Passion

      Она кого-то ему напоминает. Очень и очень сильно.       Дима пытается найти в своей памяти, изрядно спутанной лошадиной дозой алкоголя, нужные воспоминания, но терпит поражение за поражением.       Она откидывает свои короткие волосы изящным и привычным движением и смотрит ему прямо в глаза. Дима понимает, что пялился слишком открыто. Хотя он готов признаться самому себе, что и без ее необъяснимого сходства с… кем-то, он бы на нее смотрел, не отрываясь.       Потому что она просто невозможная.       Она улыбается ему как-то хитро, совершенно без стеснения или смущения, чуть кивает головой, приглашая, и мысли о схожести вытесняются другими. Она его зовет.       Пока Дима проталкивается сквозь толпу однокурсников, в пьяный мозг приходит еще одна мысль, и она просто вопит: «Она, определенно, хищница». Он не один пришел сюда кого-нибудь, прилично выражаясь, снять.       Он наконец-то подходит к пуфику, на котором она сидит. Зрительный контакт затягивается.       — Дима, — говорит он, чувствуя, что ее взгляд из заинтересованного и любопытного очень быстро становится оценивающим. Ему становится очень неловко.       И все же, она ему кого-то напоминает. Вблизи еще больше.       — Оля, — улыбается она ему. Улыбается хищно, с вызовом.       Дима робеет. Робеет, как первокурсница, к которой подошел старшекурсник, имеющий репутацию Казановы. Он как-то не привык такое испытывать. Надо идти по классике, несомненно.       — Одна здесь? — слова почему-то выходят скомканными и неловкими. Дима, положа руку на сердце, не может назвать себя мастером флирта, но это… это провал.       Она хмыкает и в ее серых глазах мелькает что-то мимолетное, но очень похожее на: «ты дурак?». Дима неловко переминается с ноги на ногу.       — Нет. Пришла с друзьями.       Дима не может отделаться от чувства, что ему устраивают какую-то проверку, которую он с треском проваливает.       — Может, хочешь выпить? — он и сам слышит, как это жалко и почти умоляюще это звучит. Под этим взглядом вся спесь и смелость куда-то уходит. Он, кажется, даже трезвеет немного.       Она чуть вздыхает, и Дима почти готов схватить ее за руку и начать умолять не терять интерес к нему.       — Нет. Мне уже достаточно, — Дима старательно сдерживает разочарованный стон. Он, похоже, пролетает по всем фронтам. А она вдруг улыбается. — Хотя потанцевать я бы не отказалась.       Дима обращает внимание на музыку — даже не клубняк. Под такую не танцуют, даже подергаться не выйдет. Собственно, никто и не танцует.       — Секунду, — просит он и набирает сообщение Паше, он сегодня, вроде бы, на пульте: «Бро, поставь медляк», и присаживается рядом на пуфик. Оля приподнимает брови. — А откуда ты?       Она, кажется, совершенно теряется от этого внезапного вопроса. Настолько неожиданного и не вписывающегося в их прежний разговор (если то позорище можно назвать разговором), что даже… даже на секунду выбивается из образа. Дима, кажется, перестает дышать. Оля быстро находится обратно и опять откидывает волосы с лица.       — Питер. А ты?       — Сочи. Я никогда в Питере не был, хотя хотел, — Оля пожимает плечами. Широкие лямки модной кофты позволяют увидеть изящные ключицы и светлую, почти белую кожу.       — Мы в Сочи как-то ездили. С семьей, но… очень давно.       Паша берет в руки телефон, и Дима надеется, что он прочитает его сообщение сейчас, потому что неловкость и скованность разговора переходит все границы.       — У тебя большая семья?       Оля как-то дергается и снова поправляет волосы. Тонкие пальцы с темным маникюром почти дрожат.       — Нет. Я, мама, отчим. Все.       В эту секунду Паша, да благословят его все боги (Дима обязательно подгонит ему пару бутылок пива как-нибудь потом), врубает медляк. Дима встает с пуфика и протягивает Оле руку.       — Могу я пригласить тебя на танец? — Оля вкладывает свою маленькую и холодную ладошку в его руку.       — Да. С удовольствием.       Кладя на ее талию руки, и притягивая ее ближе, Дима думает, что он обязательно вспомнит, на кого же она так сильно похожа.       Но точно не сегодня. Не сейчас, когда ее руки обвиты вокруг его шеи, и от ее терпких духов голову кружит сильнее, чем от алкоголя.