Тот еще цветочек...

Привычный шум кафе от разговора не отвлекал. Главное было следить, чтобы мимо проходящие люди не опрокинули случайно что-нибудь, ну да с этим проблем не было. По крайней мере, большую часть внимания можно было выделить на разговор с лучшей подругой и коллегой по совместительству. Так, особо ничего важного, пустой треп, то фильм обсуждаем, то ситуации в семьях... Но общаться о чем-то надо было, не философские же трактаты во время обеденного перерыва обсуждать. И уж точно не работу... — Ну и как тебе?  — Отстой, — на русском ответила я. Благодаря моему плохому влиянию Ким за двадцать лет знакомства выучила десятки русских сленговых и нецензурных выражений, так что переводить мои впечатления от всего этого не потребовалось.  — Ты про фильм, или про мужа? — уточнила она.  — Про фильм. Про мужа… Я не знаю, Ким. Если так и дальше будет продолжаться, подам на развод.  — Йена, я тебе еще три года назад, когда все начало катиться к чертям, сказала, чтобы ты бросала этого… человека. У нас же половина мужчин на тебя засматривается! Пак, Джин, Суджонг… И это я тебе только о тех, с кем вместе не работаем, то есть даже никому не придется увольнятся или переводиться, чтобы корпоративную этику не нарушать.  — Три года назад меня все устраивало. Меня и сейчас все бы устраивало, не начнись эта вакханалия с работой и ребенком.  — Ты же хочешь ребенка… — подруга помешала соломинкой коктейль и принялась водить пальцем по столу.  — С Хеном? Ким, вот этот вот его русский авось и святая простота… Знаешь, я такого на родине насмотрелась по самые гланды. «Ну ты роди, а мы как-нибудь поднимем». «Роди, а потом как-нибудь воспитаем». «Роди, уйди в декрет, а я уж как-нибудь»… Не хочу я как-нибудь, блять, понимаешь? Не хочу. Парочка стражей порядка прошла вдоль веранды, не обратив никакого внимания на мою площадную брань.  — Пиздец, — по-русски поддержала меня подруга. Хихикнув, посмотрела в спины уходящим, но все еще слышащим (и ничего не понявшим) полицейским, а потом снова начала обсуждение моей семейной ситуации. Верней, дала окончательно выговориться мне.  — Хочу, чтобы все было, как раньше. Ким, вот я же даже не против, если он на стороне какой-нибудь любовнице этого ребенка заделает. Пусть даже бегает потом воспитывает, или к нам приводит, пусть даже спит уже с ней, а не ко мне лезет раз в пятилетку… Но вот ему сдался ребенок именно от меня.  — Ну, он-то от медицины и генетики человек далекий, считает, что будет у вас твоя копия.  — И дети кучи знакомых, где от европейского родителя только разрез глаз и форма носа, ему ни о чем не говорят.  — Чтобы они о чем-то говорили, надо включать мозги и присматриваться, а он у тебя… Йена, ну вот объясни мне… Ты сама ненавидишь буквально менталитет соотечественников. Вот эти вот «рожу, потому что надо», «буду жить вместе с ним ради детей», «не разведусь, даже если бьет» и так далее. Но ты же сама…  — Ну, Хен меня не бил, а если бы и посмел — поверь, он бы об этом всерьез пожалел. Детство на российских улицах — это вам не чупа-чупс пососать, навыки из головы не выбьешь. Что же насчет всего остального… Ким, да не нужны мне эти отношения в принципе, вот понимаешь? В смысле, секс нужен, да. Чтобы дома было кому продукты вовремя заказать, в мультиварку их запихнуть и стиралку с пылесосом включить — тоже. Ну и пообщаться, опять же.  — Пообщаться. С дорамщиком. С твоей любовью все хейтить. Ага, конечно. Я так и поверила, — Ким прыснула.  — Я не хейчу. Я просто не могу отключить логическое мышление к ядреной матери. Вот фильм этот взять… Вся сюжетная интрига строится на тупости всех трех персонажей, как по мне.  — По мне — так там только император тупой.  — Ну, поначалу он, знаешь ли, очень даже не тупой.  — Ага, взял и ребенка совратил. Урод.  — А в фильме где об этом сказано, что совратил он ребенка? С ребенком он только ночью на мечах тренировался, играть его на этой музыкальной чухне учил и все на том. Или тебе просто хочется додумать то, чего не было, чтобы образ более ужасающим вышел? С учетом того, что мужик там, кстати, в пассивной роли — явно до возраста полового созревания ни о каком «ребенке» речь не шла. А уж после полового созревания — так извините, давайте ориентироваться на исторические реалии, в те времена не то что сейчас. Да и сейчас в этой стране, как помнишь, возраст сексуального согласия до недавнего времени был тринадцать лет. Это сейчас повысили, как в большинстве европейских стран, а еще год назад за четырнадцатилетнего «мальчика» никому ничего не было без заявления на изнасилование.  — Йена… — Ким сложила губки бантиком и состроила умоляющие глазки. — Ну не нааааадо…  — Что не надо? Мешать искажать то, что было на экране, в угодную для себя сторону?  — А, то есть тебе можно, а мне нельзя, так?  — Я не искажаю, а пытаюсь подогнать поведение персонажей в рамки логики и трезвых суждений. Ну вот смотри, допустим, мальчишку он мог присмотреть еще в детстве, в те времена — это не редкость. Теперь вопрос — как сделать, чтобы мальчишка на тебя вешался? Любил или хотя бы до знакомства с женщиной считал, что любит?  — Ты сейчас скажешь — купить.  — Ага, именно что купить. Вниманием, заботой, добротой и так далее по списку. По крайней мере, в итоге мы получаем, что в постель человек ныряет по согласию из чувства признательности и благодарности, что до поры до времени можно принять за любовь, так как поведение его искреннее, а глубинные мотивы без краш-теста не обнаружишь. В смысле, по видеоряду понятно, что Хон Рим этот до поры до времени считает, что любит императора, да еще и потом, уже встречаясь с королевой, свои отношения с ней расценивает, как предательство, так?  — Ты убийца романтики, ты знаешь?  — Где же ты там романтику-то нашла, подруга? Нет, вот сцены были определенно, интересные, и шестьдесят девять, и наездницу, и классику актеры отыграли на все сто. Правда, с мальчиками могли бы и побольше сцен дать, раз уж дораму к гейской отнесли. Но это чисто мое мнение, а вот логика… Логика — это дама такая, у нее привычки изгибаться в угоду людям нет. И логические дыры… Ну это такие логические дыры, что… Договорить не дал одновременный звонок на наши с Ким телефоны. Так, все ясно, на экран даже можно не смотреть — привезли работу. Напитки мы всасывали уже на бегу, заодно гадая, что же сейчас будет в нашем родном отделении. Впрочем, гадать можно было сколько угодно — без осмотра и анализов все равно ни диагностировать, ни лечить не получится. Даже странно, как в том же Коре, про который снято столько дорам, целители умудрялись что-то там определять чисто по внешнему виду человека. Как по мне — так дело вообще пропащее, потому что с внешностью проблемы заметны далеко не во всех болезнях, а даже если они заметны — понять еще, к каким патологиям эти отклонения относятся, без бутылки нельзя. Без хорошей такой бутылки различных физиологических жидкостей пациента, откачанных на анализ во благо науки. И ради благополучия как страховых компаний, так и рядового медицинского персонала вроде меня. А привезли нам красивый и готовый к вскрытию абсцесс у ребенка семи лет. Причем привезли не законные родители, а люди в форме, что наводит на нехорошие размышления о том, что в комплекте с абсцессом мы найдем еще кучу нарушений. Травмы там, дефицит массы тела и так далее. Хорошие родители здесь, в Сеуле, до состояния пиздеца детские травмы не доводят. Хотя бы потому, что это невыгодно кошельку: со страховых компаний станется и отказать в выплате или подать иск за несвоевременное обращение и намеренное повышение расходов по страховой выплате. Ну или как там они на своем юридическом языке это дело называют… Вот в России — там можно было две недели ходить с температурой тридцать семь и два, а потом — вызвать скорую в праздники часа в три ночи. А здесь так не забалуешь. Провожу осмотр, заполняю электронную карточку, пока медсестра готовит мальчишку к операции. Подготовки на самом деле ноль — гнойник на руке вскрывают под местной анестезией, так что быстро проводим аллергопробы, моем, обрабатываем, берем инструменты — и вперед… Аллергопробы — потому что никаких данных о проверенных лекарствах в карте нет. Прямо чистый лист, в котором кроме информации из роддома больше ничего. Даже сведений о прививках, что по меркам Сеула — вообще нонсенс. Не иначе как из каких-то трущоб этот Маугли. Кстати, не разговаривает. Но смотрит на меня сфокусированным взглядом, а по выражению лица понятен интерес, значит — умственной отсталости, по крайней мере, в тяжелой ее форме, у ребенка нет. Кхм… Кстати, а я тут недавно думала о том, как же в древние времена диагностику проводили, основываясь только на собственное осязание-обоняние-зрение-слух. Вот, оказывается, можно. Если не ставить точные, то хотя бы исключать очевидные косяки. До Мин Хен. Хен, прямо как мой муж… Объелся, блять, груш. Последний месяц хоть домой не приходи — каждый раз после смены начинает мозги полоскать, хоть действительно бери и на развод подавай. А я развод не хочу, я привыкла к этому человеку и еще надеюсь, что «ребенка» — это временная блажь. Может взять и по совету брата, пригласить на недельку в гости каких-нибудь знакомых с грудничком? Пожалуй, так и сделаю. Готова поспорить — при реальной оценке ситуации у Хена желание ощутить счастье отцовства пропадет как минимум на пару лет. Операцию маленький Хен переносит на удивление спокойно. Понятно, что он ничего не чувствует, но часть детей при виде врача со скальпелем начинала голосить, как пожарные сирены. Молчу уже о виде крови, гноя и собственных конечностей, изогнутых под неестественным углом.  — Под наблюдение, — командую медсестре я. По протоколу мы обязаны оставить мальчика в палате на день. Далее, я так понимаю, его заберут в приют, ну, а там подыщут новую семью или опекунов… Это уж как повезет. Обычно маленьких удается пристроить… С подростками все сложней, так что пустыми приютам стоять нескоро. Мысли вернулись к предстоящим праздникам. Верней, к способу их проведения. Швейцарская горнолыжка из-за короны накрывалась половым органом, как и встреча с папой и мамой. С другой стороны, мне ничего не мешало заняться внутренним туризмом, то есть махнуть на море в компании мамы и папы. Планами на каникулы я и делилась с Ким, пока мы ехали с работы домой. Рулить была очередь подруги, так что я просто наслаждалась мирным просиживанием штанов на пассажирском сиденье и думала, думала, думала… Жалко, конечно, что в этот раз со Швейцарией не вышло. Я уже привыкла встречать новый год с папой и мамой, а тут такой облом и отклонение от традиций. С другой стороны, мама и папа, хоть и в отличие от второй пары моих родителей, не обладали любовью к экстриму, но… Интересно, Чон, братишка мой младшенький единоутробный, заявится в этот раз на каникулы в родные пенаты, или продолжить закапывать себя под гранитом науки, червячок мой книжный…  — Если никаких планов вдруг не будет — всегда можешь прийти к нам на тусовку. Произведешь фурор первым появлением в жизни, встретишь праздник с друзьями.  — Ты же знаешь, я не считаю рождество праздником.  — Да-да, ты празднуешь русский новый год в ночь на первое января, я помню. Заметь, даже это я помню, и даже в твоей родне не запуталась, хотя ты их только «мамой» и «папой» называешь.  — Вовсе нет. Когда я про папину сторону говорю, то говорю «папа и мама», а когда про мамину семью — мама и папа. Запутаться сложно.  — Могла бы отчима и мачеху звать по имени. Все так делают.  — А я не буду. Не хочу, — капризно надуваю губы. Ким фыркает и дает по газам. Машина вылетает на шоссе и устремляется в пригород. Еще полчаса — и я дома. И меня ждет ужин. И очередная порция мозговыноса, будь он неладен. Может, действительно развестись? Да, в свое время Хен меня серьезно выручил. Да, мы многое вместе прошли. Но пусть бы все ограничилось тем, что он живет в моем доме за мой счет, получает от меня значительную сумму на карманные расходы и не знает отказа практически ни в чем. Это же идеальная модель отношений добытчик-домохозяйка, только письки не на тех местах, ну, по меркам российского социума. По меркам корейского… Здесь все было иначе. По крайней мере, в Сеуле. В России-то мы жили не в Москве и даже не в Питере. Может, и тут по глухим деревням и маленьким городкам больше патриархальный уклад, а в Сеуле… Здесь и в руководстве, и за офисными столами, и у нас в больнице «м» и «ж» примерно поровну. Да и в «тяжелых» профессиях все так же. Полиция, пожарники… И там и там полно девчонок. Ну или женщин. По этим кореянкам еще хер разберешь, сколько им лет. Иные в сорок-пятьдесят лучше выглядят, чем двадцатилетние девчушки на просторах нашей необъятной. И точно лучше, чем мои тридцатилетние ровесницы там же. От привычного «я дома» воздерживаюсь, тенью проскальзывая на кухню. Если повезет — он увлечен очередным фильмом и не будет в этот раз полоскать мне мозги. Ожидания не оправдываются, когда меня встречают насмешливой репликой:  — И что же это за мышь у нас «кродеться»?  — Я дома, — произношу я очевидную вещь, мысленно посылая на голову Хена тысячи разномастных проклятий. Вот только проклятия тому были, что слону дробина, поскольку от них было не холодно и не жарко.  — Ты так и будешь молчать? — спрашивает у меня Хен пятнадцать минут спустя, когда я сижу за столом и наворачиваю мясо с овощами, спешно орудуя палочками.  — А о чем говорить? Если опять хочешь поговорить о том же, что вчера, позавчера и вообще всю последнюю неделю — мой ответ не изменился. Никаких детей, никакого декрета пока ты не найдешь работу и не окажешься способен поддерживать нашу жизнь на достойном уровне при условии потребностей еще и ребенка. Либо я соглашаюсь забеременеть и родить, но занимаешься всеми соплями-памперсами ты, в то время как я через пару недель после родов возвращаюсь к привычной работе.  — Опять начинаешь о своей работе? — моментально взвился Хен.  — Благодаря моей работе наша семья, и ты в том числе, не сдохла с голоду, может позволить себе отпуск в других странах, две машины и жизнь в хорошем доме. Ладно, с домом я немного приврала. На первый взнос нам дали мои родители, а это треть стоимости дома. Но оставшуюся сумму и проценты по ней банку я выплачиваю уже сама. Причем почти выплатила — всего-то полгода осталось, и это если продолжу погашать займ досрочно.  — И долго ты еще об этом собираешься мне напоминать? — благоверный встал из-за стола, складывая руки на груди. — Йе На…  — Напоминать об этом тебе буду каждый раз, когда ты будешь заводить речь о том, чтобы я бросила эту самую работу. И каждый раз буду напоминать тебе, что ты отлично знал все условия, когда делал мне предложение. И до недавнего времени тебя все устраивало, даже больше — тебе нравилось, ну с твоих же слов, что тебе больше не надо крутиться и стучать во все двери, пытаясь заработать на жизнь.  — Я думал, что ты изменишься?  — Ты дорамок пересмотрел, Хен? Люди не меняются. Особенно не меняются внезапно.  — Если бы ты любила меня, то согласилась бы…  — Согласилась бы на что, Хен? Пустить свою жизнь под откос? Даже если люблю, это не означает, что я отключу свой инстинкт самосохранения, логику и здравый смысл, после чего доверю управление своей жизнью… Тебе.  — Я тоже могу измениться, Йе На.  — У тебя было для этого семь лет. Я предлагала тебе и помощь в подготовке к экзаменам, и оплату учебы, но тебя устраивало то, как ты живешь. А сейчас ты говоришь, что можешь измениться? Даже если ты решишь это сделать — у тебя уйдут годы, чтобы встать на ноги. А ребенок кушать захочет сразу после рождения. И я, кстати, тоже. Зазвонил телефон. Глянув на дисплей, встаю и беру смарт в руку.  — Мы не договорили, — на лице Хена вздуваются желваки. Руки складываются на груди в защитном жесте, а рваная челка падает на лоб.  — Кто звонит, видишь? — поворачиваю дисплей к нему, чтобы разглядел контакт.  — И каждый раз ты между мной и работой выбираешь работу. Еще немного — и я разведусь с тобой, Йе На.  — Хорошо, разводись, — киваю головой я. — Деньги на твоем счете, твои вещи и машина останутся тебе, пока ищешь новое жилье — можешь пожить в сеульских апартаментах.  — Ты… — рот Хена изумленно открылся. Я же, сказав все, что хотела, взяла трубку и вышла на террасу.  — Йе На? Это доктор Чен. Мне передали мальчика, который попал сегодня к тебе с абсцессом.  — Осложнения? — встревоженно спрашиваю я.  — Нет, у меня вопрос по поводу имени. Ты записала, что его зовут До Мин Хен, так?  — Да, эта информация была в документах, которые мне передали. Мальчика привезли соцслужбы. А что случилось?  — Просто сам он говорит, что его зовут Ли Хен. Ли, а не Мин.  — Я пыталась с ним поговорить, но он и слова не произнес.  — Ага, он сказал, что его лечила тетя ангел. И что он с ней боялся разговаривать. Но сейчас пообвыкся в палате, вот мне и выложил про имя… Ладно, извини за беспокойство. Я просто думал, что ты или записала неверно, или еще что-то спутала случайно. «Спутала случайно»… Эта фраза вызвола шокирующую догадку, прошив меня, словно удар молнии.  — Чен, постойте, не вешайте трубку!  — Да, я слушаю тебя, — старший врач всегда был спокоен. Честно, в такие моменты мне было стыдно за свой темперамент.  — Сообщите тем, кто его привез, об этом. Если документы нашли в том притоне, где был этот ребенок, то может быть где-то рядом и тот мальчик, которому документы принадлежат.  — Да, из приличных мест нам детей не привозят. Хорошо, я поговорю с ними. Дам тебе знать, как разрешится эта ситуация. А, вот еще, группу крови ты проверяла?  — Не было нужды. Только аллергопробы сделала, в там должна быть карточка с результатами.  — Уже вижу. Хорошо, что заметили. Ему переливание все-таки придется делать, представляешь, если у них с этим Мин Хеном разные группы крови?  — Да уж… — я почувствовала, как по позвоночнику пробежал неприятный холодок. Меня бы никто не обвинил, потому что мы полагаемся на информацию из медкарты. Тест на группу и резус делают только тем пациентам, которые поступают вообще без документов. Но таких в Сеуле практически нет. Как правило, с пострадавшим в комплекте поставляется его телефон или компьютер, а там либо сканы всего нужного есть, либо номера для связи с родными в экстренных случаях. У некоторых вообще группа крови и резус указаны на нашивках или татуировках на видных местах. Корейцы в этом плане те еще перестраховщики.  — Ты уже домой добралась? Покушала? Так, пошел церемониал. Заверив начальника, что добралась без проблем и уже покушала, в свою очередь поинтересовалась, покушал ли он. На обмен любезностями ушло еще две минуты, после чего мы распрощались и я сбросила звонок, довольно улыбаясь. Впрочем, улыбка быстро исчезла с моего лица, когда я вспомнила, что сейчас надо возвращаться домой и снова разговаривать с Хеном. А это было занятие мало того, что безынтересное, так еще и бесполезное по своей сути. До недавнего времени я верила, что могу решить разговором любую проблему. Или минимизировать потери, не давая ситуации дойти до открытого конфликта. Всегда получалось, но с Хеном сейчас все попытки зашли в тупик. Пройдя в дальний конец сада, я замерла напротив старого колодца. Он на этом месте, как сказали предыдущие владельцы участка, был еще во времена второй мировой войны. Хен все хотел снести чудо старой архитектуры мотивируя это желание тем, что колодец давным-давно пересох и выглядел, как тот самый, культовый, из фильмов про Садако. Но я не позволила. Наверное, как раз по той причине, что он выглядел как колодец из фильмов про Садако. Было в нем что-то такое, притягивающее взгляд и заставляющее раз за разом приходить в эту часть сада. А может быть, ощущение тишины и запустения рядом с этим местом помогало мне лучше сосредоточиться. Еще здесь можно было спокойно поговорить самой с собой не боясь, что кто-то услышит и сочтет, что я совсем того, ку-ку.  — Ладно, ну и с чего начнем? — вздохнув, я села прямо на землю, положив руки на борт колодца и уронив на них голову. От резкого движения жалобно пискнули шпильки на волосах и в следующий момент толстая метровая коса одним концом свесилась в колодец. Сразу вспомнилось, как, со слов Чена, назвал меня сегодняшний маленький пациент. Не он первый, кстати. Местные меня в основном звали либо ангелом, либо Рапунцель. Потому что к иностранцам в целом они привыкли, но светловолосые и светлокожие девушки у многих все еще вызывали достаточно бурную реакцию. А уж если волосы были светлыми от природы и не обрезанными под каре либо до плеч, как у большинства других европеек — внимание было неизбежным. Чаще всего у меня спрашивали, мои ли это волосы, такие ли они сами по себе, ну и просили потрогать. Мне было, в общем-то, не жалко. Хотя в детстве одно время бесилась из-за лишнего внимания со стороны окружающих. Лет в двенадцать даже со психу хотела сама дома обрезать эти волосы к ядреной матери, но папа остановил. Выхватил ножницы и начал умолять меня не убирать единственную деталь внешности, по которой он мог меня отличить от других европейских детей, которых в моей школе было дохрена. Даже непонятно было, чего он боялся больше: потерять «своего» ребенка или привезти домой чужого, или же того троллинга, который его ждал в этом случае со стороны матери. Хотя мама до сих пор иногда путает малознакомых корейцев и жалуется, что они все для нее на одно лицо. Воспоминания о родителях заставили отвлечься от дурных мыслей. Мелькнула даже мысль позвонить маме и спросить совета, но я тут же поняла, что это глупо делать по несколькими причинам. Первая — мне уже тридцать, в этом возрасте пора своими мозгами думать. Вторая — я отлично знаю, что мама скажет «вынь из жопы мозги, поставь их обратно в голову и бросай этого мудака, не хватало нам еще в семье российского «зайколужаечного» дерьма. Потому что на этом дерьме у мамы пунктик. До моего биологического отца она уже была замужем и умудрилась забеременеть еще когда заканчивала универ. Как потом оказалось, муженек ее решил, что хватит заниматься дурью и пора бабе занять свое место у плиты, за борщами и воспитанием детей, а уж он «как-нибудь» семью прокормит, добытчик херов. Прокормил бы он, имея руки из жопы и мозги там же, ага… Мама рассказывала, что он тогда работал по два-три месяца и снова дома садился у телевизора, а она пахала на скорой в ночную смену просто чтобы дома было, что пожрать… Мать тогда едва успела сделать аборт в разрешенный законом срок. Переживала потом очень долго, боялась, что после этого вообще забеременеть не сможет, но опасения не оправдались. Как она сама сказала — представить боится, что было бы, пойди она тогда на поводу у мужа и его многочисленной родни. Я вот представляю примерно. Не было бы никакой Кореи, никакой хорошей работы и всего прочего. Родилась бы у них я через три года, ну или не родилась бы, что даже лучше. Потому что быть вторым ребенком в семье, где и так на трех человек полтора прожиточных минимума дохода — это то еще испытание для психики. У нас и так разные времена бывали — даже с нормальным мужем мама меня родила не в самое лучшее время. Но у них «залет» был действительно случайным, плюс — сильно помогла бабушка, мама отца, которая на «семейном совете» по поводу сложившейся ситуации однозначно заявила: мать — на работу, как и хотела, внучку — ко мне, как-никак троих воспитала с пеленок, уж с четвертой справлюсь.  — Забавно… А ведь я в той же ситуации сейчас, что мама тогда. И ее и меня хотят заставить бросить работу ради «женского предназначения». И почему мне кажется, что ключевой смысл во всем сказанном именно «бросить работу»? Я ведь не против ребенка. Даже «за», если не жертвовать ради этого карьерой. Я ведь, если повезет, стану через пару лет крутым хирургом со специализацией, может даже — переведусь в шикарную частную клинику… Хен этого не хочет? Но почему? Ведь в этом случае и он получит дополнительные «плюшки». Или здесь замешана психология? Ему надоело, что я взяла на себя главенствующую роль в семье? Но он же знал, что так и будет. Не мог не знать. Получается, что он еще когда соглашался на все это, надеялся, что ситуация изменится? Вот сама по себе, а ему даже не придется ничего делать? Но так же не бывает. Хотя… Я все равно ему этого не объясню, верно. Выходит, развод. С другой стороны… Стажировку у того профессора, ради которого этот брак затевался, я уже давным давно прошла, значит — нет смысла цепляться за этот брак. Пора двигаться дальше. Если Хен не отступится — что же, как бы не было жалко, придется заморочиться походом к юристу, — встаю на ноги, опираясь руками на борт колодца. И в тот же момент чувствую резкий удар в спину. Испугаться не успеваю. Закричать не могу, потому что мешает… вода? Колодец же давным давно пересох, откуда…  — Рим! Рииииииим!!! — раздался где-то над головой жалобный детский крик, а потом — перед глазами завертелся яркий калейдоскоп. Когда они открылись, я обнаружила, что надо мной склонилась девочка лет восьми на вид, одетая в традиционную корейскую одежду. О, а у нас что, какой-то фестиваль? Вопрос я задать не успела, потому что от попытки заговорить меня вывернуло водой прямо на девчонку, а потом сознание снова улетело куда-то не туда. Возможно даже, что и девчонка, и вода мне в итоге причудились, ведь по всему выходило, что об дно колодца я башкой при падении долбанулась знатно, если вообще жива осталась. А если нет?