Обычные люди

"We're just ordinary people, maybe we should take it slow." - John Legend

      Женя застегнула свою простую белую куртку и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ее гладкие светлые волосы были аккуратно откинуты назад, макияж ровно нанесен, она надела свою лучшую пару бриллиантовых сережек. Если бы ей было позволено носить настоящую куртку вместо этого мусора, она была бы довольна своим образом на церемонию открытия.       Если бы так много вещей были ей позволены, она в общем была бы довольна этой Олимпиадой.       Это началось в декабре, когда Международный Олимпийский Комитет запретил российский флаг и окрестил всех российских атлетов "нейтральными". Предположительно, это возникло из-за допинговых проблем на прошлых Олимпийских играх, но вообще-то выглядело больше похожим на политическую партию против России. Шокированные новостями, Женя с Вовой ужасно откатались на Финале Гран-при, по результатам которого традиционно делали выводы, кто выиграет на Олимпиаде. Позже они работали над короткой, и общепризнанной правдой было то, что их произвольная программа (в комплекте с костюмами в горошек и Кристиной Агилерой) провалилась. И, что не вселяло веселья, их товарищам по тренировкам Ксю и Феде запретили участвовать в Играх даже без объяснения причин.       Их тренер, чье здоровье было уже подорвано, был на грани сердечного приступа.       Женино горло сжало. Еще маленькой девочкой она смотрела Олимпиаду по телевизору. Невероятные выступления. Слезы радости. Повсюду улыбки. Место, где каждый может гордиться своей страной. Место, где каждый имеет страну.       Чужое лицо в зеркальном отражении заставило ее подпрыгнуть. Вова, высокий и веснущатый, одетый в такую же куртку как у нее, стоял в дверном проеме.       — Вова, — констатировала она, поворачиваясь. Он неловко запустил руку в свои рыжие волосы, не встречаясь с ней глазами.       Она попыталась улыбнуться, но он не улыбнулся в ответ.       — Готова? — спросил.       — Да. — Она удивилась апатии в собственном голосе. — А ты?       — Думаю, да. — Он шагнул внутрь и тихо прикрыл дверь. — Я надеялся, это просто... Это не так, как я представлял Олимпиаду.       — Я знаю, — Женя провела рукой по молнии своей куртки. — Я не знаю что сказать.       — Это просто странно. Это как быть готовым к свадебной церемонии, но когда ты появляешься в церкви, кажется, что на похоронах. Когда Таня и Макс говорили об этом, это звучало как самый знаменательный, самый счастливый день в наших жизнях.       — Все было по-другому тогда, — ее голос был тихим.       Вова тяжело вздохнул.       — Мне это противно. Мы не делали ничего плохого. Мы никогда в жизни не получали положительный, но здесь мы в этих белый куртках, точно сборище осужденных!       Она сглотнула. Те же мысли крутились в ее голове неделями, но в место этого она произнесла:       — Я думаю, мы должны быть благодарны, что нам вообще разрешили соревноваться. Ксю и Федя...       — Не напоминай мне. Федя написал мне пару часов назад, сказал, что мы должны наслаждаться тем, что имеем, и воспринимать это обычной Олимпиадой, — он ударил кулаком по комоду. — Я даже не хочу сегодня идти. Не хочу быть частью этого тупого спектакля. Я просто хочу найти того кто сделал это и... избить их. Я не должен хотеть этого, но я хочу. Потому что это ранит тебя. Я вижу это, даже если ты пытаешься это скрыть. Я знаю тебя слишком хорошо, Женя.       Ее бровь дернулась. С самого декабря она пыталась не опускать голову со всем этим сумасшествием. Ксюша много плакала, Нина Михайловна словно впала в транс, а Вова был постоянно расстроен, и она решила, что ныть бесполезно. Кто-то должен был ходить с улыбкой. И это должна быть она. Это всегда была она.       — Прости, — прошептала она. — Я пыталась не показывать это.       Он вздохнул.       — Это и проблема. Ты всегда думаешь, что должна быть лучиком света для каждого. Ты человек, Женя. Ты не должна нести на себе всю команду, когда случается фигня вроде этой.       Его слова прошлись по больному месту, и реальность, что действительно случилось с ними, захлестнула. Их заклеймили принимающими допинг, даже если они думали, что не сделали ничего плохого. Их использовали как пешек в мировой политической партии. У них украли их олимпийскую мечту, а ведь Олимпиада еще даже не началась.       Всхлип вырвался из ее горла, и она прикрыла рот рукой. «Я ненавижу это», — пробормотала она в свою ладонь. Слеза, холодная и соленая, скатилась по ее щеке.       Оледеневшая поза Вовы испарилась, и он бросился к ней, обнял за плечи и коснулся губами лба. Она прижалась лицом к его груди и вдохнула его запах — не запах дешевой пластмассы от его куртки, а глубокий, теплый, мускусный запах его самого. Он был настолько выше ее, что чувствовал себя каменной стеной, барьером, который способен защитить ее от безумия снаружи.       — Прости, — попросил он. — Прости, прости, Женя.       — Это не твоя вина, — прошептала она.       — Не имеет значения.       Раздался легкий стук в дверь, и Катина красная макушка показалась в комнате. На ней была надета вся олимпийская экипировка — белая куртка, серый шарф, вязанная шапка. Ее миссией, как капитана сборной, было поднимать настрой и вселять командный дух, но в ее улыбке виднелся оттенок волнения. Она помялась в проходе пару секунд, прежде чем заговорила.       — Привет, — сказала она. — Вы в порядке, ребят?       — Мы в порядке, — ответила Женя.       Катя приподняла бровь, заметив мокрый след на Жениной щеке.       — Хорошо, когда будете готовы, остальные наверху.       Вова взглянул на Женю. Она кивнула.       — Мы готовы, — повторил он.       В Катиных глазах мелькнуло сомнение, но она постаралась улыбнуться.       — Не торопитесь. Должны быть, больно быть греками.       Женя рассмеялась, но ком застрял у не в горле, и она кашлянула, чтобы скрыть подступившие рыдания.       — Это нормально, — Катя положила ладонь на ее плечо, голос ее мягкий и нежный. — Я думаю, сейчас мы все немного разочарованы.       Женя сделала глубокий вздох. Она устала притворяться, что все касательно Олимпиады в порядке. Она устала замечать, как косятся другие спортсмены при виде ее белой куртки. Она устала от тяжелых вздохов и невнятного бормотания российской сборной, когда они пытались убедить самих себя, что это не так уж и плохо.       — Прямо сейчас, прямо сейчас, никаких больше слез, — скомандовала Катя, проведя рукой по Жениному подбородку. — Ты будешь в телевизоре, и весь мир собирается увидеть твое прекрасное лицо. Но ты не будешь выглядеть так мило с отекшими глазами.       — Спасибо, — прошептала Женя.       Женя и Вова спустились вслед за Катей в холл, где остальная часть команды в белых куртках сбилась в глубок нервов. Наталья и Александр стояли с нечитаемыми лицами. Кристина и Алексей разглядывали все вокруг, будто не были уверены, где находятся. Алина поправляла темные шелковые волосы, пока Женя пялилась в свой телефон. Мария критически  рассматривала свой макияж в компактное зеркальце, несмотря на то, что он был идеален. Михаил возился с воротником своей куртки, Дмитрий Алиев просто топтался на месте, а Дима Соловьев замер словно гранитная колонна.       Катя прочистила горло, показывая рукой, так, что обращалась ко всем.       — Окей, все здесь. Прежде всего, я хочу поздравить всех вас с тем, что вы так многого достигли. Сегодня мы все олимпийцы.       Среди группы прокатились нерешительные одобрения.       Она вздохнула.       — К сожалению, в этом году у нас... необычные обстоятельства. Я думаю, мы все немного обеспокоены этим, и я совру, если скажу, что это не задевает меня.       Остаток сборной промолчал.       — Но мы не позволим политике вмешиваться в наше дело здесь. Мы одни из лучших спортсменов в мире, и мы приехали сюда показать все, на что способны. Белые куртки не могут изменить то, кем мы являемся. Важно, что мы все еще россияне, и следующие несколько недель мы заставим Россию гордиться.       Вовина огромная ладонь накрыла небольшую Женину и сжала ее пальцы. Она взглянула на него, но, к ее удивлению, он улыбался. Не наигранной улыбкой безграничной радости, а еле заметной надежды.       Они всегда будут россиянами. И они всегда будут вместе.