сифилис

Напряжение всё возрастало — воздух, казалось бы, разом отяжелевший и ощущаемо нагретый неизменным присутствием двадцати с лишним человек, тисками сжимал лёгкие, угрожая необратимо их сдавить, расплющивая в мерзкую кровавую массу. Удивительно ровный, словно бы роботизированный монотонный женский голос всё громче и громче звенел в изнутри пронзаемой болью голове пятнадцатилетнего подростка, угнетающе разреженная атмосфера всё душила его, вздувшаяся на лбу вена служила подтверждением испытываемых им страданий, капля пота медленно стекала с виска, готовясь оросить желтоватые листы, исписанные чем-то уже совсем непонятным и непосильным для восприятия; несчастный мальчуган всё явственнее ощущал приближение неизбежного, мучительно желавшие закрыться глаза нещадно болели, голова всё распухала изнутри — он точно сказать не мог, придёт ли сначала конец его мучениям или же его никчёмной жизни, а лишь желал, чтобы всё это побыстрее завершилось… — Урок окончен. Всё разом просветлело, посвежело, загорелось дарящим надежду огнём новой жизни. Не верящий своему счастью, Ларс самозабвенно откинулся на покрытую лаком деревянную спинку стула, уже едва ли не инстинктивно закинул нагретую теплом его пальцев ручку в пенал, не глядя захлопнул ненавистную тетрадь с вызывающей примерно те же чувства лекцией по химии, закинул всё в рюкзак, тут же ложась головой на освободившуюся гладь беловатой парты, приятным холодком награждая себя за перенесённые в течение аж семи уроков страдания. Тут же прозвенел долгожданный звонок. Писклявая, дребезжая трель в его ушах звучала триумфальной музыкой, гимном победы и новообретённой свободы. — Опять вчера дряни своей нанюхался? — Над его ухом раздался приятный низкий голос, а большая тяжёлая ладонь одновременно и дружелюбно, и с какой-то долей угрозы легла на его плечо. Массивные металлические кольца, украшавшие красивые длинные пальцы, кожей чувствовались даже сквозь одежду. — Сними ты эту толстовку, тут жарко, как в сраной парилке. — Да ну её, мне и так удобно, — в то время, как Ларс отвечал, его собственные руки, вцепившиеся в плотный флисовый воротник, усердно трясли так излюбленный им предмет гардероба, пытаясь вызвать хоть небольшой сквознячок, способный хоть ненадолго спасти от удушающей жары. Толстовка была большой, бесформенной и подчистую стирающей всю информацию о поле, возрасте и телосложении владельца — разве это уже не повод носить её постоянно? — Да ты гонишь, — ничуть не веря, одетый лишь в простую белую майку одноклассник резко покачал головой, — опять загоняешься небось, — снисходительно улыбнувшись, столь же обременённый своими, несколько отличными комплексами Хэтфилд вдруг задумался, наморщив лоб у переносицы, а затем добавил уже построже, — или ширнулся чем-то, вот и очкуешь, что спалят. — Чел, ты чего? — возмутившись беспричинному наезду, Ульрих тут же закатал левый рукав, открывая взгляду худощавое предплечье и узкую кость запястья. Бледная кожа действительно оказалось чистой, совсем не знакомой с по много раз использованной и наверняка нестерильной иглой наркоманов. — Я такой хернёй не страдаю, в отличие от этих утырков из мастейновской шайки, — Ларс брезгливо поморщился, вспоминая размытые, искажённые давностью воспоминания и наркотическим дурманом, но совершенно разные и не похожие друг на друга лица — самым чётким из них был сам Мастейн, с кем, к несчастью, не раз приходилось пересекаться на улице; дальше шёл достаточно симпатичный паренёк Эллефсон, его одногодка; затем — тоже вполне себе привлекательный старшеклассник Поланд, на наркомана совсем не похожий, но тем не менее, им являвшийся; последним, как и самым старшим из компании являлся уже давно окончивший школу, но всё ещё причастный к ней Самуэльсон, худой и долговязый, способный своим видом вызывать одновременно как и страх, так и сожаление. Ни перепачканный пол какого-то гаража, где Ларс и заприметил однажды компашку, ни угрожавший затопить всё вокруг летний ливень никак не мешали злополучной четвёрке накачать себя всевозможной дрянью и самозабвенно улечься прямиком во всю эту грязь и сырость, игнорируя всевозможные нормы и правила. Докатиться до такого? Ну уж нет — крайне потрясённый шокирующим зрелищем подросток разом зарубил себе на носу ни за что, ни в коем случае не проходить даже к краю этой глубокой, зловонной ямы, куда добровольно спрыгнули эти четверо. Что их ждало — представить страшно; вот Мастейн, как крыса живучий, выползет из любой канавы, а его приятели… Нет, лучше даже не пробовать. Пока что наивный пятнадцатилетний Ларс, всё ещё находившийся под сильным впечатлением, во всю держался; однако успевший за всего-то два месяца повзрослеть и столкнуться со многими, на тот момент незнакомыми прелестями отнюдь не плавнотекущего, а движущегося рывками полового созревания и почти уже шестнадцатилетний — лежал лицом на парте, стоически перенося непривычно жёсткие побочки от непонятной грязно-белой смеси, едва не прожёгшей его нос и горло. Времена меняются, люди — тоже. — Ну, а что ты так из этого мешка вылезать не хочешь? — сильная рука одноклассника вновь подёргала за капюшон, едва ли не заставляя не видевшие подобную мощь швы затрещать. — Носи футболку, в ней не так жарко. — В футболке я на девку похож, — посетовал на свою судьбу Ульрих. Его собственные пальцы коснулись тёплого флиса, и обнажившуюся левую руку вновь поглотила чернота привычного одеяния, — тебе легко говорить, вон, здоровый какой. Джеймс поначалу даже предсказуемо смутился, опустил голову вниз, оглядывая ноги и живот, после чего неуверенно улыбаясь. Назвал бы он Мастейна здоровым, тот бы тут же согласно кивнул, даже бы напряг небольшой бицепс своей исколотой руки, отпустил бы какой-то язвительный комментарий — сразу бы как-либо заявил о себе. Мудак он здоровый, не более того. — Так ты занимайся, и тоже наберёшь, — справившись со смущением, поделился непрошеным советом Хэтфилд. Заранее ожидая ответный негатив в качестве реакции, он тут же добавил, — ну или забей болт, через пару лет тебе точно будет посрать — пофиг, что дрищ, зато обаяшка, — глаза Ларса, сразу же образованного комплиментом, загорелись в ложной надежде — обаяшкой он, конечно был в смысле слишком обширном, — девчонки с тебя вообще балдеют. Девчонки балдели, — ну и пусть, могут хоть обклеить его фотографиями свои школьные шкафчики, как некоторые, впрочем, и сделали, — но вот что чувствовал к нему Джеймс? Любовь? Безусловно. Но вот какую — братскую, конечно же; они с Хэтфилдом уже стали ужасно близки, только вот что бы Ларс не делал, Джеймс всячески отказывался воспринимать все проявления чувств со стороны одноклассника никак иначе. Высокий голубоглазый парень, выглядевший старше, но неизменно остававшийся его сверстником, искренне желал поддерживать и защищать своего маленького названного братика, но всё же не видел в этом ничего другого, кроме классической, неподдельной дружбы. Тут Джеймса уже никак не переубедить. — Девки текут, а вот перед пацанами стыдно, — всё же пожаловался Ульрих, — я ещё на теннис ходил когда, — в его руках тут же оказалась невидимая ракетка; укрепившиеся в памяти за многие годы моменты разом напомнили о себе ещё не подзабытыми ощущениями, — была форма более-менее… — А что бросил тогда? — они уже шли по коридору, направляясь к шкафчикам; предварительно достав из рюкзака ключи и теперь игриво вертя их на пальце, Джеймс с любопытством поглядывал по сторонам, не забывая при этом слушать Ларса. — Да ну его, — пренебрежительно махнул рукой юноша, — отстой какой-то и вообще не модно это, — Ларс, рьяно следовавший за всеми веяниями современности, готовый ради этого даже пересмотреть свои увлечения, выдавил из себя смешок, — на дворе восемьдесят шестой, а теннис это что? Звучит так, будто бы я в шестидесятых застрял — вообще не хайпово. Джеймс лишь молча пожал плечами, мол, поступай как знаешь. Нельзя было точно сказать, соглашался ли с ним Хэтфилд или же что-то внутри него протестовало, восставало против и этого высказывания, срывавшегося с уст практически каждого подростка, и самого явления, которое обобщённо можно было назвать одним коротким словом — прогресс. Должно быть, правдой являлись оба варианта — иначе зачем тогда сам Джеймс сейчас стоял, немного стыдливо спрятавшись за дверью шкафчика и переодевался в эти новенькие блестящие кожаные штаны и пёструю леопардовую кофточку, желая всем своим видом показать, что и он тоже на волне, в теме? Украдкой посматривая на полуобнажённое тело своего друга, Ларс сам уверенным движением застёгивал молнию на примерно таких же брюках, немного жалея, что рядом не нашлось зеркало, с помощью которого можно было ещё раз убедиться, как же хорошо на нём сидел этот последний писк моды. Да, хоть по поводу своего излишне хрупкого тела как у пятиклассника, чересчур узких плечей и прочих далеко не мужественных деталей своего образа у Ульриха имелись некоторые комплексы, трендовый прикид его устраивал на все сто. Джеймс тут точно его не поддерживал; сложенные на груди руки, которыми тот неуверенно пытался обхватить себя, полусогнутые ноги, разом куда-то пропавшая осанка — даже стороннему наблюдателю всё разом говорило, что Хэтфилду было некомфортно в своём одеянии, которое тот явно носил не без каких-то внутренних принуждений. Утешение, что так он будет выглядеть круче и моднее, работало для многих, но уж точно не для блондина — только вот тот всё равно терпел, смиренно понимая, что его отказ, единственный против соглашения многих тысяч последователей моды, ничего не сделает и никак не сможет остановить без устали движущееся вперёд огромное колесо прогресса. Прогрессом был насыщен воздух, да с такой чудовищной концентрацией, что практически любой, кто его вдыхал, тут же заражался непоколебимым желанием так же создавать нечто новое, развиваться, неумолимо двигаться вперёд. Благодаря прогрессу огромная многоликая машина хитов всё громче и громче заявляла о себе; музыка включала в себя всё новые и новые жанры, требовала всё более усложнённое оборудование. Купленная ещё где-то в средних классах изящная по форме и изгибам гитара Джеймса внезапно оказалась безнадёжно устаревшей; собранный из множества запчастей инструмент ненавистного Мастейна тоже вдруг перестал добавлять его обладателю нематериальные очки популярности — всё требовалось заменить на эти новенькие, чем-то устрашающие V-образные гитары; экономя то на одном, то на другом, Джеймс с Ларсом сосредоточенно копили на неожиданно ставший для них двоих необходимый гитарный процессор — вещь, пока что неизвестно, как работавшую, но очевидно, очень и очень полезную, раз каждый существующий магазин в открытую кричал, упрашивал даже не имевших дел с музыкой людей купить эту таинственную штуковину. Да, новизна забирала удобства, требовала лишних трудов и напряжений, но всем всё равно хотелось упорно оставаться на её волне, подобно крохотным уличным птичкам, без устали летящих всё выше и выше, без страха разбиться о совсем уже далёкую землю. — О чём задумался, мыслитель? — мягкий голос Джеймса тут же вернул погрузившегося было в свои думы Ларса в реальность, а открытая бутылка пива, щедро протянутая его другом, тут же помогла сделать рациональный выбор в пользу общения с приятелями. Помечтать он может в любое время, беспрерывно рождающиеся в черепной коробке мысли останутся при нём всегда, а вот репетиция — она идёт прямо сейчас и имеет свойство в скором времени закончиться, так что грамотнее было наслаждаться текущим моментом, нежели что-либо придумывать. — Да так, — встряхнув лохматой головой, Ларс окинул взглядом собравшуюся компанию, возвращаясь на землю, — о фигне всякой. Хей, Клифф, — звонко позвал он тихо сидевшего в углу басиста, неизменно что-то наигрывавшего на фоне, — спасибо, что подогнал выпивку, нам вот с Джеймсом никак продавать не собираются. Клифф, самый старший в их компании, лишь тихо усмехнулся, делая глоток из своей бутылки. — И почему же нельзя сделать так, чтобы пиво могли купить просто все желающие, а не достигнувшие какого-то возраста? — не без возмущения поинтересовался Ульрих. — От того, что продавцы меня посылают, пить меньше я не стану, ну что за дела? — Так вот жизнь устроена, — Бёртон невозмутимо пожал плечами, — давай лучше за установку садись, покажи хоть, что можешь. «Мог» Ларс примерно то же, что и на прошлой репетиции, впрочем, как и на той, что была две недели назад — как бы подросток не старался во всём следовать всё меняющимся тенденциям, его профессиональный навык упорно отказывался содействовать ему в этом, упрямо стоя на одном и том же месте. Джеймс это знал; Клифф и Кирк так же были в курсе; хорошо только то, что несмотря на всё, ребята всячески поддерживали ударника и никак не подавали виду, что что-то было не так. Больше всех переживал лишь Ларс — переживал за себя, за группу, за Хэтфилда, так же рвавшегося к победе, но по-видимому, всё же в будущем вынужденного проиграть группе Мастейна, опять же, только и только по его вине. — Соберись, — по рефлексу Ларс разом зажал уши и поморщился, когда Джеймс неожиданно бросил микрофон на пол гаража, — ну вот, реакция у тебя хорошая, а что тогда опять с ритма сбиваешься и всё что-то пропускаешь? Не забывай, — укоризненно добавил Хэтфилд, — я тоже могу играть на ударных, так что знаю, что говорю. Играй ровно, без всяких импровизаций. — Мастейновский ударник тоже импровизирует, — Ларсу уже давно стало привычно себя защищать; привычно настолько, что выходило это уже на автомате, причём за необдуманно брошенные слова частенько приходилось жалеть, — хотя ладно, он импровизирует, а я лажаю. — Ну не кори себя, — блондин добродушно улыбнулся, пытаясь подбодрить поникшего друга, — ты тоже импровизируешь, просто немного не в том русле, как все остальные. Слушал я игру Мастейна — просто полнейший хаос, поэтому когда это делают все остальные, это выходит гармонично и всем нравится. Но мы не такие; наша гармония в порядке, и тебе, наверное, стоит больше подстраиваться под нас, а не под Мастейна — он всё равно не заценит, это во-первых, а во-вторых, — Джеймс опёрся руками о тарелки, заглядывая в глаза Ларса, разом покрасневшего от столь близкого контакта с чуть более чем другом, — ты в нашей группе, так что обретай гармонию с нами, а не с Мастейном. И вообще, хватит уже с ним тусить, тебе это точно на пользу не идёт. Ульрих неуверенно кивнул головой, стараясь выдавить из себя улыбку — быть двойным агентом нелегко; сегодня он с Джеймсом, Кирком и Клиффом; сегодня он во всю старается привести их Металлику к победе, а завтра — завтра идёт после школы к Дэйву употреблять запрещённые вещества и веселиться со своей второй компанией. А как быть иначе, если ему хоть и хорошо находиться тут, попивая пивко и слушая заливистый смех Хэтфилда, и там, отдыхая от гнёта реальности при помощи наркотического дурмана? Джеймсу лучше и не знать, что он уже успел перепробовать — мало того, что расстроится, так ещё и начнёт следить за ним, запрещая ходить куда-либо, кроме репетиций и уроков. Нафиг оно надо. Тяжело вздохнув, подросток взял в руки палочки и громко ударил по тарелкам, призывая к продолжению репетиции.

***

— Ты не обязан быть тут, — мягко заметил Хэтфилд, наблюдая за тем, как Ларс помогал своему другу ставить гитары и усилители к углам гаража, расчищая место, — если хочешь, можешь идти к Клиффу и Кирку, ты же тоже хотел тот фильм посмотреть. — Да ну их, — на минуту пожалев об упущенной возможности посидеть у телевизора со своим близким другом, слушая, как вечно практиковавший свой и без того безупречный навык басист неустанно играл на фоне, мельком поглядывая на экран, Ульрих уверенно покачал головой, тепло посмотрев на Джеймса, — мне с тобой интересно, да и вдруг тебе помощь потребуется. — Как знаешь, — лицо Хэтфилда просветлело. Должно быть, одиночество несколько давило на самого блондина, как бы тот не старался это скрыть, неумело строя из себя всего такого неприступного и чужого обществу парня. С грустью надеясь, что выбранный Кирком ужастик окажется скучным и совсем не страшным, Ларс следил за тем, как ушедший вглубь гаража Джеймс медленно возвращался оттуда, нагруженный разного рода спортивным инвентарём. Хэтфилду всегда нравился спорт — на уроках физкультуры он показывал на редкость хорошие результаты, втайне мечтал записаться на секцию по футболу, с удовольствием играл в него же на площадке после уроков, в конце концов, с помощью отца самого Ларса купил эту странного вида лавочку с какой-то подставкой над ней, вон ту длинную железную палку, показавшуюся решившему помочь девятикласснику невероятно тяжёлой, эти металлические круги разных цветов и диаметров с цифрами на них… Должно быть, Торбен Ульрих, недовольный своим сыном, ушедшим из тенниса, надеялся, что таким образом Ларс, воодушевлённый успехами своего друга, тоже решит заняться хоть каким-то спортом, пускай и новое хобби Хэтфилда, являлось не им, а лишь способом держать тело в форме и постоянно улучшать её. Всё вышло не совсем так: кое-как дошедший до установленной Джеймсом скамье, юноша обессиленно бросил металлический гриф рядом, даже не повесив тот на стойку. — Почему ты не хочешь просто записаться в спортзал? — полюбопытствовал тот, тяжело дыша и убирая прилипшие ко лбу волосы. Не желая терять лица перед другом, Ларс с трудом нагнулся, поднял ненавистную железяку и повесил на небольшие поручни рядом. — Ты чего? Спину выпрями, а потом поднимай, опасно же, — знающий своё дело, Хэтфилд не мог не упрекнуть Ульриха за неправильную технику, — а в зал я не хочу ходить потому что… Ну там люди, буду отвлекаться и только и делать, что болтать — знаю же себя: как отдамся социуму и всё, никуда от не денусь. — А я думал, потому что туда Мастейн ходит, — язвительно заметил Ларс, к счастью, лишённой такой проблемы, как та, что донимала не до конца справлявшегося с социофобией Джеймса. — Туда Мастейн ходит? — поинтересовался блондин. Ульрих поражённо посмотрел на своего собеседника: тот уже успел собрать свою дурацкую штангу, повесил с каждой стороны по одному железному блину с цифрой «десять» и спокойно поднимал и опускал всю эту громоздкую конструкцию, умудряясь ещё и болтать при этом! Помнится, Ларс тоже решил попробовать — пожать-то он смог, но лишь один раз, и потом плечи так болели, что ещё с неделю подростку было страшно вспоминать о своём опыте. Желания повторить, а то и улучшить результат не возникло — возможно, подобное было по нраву разве что Джеймсу, но никак не ему самому. — На единоборства он ходит, ну и иногда в зал, — поделился информацией Ульрих, знавший о рыжем сопернике чуть больше, чем знал сам Хэтфилд, — ещё и на халяву: его там какой-то друган тренером работает, ну и разрешает просто так ходить. Хотя может, Мастейн ему свою дрянь отсыпает или ещё как-то платит, вообще не ебу, — Ларс посмотрел на Джеймса, уже успевшего встать со скамьи. Не без опасения Ульрих наблюдал за тем, как Хэтфилд вешал на свою штангу новую пару блинов, на это раз весом лишь в пять килограмм каждый, — может, тебя подстраховать? — Да ну его, херня, а не вес, — с пренебрежением отозвался блондин. Закончив своё сооружение, он повернулся к Ларсу и неожиданно одарил того своей широкой улыбкой, — не переживай, ты же видел, у меня на десять раз тогда получилось, значит, и сейчас всё выйдет. Сам, может, чем-нибудь займёшься, а то сидишь тут без дела, скучаешь наверное. — Я не скучаю! Я тебя мотивирую, — Ларс устремил всё своё внимание на Хэтфилда, с немалым трудом разогнувшего руки, но, тем не менее, решившего сделать ещё одно повторение, — чел, я и отжиматься не умею, а ты… Чувак, тебе помочь? Джеймс весь напрягся, на выдохе издал какой-то хрип, лицо его покраснело, от невероятных усилий он сжал зубы, рискуя прокусить губу. Ульрих завороженно следил за своим другом, но на помощь не спешил — как уже показала практика, принимать поражение Хэтфилд будет лишь в тот момент, когда окончательно уронит штангу на грудь и расслабит руки, но пока что тот не сдавался, а всё боролся да сопротивлялся своей слабости и немалому весу снаряда. Ларсу оставалось лишь смотреть и мысленно подбадривать своего друга — даже это ему удавалось с трудом: переживая за Джеймса, юноша ощущал едва ли не то же самое, что и тот, и сам был готов чуть ли не лопнуть от напряжения. С трудом отведя глаза от Хэтфилда, Ульрих тут же зажмурился, не способный больше вынести ни секунды чудовищного ожидания. Позади себя он услышал металлический лязг: Джеймс повесил штангу на стойку и в изнеможении улёгся на лавочку, опустив голову. Едва привстав со скамьи, блондин тут же очутился в крепких объятиях Ларса. — Чел, это же всего лишь глупое упражение, — неловко усмехнулся тот, обнимая подростка в ответ. И всё же было заметно, что Хэтфилд гордился собой; так же, как и Ларс, обрадовавшийся возможности лишний раз дотронуться до Джеймса, был горд за своего друга, — сейчас ещё повешу, и через подход ещё — буду сегодня семьдесят на раз пробовать. — Отдохни хотя бы, — Ульрих никогда не отговаривал блондина; несмотря на все свои беспокойства, юноша поощрял все его победы, иногда извлекая из них и мотивацию для себя. Надо было в течение этого дня тоже чему-то новому научиться, например, выучить, наконец, партию для песни, на которую они с группой хотели сделать кавер — всеобщий прогресс никогда не останавливаться; чтобы от него не отстать, необходимо было подтягивать и собственный, — а ты не боишься? — Да чего там бояться, — усмехнулся Джеймс, — всегда надо идти дальше, особенно, когда рядом есть те, кто тебя готовы поддержать. Кстати, когда закончим, пойдём пиво пить — я заслужил, да и ты тоже, помогаешь же. Ларс улыбнулся в ответ и тут же закрыл рукой лицо, пряча выступивший на нём румянец.