За кадром

Виски противней теплой ржавой воды из-под крана в одном из череды тех бесконечных мотелей, где они за прошедшие годы коротали ночи и иногда вечера. Где ворочались на соседних кроватях, ругались из-за пульта от старого телека и быстро кончающейся горячей воды. Дрались, разнося нахрен стул или стол, или продавленной сотнями задниц ободранное старое кресло. Как-то раздолбали в щепки одну из кроватей, а ночь пришлось коротать на второй, ворочаясь и пихая друг друга локтями и пятками до рассвета. У братьев сплошь и рядом такое бывает. О подобном Сэм волноваться бы совершенно не стал. И уж тем более — вот так загоняться. Виски даже не щиплет искусанные в кровь губы, не прокатывается по горлу и пищеводу жаркой волной. Он глотает эту бурду, как болотную жижу. Он не может чувствовать ничего. Не получается. Сука. Стеклянный стакан в его пальцах тихонько скрипит, когда Сэм сжимает покрепче. Сдави он немного сильней, и осколки вспорют ладонь, возможно, один зацепит запястье и вскроет вену-другую. Как было бы хорошо, если б Сэм всего-то лишь искал конец своей жизни. Но Сэм — он все же Винчестер. Винчестеры не сдаются и не выбирают легких путей. Да и Дин, случись что-нибудь с братом, найдет любой способ, чтобы вернуть, а после как следует взгреет. Нет, сейчас Сэм всего лишь закажет у странно посматривающего весь вечер бармена вторую бутылку и нажрется в хламину. Возможно, просто с первой что-то не так? Ведь он — Сэм Винчестер, он даже пить не умеет. Как Дин все эти годы смеялся над ним: "Понюхаешь пробку, и уже кривой в зюзю. Не парься, Сэмми. У каждого таланты — свои". Сэм лениво шевелит пальцами — ему не хочется говорить. Но бармен понимает. Тревожно сводит брови, но ставит бутылку и чистый стакан перед молчаливым посетителем в помятой рубашке. — Проблемы, приятель? — Не больше, чем у других. Получается резко, но бармен просто кивает. Он — понятливый парень, и чувствует, когда человек не настроен делиться проблемами. Делиться вообще чем-нибудь. Этот молчаливый громила, методично вливающий в себя алкоголь на протяжении вечера — бомба. Бармен — сам бывший солдат, и прямо сейчас он, кажется, слышит, как тикает механизм, отсчитывающий... Хорошо если часы, а не минуты. Потому что тогда им всем тут... полный пиздец. — Не беспокойся, я проблем не доставлю, — обещает вдруг тихо громила. И бармен кивает опять. Громила — тихий и ему странно хочется верить. А еще потрепать по плечу и пообещать, что будет все хорошо. Обязательно будет. Вот только, кажется, тот совсем не переносит, когда ему врут. Сэм свинчивает пробку с бутылки, вскользь разглядывая напряженные плечи, обтянутые белой футболкой. Вот — есть человек, и у человека есть жизнь. Работа и место, которое тот зовет домом, родители и друзья, вероятно, подружка. Рыжий кот, поход на бейсбол с лучшим другом и футбол по телеку каждый четверг. Может быть, он ошибся в нюансах, но вот общий смысл... Перед ним человек. Человек, который даже не знает, что таится в ночи, который ни разу не слышал о монстрах (ну, только в фильмах ужасов, а фильмы — ни в счет). Который не был монстром сам. Не убивал, не пытал, не заставлял обычных людей продавать свои души, потому что это был единственный путь. Найти и вернуть себе брата. Потому что без брата жизнь — это не жизнь. Это просто набросок, выполненный углем на земле, который смоет первый же дождь. В канаву, полную трупов. Дин... Дин был прав. Все, что он говорил... все эти люди... Сэм, как же ты докатился? Сэм хватает бутылку и пьет из горла, все еще не чувствуя вкуса. Хочется о стойку приложиться хорошенько так лбом, но тогда бармен может вызвать в конце концов копов. Он — нормальный, а Сэм — совсем нет. Не просто так тот все время искоса поглядывает на него даже с другого конца полутемного зала. — Бухаешь? Дин садится на соседний высокий стул и отбирает бутылку. Пьет, не стесняясь. Это же Дин. Глотает громко и закрывает глаза, наслаждаясь. Сэм вовсе не удивлен. Появление старшего брата было лишь делом времени. — Чего меня не позвал? — Не хотел, — упрямо буркает Сэм, и глаз не поднимает. Ему страшно — увидеть там отражение всех тех слов, что вдалбливал в него демон-Дин. Потому что все — правда. Потому что Сэм так легко перешагнул ту черту, которую они всегда перед собой проводили незримо. Сэм точно знает, повторись все опять, он сделал бы (сделает, черт возьми) все точно так же. Он зайдет даже дальше. Нет грани, которую он не смог бы переступить. Ради Дина. Дин щурится. И даже при таком освещении Сэм видит морщинки, что лучиками разбегаются от уголков глаз. Он переводит дыхание и больно сжимает пальцы в кулак, чтобы не прикоснуться. Так хочется. Больше, чем чего-то еще. Так хочется. Только он — недостоин. — Понятно. Загоняешься, значит, — вздыхает Дин и делает новый глоток. Сэм пытается было выхватить бутылку у того из-под носа. Не выходит. Потому что Дин как чертов жонглер. — Сэмми, тебе хватит бухла. Мы оба знаем, что с тобой делает виски. Ты и от пива очень быстро косеешь. Давай, не борзей. Брат только пыхтит виновато. Не спорит. Потому что — кто он такой? Он — разочарование всей диновой жизни. — Ты в курсе, что думаешь слишком громко? Дурак. Сэм дергается на это обидное слово. Но Дин как-то очень тепло накрывает его руку своей. — То были слова демона, Сэмми. Я не сказал бы подобного никогда. Не сказал и никогда бы не подумал. — Но это... Сэм хочет крикнуть: "Это мерзко и гадко. Мы охотимся и спасаем людей, а я все это разрушил". Сэм хочет выкрикнуть в лицо брата это и много другого. Но Дин легко головою качает, не позволяя продолжить. Отвечает очень тихо ему: — Ты в курсе, что в мире нет ничего, что я не сделал бы ради тебя? Пожертвовал бы даже планетой. Поэтому, слышишь... Я понимаю и не сужу. Сэм все еще не поднимает глаза, но, кажется, Дин может видеть, как чуть распрямляются его плечи. Он опускает руку на них, обнимая. Рядом с братом тепло. — Пойдем домой, Сэмми? Брат кивает, судорожно вжимаясь в шею лицом и обнимает в ответ еще крепче. Кожа брата пахнет порохом и дождем. Домом пахнет, потому что Дин и есть его дом. ___________________________________________ Это был обычный, ничем не примечательный вечер. Карл скучал за стойкой, в сотый раз протирая отполированные до блеска стаканы. Тони с Питом сучились за своим столиком в глубине зала, запивая очередные разборки разбавленным кислым пивом. Автомат из угла устало шелестел голосом Тейлор Свифт. Ближе к восьми появился патлатый громила в домашней рубахе в крупную клетку. Уселся за бар и заказал виски без льда. Сразу бутылку. Уткнулся в стакан с несчастным видом. Показалось, еще чуть-чуть и заплачет. Сгорбил широченные плечи, девчачьи космы свалились вперед, скрывая скорбное выражение удивительно детской мордахи. Стакан виски выпил залпом, как воду. Тут же следом опрокинул второй, за ним третий. Бутылка опустела в момент, и он нетерпеливым движением пальцев заказал сразу вторую. Без единого слова. Может, просто немой? Хотя не похоже. Но Карл понятливый, ему не нужны разговоры там, где они не имеют значения. Этого парня... его хотелось просто обнять. И вместе с тем держаться как можно дальше, если собственная голова дорога. Карл и не понял, откуда пришли все эти мысли, но, открывая для парня вторую бутылку дешевого вискаря и предлагая чистый стакан, зачем-то попытался начать диалог. Чем черт не шутит? (К слову, он и не знал, что черт очень горазд на всякого рода шутки). — Проблемы, приятель? — Не больше, чем у других. У громилы голос хриплый и пиздецки несчастный. Словно он пару часов орал один взаперти. Возможно, до дыр избил какую-нибудь стену в сортире или кладовке. Вон костяшки все в мясо и подживающие следы на лице. "Не больше, чем у других", — он его обрубает. Понятно, что не расположен по душам говорить. Для одних бармен в таких заведениях как исповедник, жилетка, для других — обычный чужак, от которого лучше держаться подальше. Карл, он раньше служил. Всего-то два года. Но этот измученный, выцветший, откровенно говоря, заебанный взгляд, не перепутал бы никогда и ни с чем. Он, этот парень, убивал, и нередко. Этот огромный тихоня, крутящий в руках пустеющий очень быстро стакан. И жмурящийся каждые две минуты очень сильно. Словно от боли. Карл каких-то подлянок типа беспорядочной стрельбы в его заведении, мордобоя или захвата заложников от детины не ждал. Но сделал зарубку у себя в голове — если парень навострит лыжи в сортир, стоит за ним приглядеть потихоньку. Карлу здесь свежий труп и толпа полицейских вообще ни к чему. — Не беспокойся, я проблем не доставлю, — пробормотал вдруг молчун. И Карл ему сразу и беспрекословно поверил. Откуда-то понял, что вот такие не врут. Такие или стреляют в голову или выпрыгнут из собственной шкуры, чтобы спасти твою жизнь. Парень сканировал его неподвижным, каким-то задумчивым взглядом. Карл отвернулся, чтобы выполнить новый заказ, пару раз одернул себя, чтоб не оглянуться и не перекреститься. Парень, отодвинув стакан, жадно пил из горла, захлебываясь. Может быть, решил в вискаре утопиться? Сгорбился еще больше и стал, кажется, в треть меньше ростом, когда на соседний стул взобрался красавчик в черной кожаной куртке. Коротко что-то спросив, отобрал очень ловко бутылку. У Карла против воли вырывался вздох облегчения. Потому что громила вроде не пьян, но по всем человеческим меркам уже налакался изрядно и вполне мог бы попасть в переделку. Обычно Карлу на такое насрать, но сегодня... Этот несчастный гигант с его детским взглядом. Для него хотелось бы не счастья даже... покоя. Почему-то казалось — он давно заслужил. Карл не расслышал, о чем говорили те двое. По движения губ смог понять, что перебрасывались редкими фразами — одной-двумя — раз в минут пять. Маловато для полноценной беседы. Но показалось, за них говорили больше глаза, мельчайшие нюансы мимики, движения тела. Так бывает, когда один — продолжение другого. Карл поморщился. Вот так забьешь себе всякой чушью мозги, и после лезет разное в голову... В этот момент великан с девчачьей прической вдруг дернулся в сторону. Кажется, собираясь подняться. Второй наклонился ближе к нему и ладонью накрыл гигантскую руку. И у парня в рубашке как-то враз вдруг расслабились закаменевшие плечи. Он уставился на их сцепленные пальцы, продолжал бормотать. А "куртка" мягко улыбался чему-то и качал в ответ головой. Потянулся, обнимая за плечи, лбом утыкаясь в висок. Почему-то Карлу неловко стало даже дышать, и он отступил неслышно вглубь бара, когда тот, другой, всхлипнул и прижался к... другу? любовнику? парню?.. чуть крепче. Они уйдут очень скоро, не допив алкоголь, и оставив на стойке пару смятых купюр. Уйдут, все еще держась друг за друга. Возможно, опасаясь потерять в темноте. Возможно, не в силах перестать друг друга касаться. * Карл... Он зависнет за стойкой еще на пару часов, провалившись глубоко-глубоко в свои мысли. Карл... он прежде был четко уверен, что за свой не такой короткий уж век видел всякое. Был готов заложить и бар, и собственный дом в яростном споре, что ничего уже не способно его поразить. Был уверен. Как в том, что за зимой и весной непременно следует лето. Но в обычный пасмурный вечер вдруг понял, что это за штука такая — любовь. Она — не слова из музыкального автомата и не сюжет мелодрамы для домохозяек, как он считал всю свою жизнь. Она много больше, чем жажда обладания, страсть и влечение. Масштабнее даже, чем весь этот мир. Она исцеляет одним лишь касанием, вливает силы в изможденное тело. Она просто есть, и человек снова может дышать. Всего-то лишь зная, что рядом с ним есть второй. Тот, кто дышит для него одного и держит за руку. Просто есть. Вместе с ним. Вопреки.