даже попросил совета у Хироцу, узнав, что именно его люди будут прикрывать их с Кёкой. Вот только всегда существует способная вмешаться в любой момент переменная. К сожалению, вмешалась она и на этот раз, когда во время зачистки к старому недругу Порта, которого было принято решение стереть с лица земли, вдруг примчалось подкрепление. Из-за этого идущий к завершению бой вспыхнул с новой силой, и в настоящем Ацуши не может отделаться от мысли, что они разворошили муравейник. Казалось бы, совсем небольшая организация, пусть и прыткая, постоянно лезущая, куда не надо, вот только на деле складывается ощущение, что информаторы Порта упустили из вида тот момент, когда эта группировка заключила с кем-то договор о взаимопомощи, потому что подмога подоспела очень быстро, очень не вовремя для людей Порта и очень хорошо вооружённой. - Кёка-чан! Крик сам вырывается из горла, стоит только увидеть оступившуюся Кёку и направившего на неё пистолет мужчину. «Снежный демон» слишком далеко, чтобы прикрыть свою хозяйку, и пусть у Кёки уходит всего секунда на то, чтобы восстановить равновесие на заваленном осколками пробитой стены полу, этого достаточно, чтобы в неё успели выстрелить. Никогда ещё Ацуши не бежал с такой скоростью, никогда ещё не рвался прикрыть своим телом кого-то помимо Чуи, но Кёка стала частью его семьи, его сестрой, и он ничего не может с собой поделать - мозги отключаются, стоит осознать грозящую ей опасность, и тело само срывается вперёд, бросается наперерез пуле на инстинктах. - Ацуши! - взволнованно вскрикивает Кёка, когда он налетает на неё, становясь живым щитом между ней и возможной смертью. - Всё хорошо, - криво улыбается Ацуши и резко подаётся назад. Когти пропарывают выстрелившему мужчине грудную клетку. С глухим рыком Ацуши вновь бросается вперёд, сметая всех на своём пути. Его преследует, раздражая волнение, запах крови Кёки. Она хороша, очень хороша, но когда со всех сторон раздаётся автоматная очередь, сложно остаться целым и невредимым. Ацуши и сам был несколько раз задет, но тигр вылечил его раны. Несясь вперёд по очередному коридору, уходя перекатами от ударов, в какой-то момент Ацуши ощущает тянущую боль под левой лопаткой и чертыхается - его лопатки точно прокляты. По ощущениям, пуля засела внутри, и если он залечит рану, вытащить кусок железа будет намного сложнее. Приходится ускориться - Ацуши чувствует, как кровь заливает его свитер и марает изнутри пальто. Лучше закончить всё как можно быстрее, иначе он ослабнет, и Кёке придётся заканчивать в одиночку, а этого никак нельзя допустить. Это их общее бремя. Ещё пятнадцать минут, и на объекте повисает тишина. Командир отряда поддержки сообщает через наушник, что они уже вызвали команду зачистки и в настоящем закладывают взрывчатку. Бросив короткое «принято», Ацуши прислоняется спиной к стене и шумно выдыхает. Расстегнув пальто и достав из внутреннего кармана запечатанную пачку бинтов - первое, что без лишних слов всунул ему в руки перед миссией Дазай - Ацуши задирает свитер, кривится при виде похожего на пульсирующий сердечный клапан пулевого отверстия и кое-как перебинтовывает рану. Не особо поможет, конечно, но хоть кровь станет лить немного меньше из-за давления. - Ацуши-кун? Где ты? - слышится окрик из-за поворота. Опустив свитер и застегнув пальто, Ацуши бросает мимолётный взгляд на свои перепачканные в крови убитых им людей руки и выходит из-за угла. Кёка облегчённо выдыхает и направляется к нему. Её походка странная, намётанный глаз отмечает это сразу, и Ацуши тут же оказывается рядом и подхватывает её на руки. Кёка пытается протестовать, хлопает его по плечу со словами о том, что он поймал пулю, но Ацуши только бодает её лбом в висок и мягко улыбается. - У меня есть регенерация, а у тебя нет, Кёка-чан, - напоминает он, направляясь к выходу в общий зал, где есть лестница, ведущая на первый этаж. - Ты повредила связку в стопе, когда оступилась. Будешь нагружать ногу, будет дольше заживать. Не хочу, чтобы тебе было больно. Кёка какое-то время сверлит его пристальным взглядом, а после вздыхает и осторожно обнимает за шею. На её лице отпечаталась усталость и запеклись разводы крови. В распущенных волосах запуталось бетонное крошево. Белая накидка поверх тёмно-синего кимоно вся покрыта пятнами крови, будто цветками красной камелии. Прижав её, такую хрупкую, покрепче к груди, Ацуши переступает очередное тело с разорванной глоткой и окидывает безразличным взглядом разделяющий его и лестницу наполненный трупами этаж. Всё закончилось бы быстрее, если бы он использовал полную трансформацию, но Ацуши не сделал этого по двум причинам. Во-первых, министерские крысы прознали о новом члене Исполнительного комитета Порта, обладающем силой «Зверя лунного света». Прошёл слушок, что небезызвестный Анго очень хотел бы с ним пообщаться, но вот сам Ацуши не горит желанием подпускать его к себе даже на расстояние пушечного выстрела. Мори, Дазай и Чуя много чего рассказали ему об этом человеке, и нет, спасибо. Дабы не подогревать слухи и не оставлять лишних следов, Ацуши решил перестать постоянно использовать трансформацию. Из-за этого каждая зачистка начала растягиваться во времени, и возрос ущерб что в отношении собственного изматываемого тела, что в отношении погибающих людей из отрядов поддержки, но Ацуши ничего не может с этим поделать. Сохранение тайны личности для него важнее любых жертв, потому что, как однажды сказал ему Мори-доно, пешек на шахматной доске много, но королева - одна. - Стой, - вдруг говорит нахмурившаяся Кёка, когда он уже доходит до арки выхода. - Кажется, я слышала шорох. Остановившись, Ацуши перехватывает её одной рукой - всё такая же лёгкая подобно лепестку сакуры, какой была и в четырнадцать - и достаёт пистолет, снимая его с предохранителя. Он не любит оружие, но иногда оно очень выручает. Выручает и сейчас, когда он оборачивается к заваленному трупами и залитому кровью залу и вслушивается в тишину. Одна секунда, две, три, и он слышит слабый стук сердца. Первое правило для этой зачистки: никто не должен остаться в живых. Ориентируясь на звук, Ацуши подходит к окну и видит скорчившегося за опрокинутым столом мужчину. Тот пытается строить из себя мёртвого, но Ацуши слышит, как начинает частить чужой пульс из-за звука его приближающихся шагов. Один выстрел - в голову - и этот звук обрывается. - Ацуши-кун, - негромко зовёт Кёка несколько секунд спустя и касается ладонью его щеки. - Нам пора. - Да, ты права, - перестав сверлить простреленный череп пустым взглядом, встряхивает головой Ацуши. Убрав пистолет и поудобнее перехватив Кёку на своих руках, он отворачивается от трупа и покидает пропахший кровью и смертью зал. Это вторая причина, по которой он не использует полную трансформацию. В прошлом, будучи ребёнком, он находил в ней спасение. Его постоянно терзали мысли о том, что он делает, для чего и почему. Нежелание превращаться в отнимающего жизни убийцу, в настоящего зверя, каким его постоянно называли в приюте, толкало к малодушию и обмену сознанием со своей способностью. Ацуши перекладывал ответственность за происходящее на тигра внутри себя и едва ли помнил, что делал во время боя и кого, как и сколько убивал. Он знал, что это не нравится ни Дазаю, ни Акутагаве. Единственным, кто тайком поддерживал его, был Чуя, и именно из-за него Ацуши решил прекратить этим заниматься. Он не хотел быть слабым, жалким трусом, бегущим от проблем и от самого себя; только не в глазах Чуи. Поэтому он принял решение перестать прятаться. Если уж сам выбрал этот путь, нечего ныть и скулить и пытаться переложить ответственность на кого-то другого. Поначалу было сложно, тяжело и страшно. Ацуши часто сомневался во время стычек, из-за чего подставлялся по глупости или приносил проблемы другим. Однажды из-за него ранили ринувшегося прикрыть его собой Акутагаву, и это стало ударом под дых. Как в замедленной съёмке Ацуши наблюдал за тем, как пуля входит в чужое тело, как изо рта захрипевшего Акутагавы брызжет кровь. В той стычке он уничтожил всех, разорвал на куски. А потом, когда приехало подкрепление и забрало Акутагаву в больницу, нашёл у себя в волосах ошмёток вырванного человеческого мяса и долго блевал в кустах. Удивительно, но из всех людей Дазай был тем, кто решил поговорить с ним на эту тему. Более того, именно он смог найти для Ацуши нужные, простые и понятные слова. Впрочем, возможно, эти слова так хорошо отпечатались в памяти из-за того, что заботу о его психологическом комфорте проявил тот, от кого Ацуши меньше всего этого ожидал. - Ты ведь не зверь и не маньяк, чтобы спокойно относиться к убийствам, - сказал Дазай, подобравшись к нему со спины, и тоже впился взглядом в лежащего в бессознательном состоянии на больничной кровати прооперированного Акутагаву. - Это нормально. Нормально, что тебе не нравится убивать. Нормально, что тебя тошнит при виде развороченных тел. Нормально, что это тебя пугает. Ты сам по глупости влез во всё это, впутался из-за своей привязанности к Чуе, хотя тот и пытался тебя уберечь. Но что сделано, то сделано, и тебе нужно думать не о прошлом, а о настоящем и будущем. Подумай о том, что чувствуешь, когда убиваешь. Прими это и отталкивайся от этих ощущений. Непринятие, отвращение и отсутствие мыслей о том, что происходящее нормально - всё это делает тебя человеком. Не потеряй этого. Ацуши долго обдумывал слова Дазая, и вот он здесь. Все эти люди - большая часть - убиты им: разорваны его когтями, сломаны его сильными ударами. Все эти трупы, вся эта кровь - всё это на руках Ацуши, но он больше не боится и не прячется от происходящего за внутренним зверем. Это его ноша и его бремя. Он убивает людей, и ему - не зверю - с этим жить. Его больше не кривит от омерзения при виде пробитых грудных клеток, но он не испытывает и азарта, когда убивает; не считает, что становится более крутым мафиози от того, что число трупов на его счету растёт. Ему всё ещё не нравится убивать, как не нравится убивать и Кёке, но это их работа, их долг, их служба на благо Порта. Это их вклад в то, чтобы семья, коей стала для них Портовая мафия, не пострадала; чтобы дорогие им люди как можно реже подвергались ударам со стороны. - Накаджима-сан, взрывчатка заложена, - оповещает командир отряда поддержки, как только Ацуши выходит из здания. - Хорошо. Дождитесь команду зачистки, а после уберите все следы, - мягко улыбается Ацуши. - Мы с напарницей возвращаемся в Порт. Будьте осторожны и не забудьте про отчёты. Акутагава-сан начинает... Хм... Нервничать... Когда их задерживают. - Конечно, Накаджима-сан! Вытянувшись по струнке, мужчина склоняет голову в знак уважения и удаляется к своим людям. Добравшись до машины, Ацуши устраивает Кёку на заднем сиденье и уже хочет сесть за руль, когда она хватает его за запястье и с поджатыми губами качает головой, жестом подзывая одного из людей команды поддержки и приказывая отвезти их в Порт. Ацуши остаётся только смиренно устроиться рядом с ней, опустить голову на её колени и свернуться клубком, чтобы не тревожить лишний раз рану от пули, о которой Кёка, конечно же, не забыла, потому и не позволила ему сесть за руль. - Так странно, - негромко говорит она, стоит машине двинуться с места. - Эти люди совсем тебя не боятся. Стоит тебе улыбнуться, и они расцветают. Когда улыбается Дазай-доно, у всех трясутся поджилки. - Потому что Дазай-сан улыбается готовой откусывать головы акулой, - фыркает Ацуши, прикрывая глаза. - Верно, - кивает Кёка. - Но при этом Дазай-доно не является вторым по силе эспером Порта, прозванным за глаза Белым Жнецом Портовой мафии. О тебе ходит столько слухов. Когда ты работаешь вместе с Акутагавой-саном, говорят, вы будто ещё один «Двойной Чёрный»: такие же разрушительные и не оставляющие после себя свидетелей и следов. Когда ты работаешь со мной, ситуация почти такая же. Но эти люди всё равно тянутся к тебе. Так странно видеть это, ведь мы все - мафия. - Дазай-сан говорит, всё дело в моей «смазливой мордашке и ланьих глазах», - кривится Ацуши. - А Чуя-сан считает, что всё дело в природе моей силы, свет которой уравновешивает тьму Порта. Он говорит, что чувствует себя очень спокойно рядом со мной. Акутагава-сан тоже позволяет себе опустить бдительность и рассеять внимание в моём присутствии. Все остальные, и неважно, насколько я близок с этими людьми, тоже никогда не избегают моего внимания, а порой и сами тянутся к нему. Это не работает только с Дазаем-саном, но его пустоту, как мне кажется, один только Чуя-сан и способен заполнить, залить кипящим в нём огнём. - Ты никогда не задумывался о том, что мог бы принести большую пользу на «светлой» стороне? - помедлив, спрашивает Кёка, отводя с его лба перемазанную в крови чёлку. - Я думал о ситуации в целом, - признаётся Ацуши, чувствуя, что начинает проваливаться в усталую дрёму. - После того, как Хироцу-сан рассказал мне о предыдущем Боссе Порта, а Чуя-сан - о том, почему Дазай-сан решил уйти из мафии, что отправился искать. Знаешь, Кёка-чан, я не думаю, что принёс бы много пользы, находясь на другой стороне. В дневное время простых людей защищает так много самых разных структур: и простые служители закона вроде полиции, и власти, и даже тайный отдел по контролю эсперов под крылом Министерства. А вот в ночи обитает очень мало людей, думающих о Йокогаме и её жителях, а не только о личной выгоде. Порт при Мори-доно - организация, которая бережёт покой жителей Йокогамы по ночам, и мне кажется, что это даже некая честь - быть её частью и пользоваться доверием Босса, Руководителей Исполнительного комитета и даже простых подручных людей вроде тех, что состоят в отрядах поддержки. - Коё-сан говорит, все эти люди знали, на что шли: и в Портовой мафии, и в других криминальных организациях, - говорит Кёка, глядя через окно на приближающиеся городские огни. - Говорит, в мафии нет безвинных, поэтому вся кровь, которую мы проливаем, не должна тянуть нас камнем на дно, ведь каждый в тени не без греха, и всё это мы делаем для того, чтобы провести черту между светом и тьмой и не допустить событий, которые аукнутся мирным людям. Вроде стычки с Гильдией, которая даже не была преступной организацией, но членам которой были абсолютно безразличны и мирные жители, и жертвы среди них. - Вот видишь, - шепчет уже почти свозь сон Ацуши. - И я о том же. Неважно, на какой мы стороне; главное - оставаться людьми и беречь свою человечность, пусть руки и замараны кровью. К тому же, каждый защищает то, что дорого, так, как умеет. Мне дорога Кёка-чан. Дороги Чуя-сан и Акутагава-сан. По-своему дорог даже Дазай-сан. Дороги все остальные. Я никогда не смог бы остаться в стороне, зная, что всем вам может грозить опасность, и поэтому я здесь. К тому же, Чуя-сан спас меня. Наверное, не столько от смерти даже, сколько от чего-то более страшного. От беспросветного одиночества и безысходности. От потерянности и грызущей изнутри пустоты. Я ни за что не предам его, не предам его доверия. Не предам и тебя, Кёка-чан. Не предам остальных. - Я тоже, - без всяких промедлений отвечает Кёка и легко целует его в висок, поглаживая по измазанным в крови белоснежным - камелии на снегу - волосам. - Теперь, когда ты здесь, я тоже, Ацуши-кун.***
Чуя ещё спит. Магнитящиеся от трения о подушку всклокоченные волосы ореолом рассыпались вокруг его головы. Пряди хвоста завитками лежат на шее, привлекая внимание к светлой коже и острым ключицам. Подперев щёку ладонью, Дазай скользит ласкающе-изучающим взглядом по мерно вздымающейся грудной клетке и рёбрам. На боках Чуи царапины от его ногтей; над пупком - белая полоска шрама от глубокого пореза, оставленного рукой пятнадцатилетнего Дазая. Да, агрессивная была стычка - в то время Чуя часто выводил его из себя трущобными замашками, громким командным голосом и вообще всем собой. По-честному, они оба тогда терпеть друг друга не могли. - Долго ещё будешь пялиться? - хрипло спрашивает Чуя, не открывая глаз. Дазай улыбается: что ж, ошибочка вышла - не спит. Соскользнув вниз по подушке, он укладывается головой на вытянутую руку Чуи, утыкаясь лицом в его солнечное сплетение. Вздохнув так, будто на нём самое тяжкое бремя из всех, Чуя приобнимает его, зарываясь пальцами в растрёпанные кудри на затылке. Он ничего больше не говорит, дышит всё так же ровно, и ритм его сердца под ладонью Дазая нисколько не ускоряется. Кому-то всё это показалось бы признаком безразличия, особенно с учётом проведённой вместе ночи, когда выпивший с подачи Дазая лишнего Чуя сорвал с него все бинты и брал, брал, брал его до самого утра, покрывая укусами и засосами спину от загривка до самого копчика, выбивая хриплые вздохи, глухие стоны и звонкие вскрики, но - Дазай знает, что всё совсем наоборот. Сонная леность, расслабленность и отсутствие ярких реакций - это доверие Чуи и его молчаливое «давай просто полежим вот так, хорошо». И в самом деле, хорошо. Просто замечательно. - Где Ацуши? - спрашивает Чуя целую вечность спустя, когда Дазай уже начинает задрёмывать. - А где он должен быть? - уточняет Дазай и запрокидывает голову, оставляя под его подбородком поцелуй. - С тобой никогда нельзя быть уверенным наверняка, - фыркает Чуя, лениво потягиваясь и переворачиваясь на спину. - Ты бы не рискнул своей челюстью, которую я непременно сломал бы на радость всем, кого достал твой острый язык, значит, Ацуши не заявился домой посреди ночи и не стал свидетелем нашей вакханалии. С другой стороны, я вполне могу выйти сейчас на кухню и увидеть его красным до ушей просто потому, что трепать мне нервы - твоё самое любимое и главное хобби по жизни. - Что ж, ты прав, - смеётся Дазай и перекатывается, укладываясь поверх Чуи и опуская подбородок поверх скрещенных на его груди рук. - Но, как мне доложили, Ацуши-тян словил пулю на вчерашней миссии и не смог из-за этого залечить рану. Он немного повалялся вечером на больничной койке из-за потери крови, а потом где-то во втором часу ночи удрал через окно. Полагаю, утром его притащит за шкирку в офис злой невыспавшийся Акутагава. Не понимаю, и что Ацуши в нём нашёл? Акутагава точно не самая подходящая кандидатура для подобного рода привязанностей. Как же Кёка? Она такая милая и так печётся о нём. Все эти «ты должен остаться на осмотр, Ацуши-кун» и «если всё зажило, это не значит, что тебе не было больно, Ацуши-кун». Такая заботливая и так сильно к нему привязана. Разве не прелестно? - Она ему как сестра, - фыркает Чуя, закатывая глаза. - К тому же, сердцу не прикажешь. Иначе тебя бы сейчас здесь не было. Вот уж кого угораздило, так это меня. Дважды. Видимо, я был кем-то проклят. - Брось, Чуя, мы предназначены друг другу самой судьбой, - довольно улыбается Дазай и оставляет на его рёбрах мягкий поцелуй. - Хотя мне и пришлось немного форсировать наши отношения, а то ты бы меня так до самой старости игнорировал. И не делай вид, что тебя это раздражает - на вино накинулся только так. - От «Chateau Lafite» восемьдесят седьмого года откажется только беспросветный идиот, - усмехается Чуя и вновь зарывается пальцами в его растрёпанную шевелюру. - И не тебе жаловаться на обстоятельства, Дазай. Думаешь, если я подпустил тебя ближе, то всё забыл? Я провёл четыре года без тебя и всякой определённости. Без ответов на свои вопросы. Не зная даже, была ли моя вина в твоём уходе или нет. Так что не ной мне тут. Лучше порадуйся, что я вообще тебя простил. - Злопамятный, - посмеивается Дазай; и подтягивается на локтях выше, вжимаясь лицом в его шею и довольно вздыхая. - Я рад. Ты ведь знаешь, Чуя. Я действительно рад. - Хорошо, если так, - отзывается Чуя и перехватывает его губы, втягивая в короткий поцелуй; а после резко дёргает за волосы и с полным подозрения прищуром заглядывает в удивлённо распахнувшиеся глаза. - А теперь расскажи-ка поподробнее о том, как часто Ацуши ночует у Акутагавы, и почему я ничего об этом не знаю. - Вот поэтому и не знаешь. Ауч! - шикает Дазай и бьёт его по запястью, скатываясь в бок и потирая макушку. - Не дёргайся ты так, ничего Акутагава твоему драгоценному зверёнышу не сделает. Ты же знаешь, он тот ещё тормоз, когда речь заходит о чувствах. К тому же, Ацуши только семнадцать, он для Акутагавы в таком плане не существует. Ацуши это и сам прекрасно понимает. Просто он наглый, поэтому это не мешает ему путаться у Акутагавы под ногами подобно коту в ожидании, когда же тот споткнётся и рухнет на него пятидесяти килограммовым мешком счастья. - Мне стоило сразу понять, что все эти его ««Расёмон» будто шёлк, обволакивающий мою душу» не закончатся ничем хорошим, - вздыхает Чуя, растирая лицо ладонями; и бросает на смеющегося Дазая недовольный взгляд. - Почему ты ещё здесь? Иди готовь завтрак. - Разве не ты говорил, что тебе не нужны мои супы? - напоминает Дазай и, ловко увернувшись от подушки, спрыгивает с кровати, нисколько не стесняясь своей наготы. - Мало ли, что я тогда наговорил. Я бредил, - морщится Чуя, тоже сползая с кровати и открывая окно. - Я рад, - шепчет ему на ухо подкравшийся со спины Дазай и обнимает, пока Чуя прикуривает сигарету и выдыхает терпкий дым. - Твой бред помог мне принять окончательное решение. - Так ты вернулся только из-за того, что я похвалил твою готовку? - Может быть. Обвившись вокруг проворчавшего что-то невнятное Чуи осьминогом, Дазай опускает подбородок на его макушку и крепко прижимает его к себе; прикрыв глаза, вдыхает запах сигаретного дыма, смешивавшийся с запахом Чуи - наконец-то своего Чуи - и прячет в уголках губ улыбку. Вот он, итог его пути и приз за исправление всех ошибок. Стоило пройти его, кажущийся долгим и трудным, чтобы стоять сейчас здесь, обнимать расслабленно откинувшегося спиной ему на грудь обнажённого Чую и ощущать, как так долго пожиравшая его пустота жалко, повержено скулит и забивается куда-то в самую глубь. - Эй, Чуя... - усмехается Дазай, склоняясь к чужому уху. - Я. Тебя. Люблю. - Ч-чего? Чуя от неожиданности давится дымом и закашливается, попутно резко оборачиваясь и одаривая ошарашенным взглядом. Заливисто рассмеявшись - шалость удалась - Дазай намеренно звонко чмокает его в губы и выходит из комнаты, подхватывая по пути свои брюки и не обращая никакого внимания на окрики за спиной. Конечно, Чуя знает, что Дазай его любит, как и Дазай знает о взаимности своих чувств - иначе они бы просто не смогли осилить весь этот путь, оставить позади все ошибки и причинённую друг другу боль. Но они никогда не признавались друг другу вот так открыто, считая это лишним и ненужным, когда всё и так ясно и понятно без слов. Дазай и сейчас так считает, отдавая предпочтение поступкам и действиям, а не словам, но... «Но его реакция того стоила», - довольно улыбается он, натягивая брюки и заходя на кухню. В памяти так и застыла эта восхитительная картина: широко распахнутые голубые глаза, приоткрытые в бескрайнем удивлении губы и мгновенно покрывшиеся прозрачной пылью румянца щёки. Да, всё это того стоило, и Дазай в очередной раз убеждается в этом, когда вошедший мгновение спустя вслед за ним на кухню Чуя обнимает его со спины, вжимается лбом между его лопаток и бросает наигранно-безразличное «чтоб ты знал, призрак Тутанхамона, я тебя тоже». Обернувшись, чтобы втянуть его, такого смущённого этим маленьким непривычным обменом признаниями, в поцелуй, Дазай искренне счастливо улыбается. Да, да и ещё раз да; всё это - весь его долгий и трудный путь к его Чуе - того стоило.When all is lost and daylight ends I'll carry you and we will live forever. The sun begins to rise and wash away the sky, the turning of the tide. Don't leave it all behind and I will never say "goodbye".
|End|