Is what I'm wearing seem to shock you? Well, that's okay То, что я ношу, кажется, шокирует тебя? Что ж, это нормально.
Дима восхищенно замирает почти каждый раз, когда видит ее. Он забавно ловит ртом воздух, а потом выдавливает что-то вроде: «отлично выглядишь». Оле не нужны слова. Дима как простая и открытая книга, в которой на всех страницах крупным-крупным шрифтом выведено: «Я влюблен в тебя». Оле это не льстит — потому что лести в этом нет. Не сильно смущает — она научилась не смущаться. Ей такое не в новинку. Оля знает, что она эффектная. Что она красивая, что она томная и вызывающая. Знает, что Дима иногда думает, а ее ли он уровня. Видит ревностные поглядывания на экран ее телефона, потому что боится — уведут. Как сразу вслед за ступором после первого взгляда на ее полупрозрачную блузку он смотрит на проходящих мимо людей и чуть сжимает в карманах кулаки, как будто готовится сражаться за нее. Все это для Оли вовсе не странно.Cause what I'm thinking about you is not okay Потому что то, что думаю о тебе я — вот что ненормально.
Для Оли странно то, что первая ее мысль после пробуждения — это не опаздывает ли она на пару и успеет ли она помыть челку. Первый, о ком она думает, едва открыв глаза — Дима. Она лезет в телефон не чтобы отключить будильник или проверить, нет ли замен на сегодня, а зайти в их диалог и увидеть там сообщение от него. И на учебе она то и дело отвлекается, прислушиваясь не к голосу лектора, а к разговорам в коридорах — потому что вдруг среди прогульщиков затесался Дима. Тогда она тоже сможет выскользнуть из аудитории и побыть с ним хоть несколько минут. И перед сном она тоже думает о Диме. О простом, по сути, нечем не выделяющемся (кроме абсолютной безбашенности), Диме. И это для Оли ново и странно.Got it on my mind to change my ways But I don't think I can be anything other than me, I don't think I can be anything other than me Я хотела измениться, Но не думаю, Что могу быть кем-то, кроме себя самой. Я не думаю, что могу быть кем-то, кроме себя самой.
А еще Дима пробуждает в ней что-то старое, тщательно захороненное и то, о чем она намеренно почти не помнит. Когда она видит в зеркале едва-едва проглядывающие рыжие корни, она думает, не вернуть ли ей свой настоящий цвет и прежнюю длину. Хотя от этой идеи она отмахивается сразу же и в тот же день идет в парикмахерскую. Когда Дима наигрывает на гитаре песню, которую Оля когда-то давно (почти в прошлой жизни) очень любила, она старается не заплакать. Вместо Диминых рук она видит Олежины пальцы. Дима, сказать по правде, играет в разы хуже. Поэтому она забирает из его рук гитару и доигрывает сама. Дима пораженно смотрит на нее. Оля улыбается, пытаясь загнать обратно вырвавшиеся на волю воспоминания. Оля понимает что происходит — прочный, как ей казалось, выращенный с большим трудом и трепетом, кокон начинает трескаться. И сквозь трещины кто угодно может разглядеть ее прежнюю. Оля наспех латает прорехи, красит губы ярко-ярко… и все это не работает рядом с Димой. После каждого свидания Оля видит в своих глазах то, что поклялась себе больше никогда не видеть. Оля видит рыжую девчонку, до смерти напуганную, одинокую и плачущую над гробом своего брата и единственного друга.You have a light Can you make me feel alright? В тебе есть огонёк, Поможешь мне достичь внутренней гармонии?
Оля признается себе, что боится того дня, когда ее кокон треснет окончательно. Боится, но знает — неизбежное однажды случится. И когда двадцать девятого октября он все-таки видит ее плачущей — он просто садится рядом. Обнимает крепко-крепко, и просто дает ей выплакаться и размазать всю тушь и подводку по его свитеру, и тогда Оля понимает — рядом с ним она может снять остатки своего кокона. Она цепляется за Диму, почти воя от того, как сдерживаемая месяцами боль вырывается наружу. И когда он бережно, как ребенка, укладывает ее и держит ее за руку пока она не заснет окончательно — она понимает, что Дима — не плацебо, как все, кто был до него. Дима — самое настоящее лекарство.