Иван Васильевич меняет Басманова

      К современным реалиям Грозный привык быстро — недаром царь, не питекантроп же какой-то, и даже если что-то его пугало, как, например, телевизор или включенный пылесос, он все равно держал себя в руках. Изучил все дивные, по его мнению, предметы в доме, много спрашивал, но про себя лично и про то, как закончит жизнь, не интересовался — как Бог пошлет, в общем. Помогал чистить картошку и справлялся с поливкой цветов, пока Федя пытался собрать сгоревшую микросхему из имеющихся у него материалов.       — Вы ж царь, — фыркнул Федя, глядя, как он режет колбасу на бутеры кинжалом. — Я думал, вам скучно будет, а вы вон как втянулись.       — Скучно мне там было, Феденька, — отозвался Грозный. — Послы, пьянки, попы с наставлениями, девки скачут, Федька ест поедом, мол, не видишь, как я пред тобою кручусь, угождаю. Эх, страсти все, скука смертная! У тебя вольготно, вода сама греется, горшок сам себя выносит, стряпаешь ты, как у нас не стряпают. Картошка, опять же, кофий, карамели всех сортов. Как в усадьбу к тебе прискакал. Там — головы с плеч, опричники ребята удалые, но вот уже где мне это все, поперек горла! То с войной, то с мором, то Федька — то ли из страха со мной, то ли из любви великой. Эх!       — Опять вы ноете, Иван Васильевич.       — Ваня.       — Вы еще сыр нарежьте, а я ванну помою.       Федя к Грозному вторую неделю отпуска за свой счет приглядывался, все ждал, что тот рыкать на него станет или приказывать, но тот не делал ни первого, ни второго, хоть царские замашки и проскальзывали. Обозвал, к примеру, когда они ходили в магазин, соседку шавкой и пообещал утопить в колодце, если она еще хоть раз в его сторону косо посмотрит. В самом магазине откусил прямо от батона, выплюнул непрожеванное в продуктовую корзину рядом стоящей женщины и сказал, что эту подошву только свиньям на корм.       Воспитательная беседа помогла не полностью — в следующий раз он просто откусил от батона и положил его на место. Оставлять Грозного одного дома было еще опаснее — он мог включить телик на полную громкость или запереться случайно в ванной, не найти способ выбраться и снять дверь с петель. Так уже тоже случилось. Если спал, правда, то хоть гей-парад с петардами проводи — не проснется. Храп такой, что не ясно, медведя разбудили или «Днепр» заводят.       Федя еще вчера придумал, чем заменить стандартную микросхему и оттягивал момент расставания, хоть и проверял каждый раз, не изменились ли данные странички Википедии, согласно изменениям событий в прошлом — вдруг Ивана, который сосед, самого на кол посадили как Лжеивана, либо разоблачили и четвертовали. И не было потом казни Фединой, и сын Грозного не получил посохом по башке, от чего и помер. Вообще тот Грозный, что чистил у него на кухне картошку и называл кофе кофием, с трудом соотносился с сумасшедшим, который захреначил посохом собственного отпрыска.       — Ляпота-то какая! — услышал Федя за секунду до того, как его взяли за жопу.       Сам он, размышляя о причинно-следственных связях, забыл, что кинул домашние штаны в стиралку и мыл ванну, загнувшись раком в одной майке и трусах.       — Иван Васильевич, это ни в какие ворота уже не лезет! — возмутился Федя, крутанувшись и оказываясь прижатым к крепкой груди.       — Феденька, голубь сизокрылый, не гневись напрасно! — горячо и хрипло зачастил Грозный, осыпая поцелуями его лицо и шею. — Нет тебя краше, горлица ясноокая, сокол мой!       Федя прогрузился слегка от обилия птичьих сравнений, но все равно возмутился уже матерно, когда Грозный, легко оторвав его от пола, дотащил до спальни, бросил на кровать и принялся стаскивать Федину майку. В трусы Федя вцепился и не отдавал, потому они с треском разошлись по боковому шву от напора снаружи и внутри, следом Грозный снял футболку с себя, и Федя трепыхаться перестал. Он ведь конкретно этот момент в воображении прокручивал не раз, не надеясь на чудо — пару раз с Иваном, который сосед, и постоянно — с Иваном Васильевичем, который царь.       — Ваня, Ванечка! — воскликнул он, притягивая его к себе за густые медвежьи лохмы и целуя в губы.       Оказалось, что целовался царь очень даже сносно, хотя Федя сомневался до сего момента в этом. И трахался тоже, в общем-то… Да охрененно, что скрывать, трахался, хоть и пришлось его осадить на пике активности, чтоб достать смазку. Презик Федя натянул сам, ртом, недаром дома от скуки тренировался на бананах. Он вообще мог вести блог и показывать, как надо складывать губы колечком, обхватывая резинку у утолщенного латексного края, чтоб она никуда не съехала в процессе, как смотреть снизу-вверх, на партнера, с долей кокетства, — если можно было еще флиртовать с кем-то, надевая ртом резинку на не теоретический, а конкретный хуй — как опускать ресницы, касаясь языком латекса изнутри, ну и, разумеется, как медленно въезжать членом в свое горло, удерживая губами резинку. Федя, как говорили в народе, был шаристый и много чего умел, особенно в части оральных ласк, но самым классным своим качеством считал то, что ему нравилось узнавать новое. Будь то устройство машины времени или конкретный, не теоретический хуй Государя всея Руси.       — Что ж вытворяешь, Феденька, — прохрипел Грозный, и Федя еще, в качестве бонуса, покатал во рту его поджавшиеся от впечатлений яички.       Собственно говоря, до их дикарской ебли кровать не скрипела так громко. Тут же Федя за минуты расшатал спинку, держась за нее и переходя на полнокровное контральто. Секс, если он и имелся в планах, то явно не такой, скорее ознакомительный и даже быстрый, а вышло черти чё: Федя выдавал чудесно-густые ноты в малой октаве и собирал вместе разъезжающиеся по одеялу колени. Потом скакал верхом, как ни один князь в Литву послом не скакал, затем лег животом на постель и потребовал себя придушить немного, отчего сразу кончил.       — Не стесняйся, Ванечка, — произнес он, укладывая руки на ягодицы и оттягивая их пальцами в стороны. Грозный вошел в него, прижав всем телом к кровати, двинул бедрами, и внутри приятно дернулось и запульсировало. Было б в разы круче, если бы кончили в него без резинки, Федя такое любил, чувствуя полное единение с тем, с кем засыпал после, но жаловаться и так было не на что.       — Ну и умелец же ты, Федька, — прокомментировал Грозный, чмокая его в щеки и щекоча бородой шею.       — Состриги кусты свои, Ваня.       — Ваня? Не Иван Васильевич нынче?       — У нас не такая большая разница в возрасте, чтоб я тебя во время секса на «вы» называл.       Пришлось, конечно же, объяснять этимологию слова «секс», потому что Грозный знал только слова «соитие» и «мужеложество». Впрочем, это, вне зависимости от названия, произошло у них еще несколько раз до утра, пока Федя не уснул, плотно придвинувшись к шумно дышащему Грозному. Тот, благо, не храпел.       Утром позвонил завскладом и сообщил, что детали пришли. Федя взял такси, забрал их, но домой не поехал, сначала приобрел кофе в ближайшей забегаловке и угрюмо смотрел в окно, перебирая мысли как чечевицу. Вчера он дал слабину — ну и просто дал — и делать этого не стоило, ведь отправлять Грозного обратно теперь еще тяжелее. Практически невозможно. Но все равно придется, ведь где-то там, в глубине веков, мучается один Иван, который сосед. Если он еще жив. Федя залез в интернет и открыл Википедию: так, война, казни, опричнина, смерть сына… Все то же, даты те же, значит, ничего не изменилось. И чтобы все шло, как нужно, чтобы не нарушать течение времени и не изменять будущее, нужно собирать Ивана, который Царь, в путь-дорогу, как бы больно ни было.       Однако Грозный, выслушав его по приезде, воспротивился:       — Не поеду я.       — Как это — не поедешь? — поразился Федя, ошалело моргая и подсоединяя проводки. — Вань, ты как бы царь. Я должен вернуть…       — Не пойду я от тебя никуда, Феденька! Хоть сердце мне режь, веревки вей из меня, не пойду!       — Пойдешь! — Федя отвел покрасневшие глаза и уткнулся в проводки. — Нет у меня выбора.       — А у меня есть! — заявил вдруг Грозный. — Не хочу я туда, пойми ты, Феденька, к Феде другому, неласковому, неродному…       — Надо!       — …к боярам этим, к пьянкам…       — Ваня!       — Кофия нет, горшок без смыва!       — Так ты из-за кофе и горшка остаться хочешь? — рассвирепел Федя.       — К тебе я душой всей прикипел, Феденька!       — Ага, ко мне! Кофий сраный тебя тут держит! А я-то думал, я-то…       Федя уже истерил, сам понимал, что истерит, остановиться был не в силах, но руки свое дело делали, и спустя несколько минут цифры на экране поползли зеленые.       — Становись в круг, кому сказал! — воскликнул он, щелкая кнопками и рычажками, а затем толкая Грозного в середину комнаты.       — Не бывать по-твоему!       Грозный выдернул из-за пояса кинжал, и Федя подумал — вот, что кофий животворящий, удобная кровать и телевизоры с людьми делают. Прирежет, и никаких проблем, в тюрьме и психушке тоже унитазы и кровати есть. Но Грозный, оттеснив его, с размаху всадил лезвие по рукоять в приборную панель аппарата, тот заискрил, и из внутренностей его повалил черный вонючий дым. Федя выдернул шнуры из розеток, метнулся в ванную за ведрами и вдвоем с Грозным они потушили чудо-агрегат, но успели провоняться и почернеть, как отпускные друзья льва Бонифация. Сидя на полу рядом с лужей воды, Федя смотрел на оплавленный пластик и разбитые сигнальные лампы. От великого изобретения остались только чертежи на бумаге и то, что они ночью, втихаря, вынесут по частям на разные помойки.       — Ваня, ты уебан, ты в курсе? — произнес Федя устало, но без той обреченности и осуждения в голосе, которые должны были прозвучать.       — Не ведаю, о ком ты молвишь, — ответил Грозный, смотря на него с гордостью. — Я — царь. Сказал я, что никуда не поеду, ты же воспротивился.       — Царь, царь, — передразнил Федя и тряхнул головой. — Убирай это все теперь.       Он почему-то был уверен, что данные в Википедии не изменятся ни завтра, ни через год, и думать о том, что произошло с Иваном, который сосед, и почему он так скурвился, попав в прошлое, было некогда. Гораздо важнее было сообразить, где раздобыть справку с диагнозом «амнезия» и как выдать Ивана, который царь, за Ивана, который сосед, ведь даже у царя в современном мире должен был быть паспорт.