***
— Вот, — Хёнджин поставил на стол два тяжёлых пакета, — у нас разговор. —Серьёзный, — Феликс поравнялся с другом, надувая гордо грудь и излучая уверенность. Чанбин оторвался от написания чего-то важного в своих бумагах, спокойно отложив ручку в сторону. — Что это? — он поправил очки, съехавшие с носа, и пристально взглянул на пакеты. — Просто подарок в честь... — Феликс задумался, пытаясь сообразить, что сказать. — Какой ещё подарок? — Взятка, доктор, — уверенно выдал Хёнджин, не видя смысла придумывать отмазки. — Вам что, студентики, совсем голову продуло? Какая ещё взятка? — врач действительно напрягся от услышанного. — Сначала, посмотри, а потом уже будешь ругаться, — Феликс нервно крутил носком своих конверсов у стола. Для Джисона они сегодня выбьют всё, что нужно. Чанбин осторожно потянулся к первому пакету и принялся аккуратно его разворачивать, пытаясь как можно меньше шуршать, как будто кто-то сейчас услышит, чем он тут занимается. Он в жизни взятки не брал, но этот решительный настрой двух парней перед ним малость интересовал, к тому же в пакете явно были не деньги, а любопытство никто не отменял. Отказать никогда не поздно. Глаза округлились в удивлении. — Ну что доктор? Мы договоримся? — произнёс Хёнджин, накидывая капюшон на голову, чувствуя себя спецагентом на важной миссии. —Вы, — он снял очки, небрежно кинув их на стол, — серьёзно? — Конечно, — Феликс расплылся в улыбке, — только не говори, что не примешь наш презент. —Да, доктор, — Хёнджин оперся руками о стол и пододвинул второй пакет поближе, — от такого не отказываются. Оживлённый Чанбин принялся разворачивать второй пакет уже без осторожности. — Я умер и попал в рай? Святой сыр, вы притащили мне пармезан и сулугуни? — врач даже не смотрел в сторону парней. Он распаковал два больших куска сыра, выставляя их на стол. — Я говорил, ему понравится, — шепнул Хёнджин Феликсу и облокотился о его плечо, победно вскидывая подбородок. — Я в тебе и не сомневался, — похлопал по чужой спине Феликс. На самом деле никто из них до конца не был уверен в этой идее: подкупить Чанбина ради того, чтобы тот, несмотря на все запреты Минхо, лежащего в больнице целый месяц после проведённой операции, наконец-то пустил давно рвущегося к нему посетителя. Но для друга попытаться стоит. Джисон постоянно жаловался друзьям на то, что к нему так относятся, но Чонину он и слова не сказал, ведь он обещал поддерживать и быть рядом. "Ныть" в список обещаний явно не входило. Зато Феликсу и Хёнджину он ничего не обещал, названивая вечерами и изливая душу. — Ну что скажешь, Чанбин? — отвлек от любовного разглядывания подарков Хёнджин. — Вы, конечно, идиоты, но я так слаб перед сыром. Ну за что вы так со мной? — Пармезан и сулугуни, дооок, — слащаво протянул Феликс, пытаясь подразнить. — Пять кило, док, — подхватил Хёнджин. Чанбин взял два куска сыра в руки, крепко обнимая подарок, и направился к своему шкафу для того, чтобы убрать всё из виду. — Чёртовы дети, — буркнул доктор себе под нос, открывая дверцу одной рукой и крепко держа сыр другой, — вот это в сырную передрягу я попал. Закончив укладывать всё на полку, Чанбин грозно развернулся к парням, уставив руки в боки, и, зыркнув исподлобья, сказал: — Что? Что вам нужно, дети? — Всего-то ключик от 317 палаты, — уверенно продолжал свою миссию Хёнджин. — Маленький такой, лёгкий, металлический. Чанбин расслабленно выдохнул. —Я чуть панику не словил. Вы всего лишь в палату хотели, — он загреб пятерней волосы, — ну и спектакль вы тут развели. Могли бы просто попросить. — Просто попросить? — удивился Феликс. — Да Джисон тысячу раз просил, и как-то не сработало! — Так это не для вас? — Чанбин уже хотел достать ключ из кармана, но остановился. — А есть разница? — сейчас Феликс готов устроить настоящий скандал. Почему к его любимому бурундуку так относятся? Он не выдержит больше выслушивать, как в очередной раз Джисон поцеловал закрытую дверь и не получил никакой взаимности. Феликс уже хочет задушить Минхо и Чанбина за компанию. Нет. Не за компанию. Сырный доктор своим упрямством тоже заслужил. — К сожалению, да, — врач скрестил руки на груди и покачал головой, — личное указание пациента. "Охуевшего пациента", — добавил про себя Феликс. Хёнджин подошёл к шкафу, игнорируя рядом стоящего Чанбина, который возмущённо уставился на парня. — Нет ключа, нет сыра! — он уже начал открывать дверцу, как Чанбин ладонью захлопнул её обратно, пресекая попытки приблизиться к его тайнику. — Хорошо! — выкрикнул доктор, глубоко и резко вдыхая носом воздух, — ключ так ключ, но Минхо скажете, что стащили его у меня и вообще я ни при чем! — он вынул из кармана маленький ключик и вложил его в протянутую ладонь Хёнджина. — Спасибо, док, и приятного аппетита, — заулыбался Феликс. Парни, получив, всё что хотели, не смели больше задерживать врача и поспешили на выход, накинув капюшоны на голову. Никто не должен знать, что тут только что произошло. И не дай бог они наткнутся по пути на Чонина. Во-первых, он откусит им головы за то, что нарушают личное пространство брата, а во-вторых, он пришьёт эти головы обратно и снова их откусит за то, что ничего ему не рассказывали. Джисону в первую очередь. Сейчас они жили в квартире Минхо вместе и, получается, что Хан прекрасный актёр, раз Чонин ещё не понял его настроение. Шагая по коридору, Хёнджин плотнее затягивал капюшон и завязывал шнурок на подбородке, смотря себе на руки, а не на дорогу впереди. Он совершенно не заметил чужую руку, упершуюся в стену и перегораживающую путь, и врезался в предплечье носом. — Ой, — непроизвольно выдал Хёнджин и поднял взгляд на свою преграду, — Сынмин? — Сынмин, — ответил тот. — Сынмин, — одновременно с ним сказал Феликс. Все трое замолчали, таращась друг на друга и пытаясь сообразить, что сказать. Хёнджин и Феликс выглядели слишком странно, это только усиливало непонимание тренера. — То, что я Сынмин, мы все уже выяснили, а теперь, — он дёрнул аккуратно завязанный бантик на шее у Хёнджина, — объясните мне, что вы тут делаете и какого черта вы такие загадочные? — он нагло стянул капюшон с головы Хёнджина. И пока последний ловил ртом воздух, что не осталось незамеченным для лучшего друга, Феликс взял на себя инициативу и начал сочинять какую-то чушь на ходу. — Понимаешь, мы с тренировки просто, голова грязная, вот и в капюшонах. Стыдно на людях ходить такими неряшливыми, — он посмотрел в сторону Хёнджина и мысленно ударил себя по лбу, ведь волосы у того были идеально уложены и зачёсаны назад. — Ага, а тут вы, потому что просто шли мимо, пока беззаботно гуляли после тренировки, — Сынмин стоял, всё так же оперевшись о стену и перегораживая путь. — Да, так и было, — зачем-то сболтнул Хёнджин, вообще не соображая, что несёт. Какой глупый мальчик. То так неловко извиняется, то мило злится, что-то бурча про рубашку для тренировки, то так нагло врёт и своими большими глазами даже в лицо не смотрит. И пока Сынмин задумался, Хёнджин, пользуясь случаем, быстро юркнул тому под руку, пытаясь сбежать. Сынмин, конечно, совершено не понимал, как вести себя рядом с этим ребёнком, рядом с которым напряжение росло в геометрической прогрессии, но робеть, как подросток, он явно не собирался и, мгновенно реагируя, схватил беглеца поперёк талии. — Стоять. Я ещё не услышал ответ на свой вопрос, — без всякой злобы произнёс тренер. Он прекрасно чувствовал, как напрягается живот под его рукой. Кажется, однажды он чувствовал такое же напряжение в груди этого же парня, когда вытирал рубашку в уборной, которая находится тут неподалёку. Это влияние больницы так действует? Хёнджин на самом деле сейчас не отказался бы от помощи врача. Хотя бы ватку со спиртом дали бы понюхать, потому что сознание было явно не с ним. — Мы... Мы... Феликс расплылся в счастливой улыбке, наблюдая эту сцену и всё прекрасно понимая. Он расслабился и понял, что Сынмин тот, кому доверять не можно, а нужно. — Мы достали ключ от палаты Минхо, — вот так без всяких отговорок и запинок, спокойно выдал всю тайную миссию Феликс. — Ликси! — возмутился Хёнджин, пытаясь выпутаться из крепкой хватки руки Сынмина поперек его живота. — Что, Ликси? Он бы и так все узнал, — конечно, нет, просто Феликс именно сейчас понял всё окончательно. Он надеялся, что и Хёнджин поймёт. — Молодец, Феликс. Честный парень, — Сынмин повернул голову и посмотрел на Хёнджина, — в отличие от тебя. Младший почувствовал, как чужие пальцы проходятся по ребрам, как по пианино, играя так по-собственнически по ткани толстовки, которая вообще не спасала его бок от этих издевательств. По коже поползли мурашки. Щекотно. Хёнджин непроизвольно зашипел и заёрзал на месте. — Будешь знать, как врать мне, вредный, — Сынмин не собирался долго мучить парня и после парочки щипков выпустил из рук. Феликсу точно пора домой, но разве можно оторваться от такой милой картины, когда его лучшего друга заставляют залиться краской и смутиться, как маленького ребёнка. Где тот всегда уверенный в себе защитник Джинни? — Ладно, ладно, прости. Да, мы стащили ключ у Чанбина. Не выдавай нас Чонину, — Хёнджин умоляюще сложил ладони перед собой, — пожалуйста! — Для Джисона? — Да, им нужно поговорить. Сони его не обидит, просто он хочет правды, — на чистоту выдал Хёнджин. — Я не поднимал этой темы с Минхо, чтобы лишний раз его не травмировать, но вообще-то я думаю, вы правы. Странно, что Минхо все ещё его не пускает, и поговорить им стоило бы. Феликс мысленно пожал парню руку. Теперь он их единомышленник и хранитель секрета, но всё-таки про сырную взятку решил умолчать. Будет что обсудить с Хёнджином, когда Феликс руками и ногами будет выпихивать того из общаги, чтобы он сходил "чисто по-дружески" навестил Сынмина. — Вот и прекрасно, значит, ты одобряешь наш план. — Конечно, одобряю, я бы и сам давно пустил Джисона, но этот сырный доктор ключ даёт под расписку, — он достал маленький ключик из кармана и помахал им перед лицом, — и к тому же смотрит, кто идёт в палату. Охранная служба нервно курит в сторонке. Парни засмеялись. Конечно, они уже тысячу раз выслушали все из первых уст от самого Хана, но Сынмин так забавно жаловался. — Но как вам удалось ключ стащить? Феликс приобнял друга за плечо и хитро улыбнулся, толкая того к выходу. — Это тебе как-нибудь Хёнджин расскажет, а сейчас нам нужно отдать наш трофей.***
Минхо так сильно хотел, чтобы все окна закрыли и солнечный свет больше не проникал в его палату. Он раздражал глаза и бесил своей яркостью. Хотелось серости и тусклости, чтобы отражало состояние души, и ничто, даже косвенно, не намекало на жизнерадостность. Радоваться больше нечему. Металлический лист, который лежал под спиной и был необходим для правильного заживления его травм, стал таким привычным и тёплым. Он никогда не остывал, потому что раненый и сломанный уже второй месяц к нему прикован. Металл не холодил, а стал родным и чем-то неотъемлемым, как будто так теперь будет всегда. Твёрдо и неудобно, но необходимо. Чонин в очередной раз зашёл в палату с пакетом в руках, в котором таскал Минхо всякие вкусности, чтобы тот не забывал о маленьких радостях жизни. Младший брат надеялся хоть какой-нибудь мелочью выдернуть старшего из этого состояния. Он поставил пакет на прикроватную тумбу и начал вытаскивать какие-то йогурты, фрукты и сладости. — Зачем? — вот так без приветствий и прочих формальностей, грубо спросил Минхо. Чонин не обижается. Да, неприятно, но он привык, и свои чувства его мало заботят, когда речь идёт о старшем брате. Пусть говорит и делает, что угодно, только поскорее бы выздоравливал. — Ты каждый раз это спрашиваешь. Я уже устал отвечать на этот вопрос, — руки младшего непроизвольно опустились, переставая выкладывать содержимое пакета. — Сладкое тебе всегда настроение поднимало, поэтому я буду таскать конфеты тебе всю жизнь, и возражения не принимаются. — Всю жизнь говоришь? — Минхо усмехнулся, приподнимая уголок губ. — Звучит, как будто я всю жизнь буду прикован к этой металлической кровати. — Нет, это звучит так, что я хочу, чтобы у тебя всегда было хорошее настроение, — Чонин хотел чего-то нереального, потому что Минхо не улыбался искренне уже второй месяц. — Я в порядке. Просто днями лежу, поэтому не хочу есть. Мне хватает еды, которую дают в больнице. — Чтоб я завтра пришёл и не увидел тут ни одной конфеты. Понял? — подключил свой заботливый и командный тон Чонин. Минхо слабо кивнул головой, играя согласие, но на самом деле, просто желая закончить этот разговор и остаться в покое и тишине. — Ну вот и отлично, — Чонин добился того, чего хотел. Ну по крайней мере он так думал. Младший принялся рассказывать о жизни вокруг: о Сынмине, работающем целыми днями, о Хёнджине и Феликсе, которые скучали по Чонину в общаге, о Бан Чане, который так прекрасно помогает со всем справляться. — Он, кстати, теперь официально перевёлся работать к нам. Он тебе понравится, обещаю, — Чонин попытался создать такие условия, как будто Минхо не изолирован от общества, и всё, что происходит вокруг, напрямую его касается. Чонин ошибался. Ничего больше не касается Минхо. Оставьте все в покое. — А ещё вчера Джисон уснул в деннике у Тэри. Прямо на сене. Представляешь? — пытался посмеяться младший. Как же там любимый конь, сокровище, драгоценный подарок и душа, целая душа Минхо? Единственное живое существо, к которому всё ещё тянулось сердце. Их судьбы навсегда переплетены, и если сейчас Тэриус учился жить без Минхо, то Минхо никогда не позволит себе учиться жить без Тэриуса. — Как там Тэри? — он специально игнорировал все, что Чонин рассказывал про Джисона и пытался как можно быстрее перевести тему, но Тэри его действительно волновал в первую очередь. Почему же Минхо так ужасно относился к Джисону? Всё просто. Это всепоглощающее чувство вины и беспомощности. То, когда просто не допускаешь мысли о том, что заслуживаешь человека, включая самую неправильную и самую жестокую защитную реакцию. Нагрубить, оттолкнуть ещё больше, не допустить в своей голове и мысли об этом человеке. Не заслужил. Удалить из памяти. Не существует. Если бы Минхо хоть на минуту задумался о том, что Джисон сделал для него, вероятно, просто сошёл с ума прямо на этой металлической пластинке. Он ёжик, он спрятал голову и вытащил иголки, стараясь объяснить Джисону невербальным способом о том, что трогать его не нужно. Такие светлые люди в тёмные переулки не ходят. А переулок Минхо с недавних пор стал чернющим настолько, что любой, кто сюда заглянет, скорей всего даже рук своих в темноте разглядеть не сможет. Чонин прекрасно понимал, что в тёмных переулках нужно ставить фонари. Свой фонарик он отчаянно пытается поставить каждый день. Сынмин тоже не отстаёт, и теперь когда Минхо пускает того к себе, прочно устанавливает свой источник света. Двух фонариков достаточно? К сожалению, нет, и Чонин отчаянно напоминал Минхо, что вообще-то есть третий фонарик, отчаянно желающий светить, самостоятельно рвущийся в темноту. Уникальный экземпляр. — Знаешь, Тэри хорошо. Он скучает по тебе - это очевидно, но Джисон с ним рядом. Всегда, — Чонин накрыл ладонь Минхо своей, — он такой прекрасный. Рука старшего непроизвольно напряглась, а глаза сощурились будто от боли, но её быть не могло. Металлическая пластина делала свое дело. Черт бы тебя побрал, Чонин. Зачем ты говоришь об этом Минхо? Он хорошо всё знает. Хан — прекрасный, замечательный, искренний, светлый мальчик, вызывающий столько тепла в груди. Невыносимо. Не повторяйте его имя. Минхо не заслужил. — Знаешь, он вчера снова приходил сюда, но дальше кабинета Чанбина не зашёл. Что? Он снова приходил? — Я тебе не говорил, но на прошлой неделе он в воскресенье тоже пришёл. Минхо сейчас заплачет. Это же нормально испытывать чувство вины всё больше и больше? Ему есть вообще граница? Срочно оттолкнуть Джисона ещё больше. Минхо так хочет, чтобы Хан сдался и всем сердцем его возненавидел. Как раз то, что заслужил старший. Прям то, что доктор прописал. Не сырный доктор, а тот который в голове у Минхо выдавал рецепты с указаниями "этому нагруби", " этого проигнорируй", чтобы люди к нему больше не тянулись и оставили одного вести уже проигранную борьбу в своей голове. — Я знаю, что ты ценишь свое личное пространство и часто хочешь побыть один, но, — Чонин остановился пытаясь собрать слова в кучу, чтобы до Минхо наконец-то дошло, — позволь ему навестить тебя. Его никто не заставляет делать все, что он делает. Он сам рвётся сюда. К тебе. Глаза действительно заслезились. Этот Хан Джисон просто не должен быть в жизни Ли Минхо, просто не вписывается в картинку, просто свет на чёрном фоне. Он должен быть там, где-то среди такого же света, как он сам. Минхо не должен тянуть его на дно. Зачем? Зачем Хан продолжает пробиваться? Зачем... — Знаешь, Минхо. Так нельзя, — Чонин тяжело вздохнул. — Однажды кто-то сможет обнять тебя так сильно, что все твои поломанные кусочки вновь соберутся вместе и станут одним целым. Тобой. Просто позволь этому случиться.... он пытается собрать его кусочки?
***
Джисон крутился на стуле, рассматривая уже законченную картину. Он все-таки её дорисовал. Да, она серая мрачная и с грязью под копытами, но эта лошадь казалась такой уместной в нынешней жизни. Она, как тот Минхо, что остался в памяти. Грустный, расстроенный, закрывшийся в себе, но такой нужный. Механизм все больше ржавел. Во входной двери послышался звонок, и парень резко вынырнул из своих раздумий, переставая крутиться на стуле, поднимаясь и направляясь в прихожую. Джисон открыл дверь и увидел двух своих лучших друзей, слишком довольно улыбавшихся. — Приветик, а у нас для тебя сюрприз, — Хёнджин сразу достал из кармана ключ и помахал им в воздухе. — Что это? — Джисон нахмурил брови и сощурил глаза, пытаясь разглядеть предмет в руках напротив. — Клююючик, — просвистел Феликс. — Да, да, ты правильно думаешь. Вообще-то Джисон не успел ещё подумать и все так же хмурил брови, не меняя выражение лица. — Точно, забыл, ты же наш тормоз, — Феликс похлопал Джисона по плечу и по-хозяйски шагнул в квартиру. А вот это уже обидно (на самом деле ни капельки). С чего это он тормоз? — Ключ от 317, Сони, — Хёнджин взял ладонь Хана и вложил маленький металлический предмет и после, последовал примеру Феликса, вошёл за тем в дверь. — От палаты Минхо, — шёпотом произнёс Хан куда-то в пустое пространство коридора, потому что Хёнджин и Феликс уже разделись и прошли на кухню. Кулак крепко сжал то, что так желал заполучить Джисон. Эта посиделка продлилась до поздней ночи и закончилась, как обычно, пустыми бутылками из-под пива, Феликсом, спящим в обнимку со своими кедами, Хёнджином, который доказывал всем, что такой слабый алкоголь его не берёт (ещё как берёт), Чонином, который так редко позволял себе выговорить всё, что действительно наболело и, конечно, Джисоном, что так и не выпустил ключ из рук. Зачем? Он не знал, просто постоянно держал рядом. Просыпаясь раньше своих друзей, Джисон собрал вещи, не забыв схватить фотоаппарат, и побежал к Тэриусу, чтобы выпустить коня гулять в леваду на утреннем мягком солнышке. Пока Тэриус спокойно жевал сочную траву, Джисон, не упуская момент, сделал пару кадров, решив, что сегодня они ему точно необходимы. Он волновался, но в то же время был решительно настроен и, сразу после того, как закончил свои дела на конюшне, побежал туда, где его точно не ждали. Или ждали, но боялись, закрывались и прятались? Как надоели эти прятки. Джисон устал играть, пора уже найти вредного игрока, считающего себя победителем, и показать, кому действительно должна принадлежать победа. Лучшему из лучших — Хан Джисону. Парень аккуратно вставил ключ в замочную скважину и медленно повернул. Дверь щёлкнула так же громко, как стукнуло сердце, отдавая барабанную дробь куда-то в уши. Минхо, привыкший видеть каждый день то Чонина, то доктора, то Сынмина, даже голову не повернул, продолжая бесцельно пялиться в потолок. Сейчас всё будет по прописанному сценарию. У него обязательно спросят, как самочувствие, как будто этого не видно, дальше, возможно, предложат поесть что-нибудь вкусное, а потом обязательно расскажут, как прекрасна жизнь за пределами больницы. Как прекрасна жизнь без него. Потом обязательно добавят, что Минхо молодец и со всем справится, и снова уйдут, оставив парня со своими мыслями в полном одиночестве, слушать как жужжат разные приборы в его скучной серой палате, так идеально олицетворяющей жизнь. — Привет, — шёпотом произнёс Хан, медленно подходя к больничной койке. Минхо услышал голос, такой красивый, низкий, хриплый, будто парню нужно было прокашляться, перед тем, как зайти, но он этого не сделал, не посмев нарушить тишину. — Ты вроде как не хотел меня видеть, но я все равно тут, — съязвил Джисон, медленно присаживаясь на стул. Больно. Колет сердце, спину простреливает. Джисон своими руками разрезал грудь и вынул сердце, чтобы крепко его сжать. Минхо решает, что хуже быть не может, и осмеливается повернуть свою голову, отрываясь от увлекательного разглядывания потолка, и заглянуть Джисону прямо в лицо. Он ошибся. Стало ещё хуже, потому что Хан так по-детски глядел на старшего. Во взгляде не читалось ничего, кроме вопроса. Такого большого и открытого, бьющего по самой голове "Что я сделал не так?" Ничего, Джисон, ты самый правильный, это Минхо не привык кому-то доверять. — Привет, Джисон. Зачем ты пришёл? — Минхо продолжал быть колючим. Джисон на секунду задумался. Действительно зачем? Зачем так рвался увидеть Минхо? Зачем вообще помогает? Зачем верит? Зачем пытается что-то сделать? Вспомнил. Это же его отправная точка. Пункт "А", из которого началось движение. Его начало. Его вдохновение. — Хотел поговорить. — Мне нечего тебе сказать, — "прости" так и осталось неозвученным, но пробегало в голове крупной строчкой. — Значит, нечего, — парень склонил голову и встал со стула, уже намереваясь уходить. — Спасибо тебе, Джисон, но не стоило приходить. Кровь внутри постепенно закипает, а идея позорно выйти за дверь и остаться ни с чем, уже не кажется правильной. — Не стоило? — Джисон больше не шепчет, а говорит чётко и громко. Он злится. — Я не смогу поддержать беседу, и пустых сожалений мне не нужно. Быку показали красную тряпку, и Джисон срывается, резко разворачиваясь, и несколькими крупными шагами приближается обратно к Минхо. — Знаешь что, Минхо? Иди ты в жопу со своими сожалениями! Я не дебил, и жалеть тебя не собирался. Ты достал! Ты невыносимо меня достал! Да что я такого тебе сделал, что ты шлёшь каждый раз меня нахуй? — он всплеснул руками, не в силах удержать поток своих эмоций. — Я не лез тебе в душу, я давал тебе время, чтобы побыть одному. Да, признаю, иногда я бываю назойливым, но весь месяц я тебя вообще не трогал. Я не заслужил и пары слов? Разве я тебя чем-то обидел?! Минхо рвано вдыхал каждое слово, не в силах оторвать взгляда от лица Джисона, наполненного такой большой обидой. — Прости..., — еле шевеля губами выдал Минхо, но Хану было уже плевать, он выскажет все. — Я просто переживаю. Почему ты думаешь только о себе? Чёртов эгоист! Люди к тебе тянутся, а ты вот так. Не стоило приходить, Джисон? Да что ты говоришь? — он просто не мог стоять на месте и метался по комнате туда сюда. — Конечно, Джисон же тупой. Джисон ничего не понимает, поэтому не будем с Джисоном разговаривать. Маленький назойливый студентишка, ничего не смыслящий в жизни! Так ты ко мне относишься? Такой я для тебя? Так и скажи мне это в лицо, зачем прогонять постоянно? Нет, Джисон, это не так. Минхо не считает тебя глупым, ничего не смыслящим в жизни. Минхо просто считает, что не заслужил тебя. — Хочешь, чтобы я ушёл, да? Хватит. — Хочешь, чтобы оставил тебя? Тэри тоже оставить? Остановись. — А может, ты не будешь принимать за меня решения, и я сам решу, с кем я хочу общаться и к кому тянуться? Прекрати. Минхо не мог выдавить из себя ни одного слова. Он чувствовал себя таким ничтожным, не способным никак унять и успокоить парня, искренне извиниться и хоть что-нибудь исправить. Он тонет уже не в воде, а в вязком иле, достигнув дна. — Конечно, тебе же нечего сказать, — Джисон кивнул сам себе, утверждая свои слова. — Конечно, я и не сомневался. Сознание Минхо просто мечется между тем, чтобы мысленно задушить себя и крепко обнять Джисона, сказать впервые что-то правильное и нужное. Но он всё ещё молчит. — Знаешь что. Я действительно на тебя обижен, — Минхо понимает. — Но ты не получишь того, что так хочешь. Хрен я уйду. Минхо уже кажется, что он ослышался, что он просто начал бредить, и прекрасный Джисон на самом деле грубо ударил по лицу и ушёл хлопнув дверью. Всё так, как старший заслужил. Но Джисон всё так же стоял у подоконника, оперевшись о него руками, и смотрел в окно, не намереваясь уходить. — Раз я такой глупый ребёнок в твоих глазах, — Хан развернулся, снова смотря на Минхо,— тогда я больше и слова тебе не скажу. Я с тобой не разговариваю. Он серьёзно? Он будет так по-детски обижаться? Почему бы просто не уйти и забыть о Минхо, обидевшись реально? Минхо так и не ответил Джисону, начав эту молчанку первым. Мозг просто не мог выдать ни одной разумной фразы, которая была бы уместна в этой ситуации. Джисон облегчённо выдохнул. Он выговорился, и стало действительно легче, и теперь он может спокойно сесть на стул, расслабиться и заняться своим любимым делом. Он расстегнул рюкзак, вынул оттуда фотоаппарат и альбомный лист с огрызком от карандаша и, не обращая никакого внимания на Минхо, принялся что-то рисовать у себя на коленке. Минхо наблюдал за ним все два часа в полной тишине: как тот морщил нос, как иногда прикусывал губу, сосредоточенно смотря в фотоаппарат, как непроизвольно облизывал кончик карандаша и убирал волосы со лба, которые лезли в глаза, как менял ногу, на которой рисовал, потому что она затекала, и как глубоко вздыхал, когда вновь и вновь проходил по листу стёркой. Все два часа. Безотрывно. Когда Джисон закончил рисовать и начал укладывать вещи обратно в рюкзак, Минхо снова окутало внезапное беспокойство. Он вроде так сильно желал, чтобы Хан ушёл и оставил его, но почему-то ощущал приближающееся одиночество, к которому Минхо так привык, но которого в глубине сознания так не хотелось. Он впервые за последнее время собрал волю в кулак и выдал: — Что ты рисовал? Но ответа он так и не получил. Ожидаемо. Заслуженно. Хан мельтешил у окна, накидывая рюкзак на плечо и застегивая свою толстовку. Лист с рисунком он не убрал. Всё так же не смотря на Минхо, он подошёл к прикроватной тумбочке и положил то, над чем трудился всё это время, проведённое в палате, а после, не попрощавшись, сразу ушёл, тихо прикрыв дверь. Они так и не поговорили. Минхо потянулся к тумбочке, чтобы посмотреть на оставленный рисунок. С бумаги на него смотрел Тэриус, гуляющий в леваде. Выведенный одним лишь карандашом, такой спокойный, тихий, умиротворенный и родной, жующий траву и греющийся на солнышке. А внизу красивым почерком выведено всего два слова "Июльское утро". В серой, тусклой и безжизненной палате Минхо появился кусочек дома. Его уют и тепло. Лучик света, который принёс новый фонарик. А нужны ли им вообще разговоры?