Вечность в каждом мгновении

Я буду жить, я не умру молодой, Останусь юной, вечно живой. Я буду жить — благодаря-вопреки Всем смыслам этой земли. © Настя Сибрина

      Сольвейг двенадцать. С первыми лунными днями приходят и первые разговоры о том, что дочери пора искать жениха. Сольвейг слушает, как говорят родители: ей нельзя подбирать абы кого. Сольвейг слышит речи, полные гордости, ведь она не просто унаследовала Дар своих предков, но и родилась под счастливой звездой. В конце концов, Сольвейг из гордого рода Хелленбергов — прямых потомков тех, кого одарила своей милостью сама Хасидзиль. А лучшим должно доставаться лучшее. Сольвейг слышит, как кругом шепчутся — она самая одаренная из всех братьев и сестёр, она самая умная, самая красивая. Сольвейг щурит зелёные глаза, смотрит на взрослых совсем не детским взглядом.       Сольвейг четырнадцать. Напротив стоит человек, которого ей отныне звать мужем. Он старше неё, но ещё совсем молод. Кругом говорят: как ей повезло, какой видный мужчина этот Йорген. Сольвейг смотрит на незнакомца перед собой, ведь до свадьбы она его видела лишь раз и всего мельком. В ее зелёных глазах пляшут ведьмины огоньки, а в голове проносятся мысли — она больше не Хелленберг, она теперь принадлежит другому роду. Эспозито — семья, в чьих руках власть над Реванхеймом, последним оплотом жизни на севере. Сольвейг думает о том, что этот город не похож на место, где она родилась, и ей любопытно, какая здесь жизнь. Сольвейг протягивает мужу ладонь и улыбается, веря, что стерпится — слюбится.       Сольвейг восемнадцать. На руках второй ребёнок. Йорген тепло улыбается и готов носить жену на руках. Сольвейг устало смеётся и с тоской смотрит на юг. Жизнь в Реванхейме нельзя назвать плохой, да и с семьей ей повезло. Но Сольвейг слишком часто бывает на базаре и слушает россказни приезжих торговцев о городах, что лежат на пути к жаркому югу. Истории, бывшие сначала просто развлечением, становятся мечтой. Сольвейг не перечит мужу, она примерная жена и хорошая мать. Здесь ее знают как знахарку и от желающих купить волшебные снадобья черноволосой красотки нету отбоя. Взамен Сольвейг иногда просит не деньги, а истории о других городах. И слушает их, а в зелёных глазах горит жадное пламя.       Сольвейг двадцать пять. Изможденное тело терзает лихорадка, от былой красоты почти ничего не осталось. Осунулось некогда миловидное лицо, впали зелёные глаза, и погас в них лукавый огонь. Смуглая кожа словно воском покрылась. Сжатые в тонкую нить губы истрескались, истончились изящные руки. Сольвейг на сносях, и все думают, что эти роды она не переживет. Муж ее плачет, а знахари бессильно разводят руками. Целыми днями Сольвейг лежит в комнате, пропахшей болезнью и снадобьями. Она смотрит в потолок пустыми глазами и думает лишь об одном: она ведь Дитя Хасидзиль, что умирают молодыми. Неужели она растратила свой Дар, и пришло ее время? Сольвейг не хочет умирать, она ещё не повидала мир. Она не хочет оставлять свою семью и Йоргена, что так любит ее. Зачем ей дана великая сила, если она не может обратить ее себе во благо? Ее желание жить столь велико, что однажды болезнь отступает. Наливаются румянцем щеки и цветом пухлые губы. Все дивятся этакому чуду, муж же молится всем Первозданным, благодаря их за милость. Сольвейг молчит, донашивая ребёнка. Она ничего не говорит, боясь подступающего срока. Ведь не чувствует больше дитя в утробе, и кажется ей, будто он стал платой за ее жизнь. А когда приходит время — ребёнок рождается мертвым. И в доме Эспозито наступает чёрная ночь. Йорген винит ее в смерти дитя, а Сольвейг молчит, ведь нечего ей сказать в своё оправдание. Из любимой жены она превращается в прóклятое создание, ведьму, что выменяла жизнь ребёнка на свою. Сольвейг все ещё продолжает исцелять хворых и раненых, она по-прежнему носит свои зелья на городской базар, чтобы продать их всем желающим. Она выглядит цветущей и молодой, и кажется, что вовсе не стареет. Соседки-погодки давно уж порастеряли свою красоту в волосах их появилась седина, а на лицах — усталые морщины. Теперь они с завистью и пренебрежением смотрят на ведьму. Сольвейг лишь смеётся над ними и слухами, что ползут по городу. Заезжие путешественники падки на ее красоту, и ведьма себе ни в чем не отказывает. Ведь стоит ей вернуться домой, как она столкнётся только с глухой злобой и холодом. Муж стал ей чужим человеком, дети сторонятся. Сольвейг по-прежнему слушает истории странников и мечтает уехать из этого города.       Сольвейг двадцать семь. Дар ее требует выхода, она продолжает исцелять людей, но ей чего-то не хватает. Она сбегает в лес по ночам, где охотится на маленьких зверушек и выпивает их жизнь. Но ей этого мало. Однажды, придя домой к пожилому старику, ведьма понимает: он ведь уже изжил себя. Он мучается. Он хочет умереть. И Сольвейг оказывает ему милость — она забирает жизнь старика себе. И чувствует, как наполняется силой ее тело, а жажда, терзавшая разум, стихает. Однажды в город приезжает наёмник. Высокий, статный мужчина, и он ведёт себя так свободно, так непринужденно, что Сольвейг ему завидует. Она смеётся над его историями, игриво поглядывая бесстыжими зелёными глазами. Она говорит о себе, рассказывает о своей мечте увидеть новые земли, новые города. В глазах наемника ведьма видит тепло и желание. Они встречаются тайно в лесу, а с новой зимой наёмник остаётся в Реванхейме. Сольвейг не знает, как долго ей удастся водить своего мужа за нос, но ее ничего не страшит. Страсть туманит разум, путает мысли, оставляет только снедающее нутро желание жить, любить и быть любимой. Когда же тайное становится явным, Сольвейг только смеётся Йоргену в лицо. Она терпит побои, терпит все, пока в груди зреет ком чёрной злобы. Сольвейг носит под сердцем чужое дитя, но слабо верит в то, что ребёнок родится живым. А когда случается выкидыш, что-то ломается в ней. Ведьма проклинает свой дом и сбегает с тем наемником на юг, чтобы никогда более не вернуться в Реванхейм.       Сольвейг за шестьдесят. Кожа ее все ещё гладка, лицо молодо, а волосы черны. Сольвейг странствует по миру, ни в чем себе не отказывая. Она свободна и счастлива. Она верит в то, что почти бессмертна, и смеётся опасности в лицо. Сольвейг использует жизни, точно разменную монету, о ней ходит дурная молва. Но люди, обычные люди, умирают. Сгорают как хворост в ночи, а Сольвейг все ещё жива и переживет их всех. Жизнь не надоедает ей, как не угасает страсть к приключениям и желание любить и быть любимой. За свою жизнь ведьма успевает пожить и в Ресургеме при дворце короля, и в Алькасабе Назара рядом с беспокойным морем. Она жила и в Стоунблейде, оплоте отбросов общества, жила ведьма и в Хавильяре, где собрались ученые умы Джалмаринена. Довелось ей побыть и в наёмничьей гильдии Аль-Хисанта, и в Хальварде, городе кузнецов. И однажды Сольвейг возвращается туда, где она родилась. Хелленберги не признают ее, ведь когда ведьма сбежала от мужа, она опозорила весь свой род. Сольвейг только смеётся в ответ на обвинения. Она с презрением глядит на тех, кто дал ей жизнь, и не чувствует ничего, кроме жажды. Когда ведьма покидает отчий дом, там остаются лишь мертвецы.       Сольвейг почти под сотню. Она все ещё молода и красива, и все ещё верит, что никогда не состарится, никогда не умрет. Она повидала весь мир, она свободна и счастлива. Но слава однажды сыграла с ней дурную шутку, и ведьме приходится вернуться на север, в Реванхейм. Сольвейг живет в избушке в лесу — когда-то это был дом егеря. Долгое время он стоял пустым и заброшенным, пока сюда не пришла ведьма. Неведомо ей было, что в реванхеймских лесах поселилось зло. Куда более страшное и сильное, нежели все, что Сольвейг успела повидать за свою долгую жизнь, оно загнало ведьму в ловушку. Имя ему — Тысячеглазый, многоликий Хаос. Сольвейг готова на все ради спасения, и она заключает с Ним сделку. Ведьма заманивает в лес заплутавших путников, очаровывает Даром заезжих в Реванхейм странников. Они идут на ее зов и попадают прямо в пасть к ненасытному Тысячеглазому. Ведьма загнана в тупик и почти отчаялась. Но по очередной зиме в лес приходят наемники.       Сольвейг повидала многое, и кажется, ничто не может ее удивить. Когда раздаётся стук в избу, ведьма разглаживает складки на платье и с улыбкой отворяет наемникам дверь. Она глядит на них, но видит только одного. Он беспечно молод и красив, как и все серокожие нелюди. У него глаза будто расплавленное золото, а губы кривятся в насмешке. Сольвейг почти не осознаёт, что говорит близнецам. Словно в тумане она впускает их в дом и продолжает смотреть на нелюдя с золотыми глазами. Она видит в нем тепло и вечность, видит неистово бушующее внутри яркое пламя, что может согреть, а может и сжечь. Сольвейг думает, что никогда прежде не видела подобного, это ведь настоящее чудо. Такая жажда жизни, такой яркий огонь, от которого невозможно отвернуться.       Сольвейг почти под сотню лет. Она смотрит в глаза, в которых плещется расплавленное золото, и понимает: все ее прежнее существование было всего лишь сном, длившимся целую жизнь. В золотых глазах ведьма видит Вечность и обещание жизни без смерти.       Сольвейг улыбается.       Перед ней стоит Бес из Джагаршедда, нелюдь.       Живое пламя.