сифилис

— Предатели есть повсюду, — пугающим голосом вещал Мастейн, медленно кружа фонариком, направляя тот то на одно ребяческое лицо, то на другое, стараясь сделать и без того жуткую обстановку в край устрашающей, — среди нас может спокойно скрываться один, а то и два, — тут же фонарик задержался на маленьком Ларсе, тут же начавшем жмуриться от ослепляющего холодного света, — но это только временно: все, кто окажется уличён в измене, будут иметь дело со мной и с моей комнатой пыток, — фонарик снова заходил кругами, а неистово вертевший его старшеклассник безумно засмеялся. — Всё ясно, — изрёк Ульрих, хихикая в ответ, — Мастейн обкурился, больше ему не отсыпаем, пацаны. — Мне кажется, он уже успел себе ещё отсыпать, — вторил ему Крис Поланд, отнюдь не испуганной чудаковатой атмосферной, чем-то напоминавшей ту, что всегда воцарялась во время лагерных страшилок или им подобным детским развлечениям, — нам, наверное, лишь самую малость оставил. — А ну-ка тихо там! — прикрикнул на четвёрку парней главарь компании. — Никто из тех, кто попадал в комнату пыток, никогда не возвращался оттуда в первоначальном виде; она меняет всё, и тело, и личность, и душу человека, да так, что тот и человеком быть перестаёт. Безудержный смех вновь начинал разрастаться, заполняя комнату со всех сторон. Подросток плохо помнил, как он тут оказался, из-за кромешной тьмы не видел ничего, кроме четырёх одурманенных лиц рядом с собой, но ощущал, что ему было вполне себе комфортно, тепло, и что, как и все, он был просто в хлам, под завязку накурен. — Ну назови хотя бы одного чела, который был в этой твоей пыточной комнате, — вмешался Ларс, всё глупо хихикая над странной историей, вроде бы изначально повествовавшей о бывшей девушке Дэйва, но сразу же изменившей свой ход до неузнаваемости. Мастейн прервал свою речь. Фонарик снова заходил ходуном, всё ускоряясь и ускоряясь, превращаясь в одно непрерывное болезненно яркое кольцо. Бам! Свет сразу сузился до крошечного пятна на полу, а после, под аккомпанемент всеобщего смеха, превратился в вертикальный поток, берущий начало от рук старшеклассника и заканчивающийся у потолка. В постепенно наступившем гробовом молчании раздался хриплый голос Дэйва: — Вик Раттлхэд. На этот раз заржал и сам Мастейн, в самом деле, самый обкуренный из всех и уж точно неспособный воспринимать всерьёз свои россказни. — Гар вырубился или как? — вновь подал голос Ульрих. Фонарик Дэйва вместе с четырьмя парами глаз тут же обратились на ударника, самого старшего из группы, сидевшего всё время с неизменной блаженной улыбкой и никак не реагировавшего на происходящее. — Мне кажется, он всегда сидел так, наверное, ему по кайфу, чего приебался? — принялся защищать своего друга Крис, всё же несколько обеспокоенно потряс того за плечо. Вновь всё затихло и потемнело — уронив фонарик на пол, Дэйв сидел, не издавая ни звука. Замолчал даже неугомонный Ларс. Стоило заметить, никому из ребят не было страшно — все просто по одиночке наслаждались своим изменённым сознанием, всё больше и больше погружаясь в себя. И тут, совсем уж неожиданно, до этого не подававший никаких признаков жизни Самуэльсон выдал: — Я был в комнате пыток. Джуниор помнил, как громкий смех бесконтрольно вырвался из него. Он толком-то и не понимал, чего тут было смешного — гораздо сильнее, чем сама ситуация, его веселило то, как неистово угорал над этим Ульрих, трясясь и ударяя ладонью по полу, никак не останавливаясь. — Достаточно! — Дэйв свирепо посмотрел на хохочущую четвёрку — смеялся даже сам Гар, пускай и совсем тихо и уж точно не вникая во вряд ли существующую суть происходящего. — Вам перестанет быть так весело, едва вы сами окажетесь в комнате пыток, а ну встали, сейчас я вас туда отведу, и вам мало не покажется. И он отвёл — шатаясь и едва держась на ногах, Мастейн кое-как добрался до дверной ручки, окинул мутным взглядом пребывавшую в таком же состоянии компашку и решительно распахнул дверь, приглашая всех войти внутрь. Фонарик Дэйва внезапно замерцал, замигал и вдруг погас — теперь кругом было совсем темно хоть глаз выколи. Темно, жутко и… громко. Казалось бы, по всем углам таинственной комнаты было запрятано невиданное множество отбойных молотков — все стучали и гремели, один за другим и синхронно, ритм убыстрялся, а звук всё нарастал и нарастал до предела… Джуниор резко открыл глаза, тут же принявшись озираться вокруг, тяжело дыша. Странный, однако, сон — слабо помнится, когда же он в последний раз курил шмаль вместе с Мастейном; больно далеко это заходило, слишком много странных и непонятных девятикласснику вещей происходило во время этих не самых правильных посиделок. Как, впрочем, случилось и сейчас — вроде бы сон уже закончился, а невидимые молотки по-прежнему стучали — должно быть, кто-то отчаянно ломился во входную дверь. За окном едва светало, а некий гость уже назойливо просился в дом — интересно, кем же был этот умник? Чертыхнувшись, Эллефсон вскочил с кровати и торопливо побежал открывать. — Ёб твою мать, Мастейн, — иначе здороваться со своим тёзкой было попросту невозможно, — ты время хоть видел, дурак? Гневная тирада младшего Дэйва звучала хоть и с неподдельной злостью, но всё же немного приглушённо — недовольный ранним появлением вездесущего Мастейна, Джуниор всё равно старался ругаться потише и не разбудить родителей, по счастливейшей случайности не услышавших вызванную рыжим долбёжку по двери. — Кто-то, помнится, сам договорился порепетировать со мной перед школой, — старшеклассник закатил глаза и с наигранной обидой поджал губу, — твой бас так у меня и лежит, спускайся. — Пять утра, мудак, ёбаные пять утра, — ворчал по дороге Эллефсон, спускаясь по лестнице к своему соседу — нельзя было точно сказать, к счастью это или же к чудовищному невезению, но так вышло, что двух Дэйвов разделяла между собой лишь перегородка между этажами. Живя по соседству, парни виделись друг с другом даже чаще, чем с членами их собственных семей. Стало быть, отношения у них также успели укрепиться до прочнейшей, неразрывной связи, хорошо это было или плохо, — ты сам спал хоть? — Три часа, — Мастейн потёр покрасневшие глаза и встряхнул рыжей копной волос, показывая свой самый что ни на есть бодрый настрой, — вообще ништяк. Ты кофе хочешь? — на удивление точно предсказав дальнейшую реакцию младшего, Дэйв тут же опередил того, — только без этого твоего «хуйню ты варишь, а не кофе», не нравится — не пей, мне же больше достанется. — Мне сейчас вообще плевать, что пить, — заметил так и не выспавшийся после ночной подготовки к контрольной Джуниор, зевая, — а мы хоть ко мне вернёмся? Мне переодеться надо — не идти же в школу в пижаме. — Мои шмотки возьмёшь — ты что, ещё раз откроешь дверь, предки точно проснутся и всё, медным тазом накрылась наша репа, — Мастейн в решительном отказе помотал головой и достал из кармана свои ключи, открывая обшарпанную дверь нараспашку, громогласно стукнув ручкой о стену. Хорошо, конечно, устроился — живёт один, оттого и как ему угодно, ведёт себя соответствующе, то ночами не спит, то по несколько дней прогуливает, либо по каким-то улицам шляется, либо в кровати отлёживается после нескольких дней своих бессонных похождений. Впрочем, ни критиковать рыжего за его образ жизни, ни пытаться внести какие-либо поправки в его безнадёжно испорченный режим сна и находившийся в столь же плачевном состоянии табель оценок Дэвид как и не мог, так и попросту не хотел — Дэйв был старше его, и это была только и только его жизнь, которой он сам был в праве распределяться по собственному желанию. — Да мы по-любому их сейчас разбудим, — заметил Эллефсон, когда рыжий оглушительно громко сыграл недавно сочинённый им рифф, выкрутив колёсико на усилителе до максимума. — Не-а, — Мастейн покачал головой, — мы будем тихонечко. — Знаю я твоё «тихонечко», — не унимался Джуниор. Дэйв закатил глаза, но всё же убавил громкость. Получив от младшего удовлетворительный кивок и услышав, как тот, подключив свой бас, присоединился к гитаристу, Мастейн довольно улыбнулся и продолжил играть, высекая из струн звонкие ноты, прорезавшие тишину раннего зимнего утра.

***

— Блять, оденься, — Джуниор не смог удержаться от критики, увидев, как старший Дэйв, на котором из одежды было разве что банное полотенце, обёрнутое вокруг пояса, как ни в чём не бывало повесил на плечо гитару и начал исполнять какое-то весьма техничное соло, совсем не замечая, что вот-вот полотенце спадёт с его тощих бёдер, — тоже мне, стриптизёр нашёлся, — отругав рыжего бесстыдника, Эллефсон всё же подыграл тому, стараясь как можно реже смотреть в сторону Мастейна. — Да я оденусь, — отмахнулся тот, — ты мыться вали, твоя очередь, а я пока буду творить искусство — ты ведь знаешь, почему многие художники рисуют нагишом? Нет, не знаешь? Так вот — так больше вдохновения. Или ты посмотреть хочешь на моё воссоединение с музой? — Фу, гадость какая, — Дэвид поморщился, закрывая рукой глаза, едва заметив, что почти слетевшее полотенце держалось уже практически ни на чём, обнажая клок рыжих волос ниже живота Мастейна, — я, в отличие от тебя, к пидорасам себя не причисляю. — Сам ты пидорас, — ответил тем же Дэйв, — был бы я им, у меня уже давно стоял, но нет, — Мастейн приподнял гитару, демонстрируя отсутствие, так сказать, активности под полотенцем, — у меня не стоит, если ты не убедился… — Убедился, — тут же прервал показ басист, — я тебе верю, ещё не хватало тебе тут раздеться, — Джуниор усмехнулся, стыдливо отворачиваясь к окну. Заметив за стеклом щуплую фигурку другого девятиклассника, уверенно идущего по дороге и с любопытством глядевшего по сторонам, младший Дэйв помахал тому рукой. Увидев через окно его жест, Ларс ответил тем же и тотчас скрылся за поворотом. — Ты кому это сейчас махал? — тут же вскинулся старший, тоже заглядывая в окно. С высоты третьего этажа низенького дома виднелись свежепокрашенные полоски на асфальте опустевшей улицы и взлохмаченные дождём кустарники, но никак не люди. — Это я птичкам, — нежелавший разглашать своё весьма положительное отношение к Ульриху, мальчику телом слабому, но с выдающейся стойкостью душой, Эллефсон был вынужден соврать, указывая на стайку чаек, частых гостей в их прибрежном городе, — смотри, какие красивые, подобно нам, летят всё выше и выше. — Да уж, — Дэйв усмехнулся, нарочито демонстрируя скорее всего наигранное отвращение к подобным поводам для восхищения, — из нас двоих не я, а ты — самый голубой гомик; нормальные пацаны их камнями пиздят, а ты стоишь тут и ручкой машешь, да уж… Всё, пиздуй в ванную. Там на полу куча шмоток лежит — что хочешь выбирай, мне не жалко. Джуниор молча кивнул и перешагнул за порог, покидая комнату. На его губах стеснительно-невзрачным цветком расцвела снисходительная улыбка — всё же умилял его Мастейн со всеми своими попытками строить из себя всего такого брутального и неприступного бунтаря, пускай и относительно успешными. Эллефсон обернулся, желая подарить старшему Дэйву прощальный взгляд, тотчас жалея о своём решении — было неизвестно, что же хотел выразить своим жестом рыжий, поймавший на себе внимание младшего и тут же повернувшийся к тому спиной, приподняв полотенце и оголив зад. В любом случае, оставить это без какой-либо реакции было никому не под силу. — Нахера тебе веснушки на жопе? — не сдержавшись, тихо спросил Джуниор, разом ускоривший шаг в направлении к небрежно окрашенной белой двери санузла. — А ты зачем её разглядываешь? — тут же с немалым энтузиазмом вторил ему Дэйв, отвечая вопросом на вопрос. «А для чего ты её мне показал?» — подумал про себя Эллефсон, всё же не удостоив рыжего ни словом. Промолчать было грамотным решением — давным-давно Джуниор уже успел убедиться, что спорить с Мастейном было бесполезно.

***

Несколько придирчиво оглядев своё отражение напоследок, Дэвид бессильно махнул рукой и покинул ванную. Что же скажут родители — даже подумать было страшно… Уверенно начавший учебный год с вечно выполненного домашнего задания и идеально выглаженной рубашки и брюк, а то и пиджака к ним в комплекте, теперь же Джуниор шёл в школу, не до конца уверенный в своих знаниях, с горем пополам готовый к контрольной, так ещё и одетый как бомж! Мастейну, конечно, младший так и ничего не сказал насчёт измятой одежды, запятнанной пивом и кетчупом — компромисс пришлось находить самостоятельно. Дурное впечатление о себе удалось немного сгладить при помощи весьма просторного, а на его теле так и вовсе огромного чёрного пиджака, явно позаимствованного Дэйвом у кого-то из ребят постарше и фигурой покрупнее, пускай и выглядевшего на Эллефсоне немного нелепо, но всё же частично вернувшего тому присущую школьной форме солидность. Хорошо, что джинсы у Мастейна были не рваные, хоть и до болезненного узкие — и как он сам в таких ходил? — Во, молодец, — принялся зачем-то хвалить младшего Дэйва рыжий, завидев того в дверях, — напомнил мне кое-что: надо вернуть Гару его пальто, — стянув то с заметно расстроившегося Джуниора, лишая того единственной приличной детали своего нынешнего гардероба, Мастейн сам облачился в видавший виды чёрный кашемир, небрежно застегнув одну пуговицу, и предложил младшему взамен свою толстовку. — А ну отдай, — не собирался смиряться Эллефсон, — я лучше в футболке пойду, чем в этом говне. Оскорбленный весьма справедливым высказыванием, пристально смотревший на свои белые кроссовки, Мастейн нахмурился. Закончив шнуровку, он убрал ногу с тумбочки и звучно топнул о ковёр. — Говно у тебя в штанах, а кофта нормальная, — недолго подумав, рыжий снял с вешалки свою коричневую куртку, надел ту на себя, а пальто положил под мышку, мол, никто его не получит, и на этом всё, — ещё не хватало тебе в футболке зимой разгуливать — шоу через два дня, а тебе тут болеть вздумалось. — Один, два, — тем временем считал Дэвид, указывая пальцем на качественную обувь, почётно выставленную на ковре, — три, четыре, пять… Пять пар ёбаных «найков», каждая под сотку ценой, — вспомнив про те, что красовались на ногах самого Мастейна, любовно оглядывавшего девственно-чистую подошву, — шесть, блять. Куда тебе их столько? У тебя нет нормальной одежды, а кроссов — жопой жуй, в чём вообще прикол? — А вот так мне хочется, — безразлично пожал плечами Дэйв, поправляя аккуратный бантик из пока что незнакомых с нью-йоркской грязью шнурков, — ничего ты не понимаешь. Примерно так же «хотелось» чуть ли не каждому второму подростку, следовавшему моде. О том, что со своими убеждениями старшеклассник был не одинок, неплохо разбиравшийся в тенденциях своих сверстников Джуниор промолчал — мало ли, обидится ещё, начнёт возмущаться и ругаться; ещё и в школу ненароком опоздать можно, потратив время на разборки. Мастейна не переубедить, не перевоспитать, не переделать — ему-то, уже два года знакомому с этим рыжим недоразумением, давно пора было это запомнить. — Ещё шарфик надень, — тут же обёрнутый Дэйвом вокруг шеи младшего шарф оказался прокуренным, с прожжённой сигаретой дырой на конце, но тёплым, а на удивление мягкая ворсистая ткань даже понравилась Джуниору, — всё, выдвигаемся. «Какой заботливый, — поправив карман на неудобных джинсах, Дэвид улыбнулся, следуя за Мастейном, — конечно же, это он переживает за меня, только потому что я в его группе играю, но что, если… Ой, чёрт с ним, сейчас я это у него спрошу.» Широким шагом пересекая перекрёсток, парни всё ближе и ближе подходили к своей школе, ступая ногами по ковру из потемневших листьев, местами так и не убранных с улицы. В Нью-Йорке зим не бывает — только мокрый снег, промозглые дожди и на редкость неприятные ветра; никакой белой сверкающей красоты, просто холодная осень. Иногда Джуниор мечтал застать город именно в это время года в самом что ни на есть холодном и снежном проявлении; чтобы всё было примерно так, как в рассказах коренного скандинава Ларса Ульриха — сугробы по колено, каждый день приравнивается к какой-то фантастической экспедиции, ведь ещё и пробраться надо через все эти снежные горы, всюду можно кататься на лыжах и коньках, пить глинтвейн, чтобы согреться… Однажды младший отдыхал с родителями в Канаде, чьи пейзажи вполне себе соответствовали описаниям девятиклассника — Эллефсону ужасно понравилось; до сих пор он порой втайне представлял, как они со старшим Дэйвом в снежки играют да на лыжах катаются, только вот всё держал свои желания с фантазиями втайне, боясь, что Мастейн как обычно всё испортит своей бранью и критикой. Об этом и думал младший, жуя на ходу купленный Дэйвом шоколадный батончик, внутри души, конечно, мечтая о хлопьях с молоком — более полноценном завтраке. И всё-таки, проявлял же старший к нему какие-то чувства — иначе бы не стал останавливаться у магазина, выискивать в кармане мелочь и покупать девятикласснику что-то съестное; сам Мастейн, для своего скудного рациона на удивление относительно крепкий парень, редко тратил деньги на пропитание, предпочитая перехватить что-то в гостях у кого-то или же вовсе в столовке. Обернувшись на шедшего позади Джуниора, рыжий не без зависти облизнулся — зря всё-таки не купил ничего себе, пускай младший и настаивал, даже обещал деньги отдать потом; нет, Мастейн остался непреклонен, непоколебим и, несмотря на всё, в итоге голоден. — Хочешь половинку? — напоследок откусив немного от своего нездорово жалкого завтрака, Дэвид любезно протянул старшему батончик. — Нет, — жадно посмотрев на сладость, Дэйв упрямо помотал головой и заместо более-менее полезного перекуса достал из кармана пачку сигарет, — ты кушай, я в школе пообедаю. — Спасибо, — не без облегчения ответил Джуниор, тут же пихая в рот остатки батончика. С наслаждением прожевав всё, — не говорить же с набитым ртом; это мало того, что опасно, ведь был риск задохнуться, так ещё и до возмутительного неприлично, — вспомнивший свой так и не заданный вопрос Эллефсон выдохнул, продолжая: — Вот скажи мне, — изо рта младшего вылетела тоненькая струйка дыма; должно быть, немного перепало от во всю пыхтевшего сигаретой Мастейна, — ты обо мне заботишься из-за группы или же… просто так, Дэйв? — У тебя предки есть для этой твоей «заботы», — с ног до головы обдав тут же принявшего морщиться Джуниора дымом, рыжий презрительно скривил губы, — ты для меня — просто рабочая единица, можешь воспринимать это как угодно, но, да, мне нужен бодрый и энергичный парень, а не мешок с дерьмом — а то так мы этих петушков из восточного крыла и одолеть не сможем. Ничуть не обиженный максимально свойственной Мастейну грубостью, Эллефсон пожал плечами — Дэйву он, конечно же, верить не хотел и не собирался; что бы тот не говорил, младший по-прежнему это воспринимал как самую настоящую, даже местами любящую заботу и привязанность, пускай рыжий и так рьяно отрицал это, его право. В любом случае, в словах старшего была доля правды — музыкальный коллектив из соседнего крыла школы, по их собственной инициативе называемого Металликой, определённо требовалось во что бы то ни стало перегнать, просто в хлам разгромить. Огромное старое здание, построенное ещё при самых далёких предках двух Дэйвов, уже изначально являвшееся приличной школой, с увеличением городского населения было вынуждено отрастить дополнительный филиал — неотличимую копию первого дома, единственным отличием которого было то, что располагалось оно на соседней улице, чуть ближе в направлении запада. Обозначаемая тем же номером, новая школа всё же считалась за отдельное заведение. Программа обучения там была всё та же — и языки, и математика, и даже музыка, и там и там учительский коллектив нередко хвалили, но всё же существовала одна небольшая, но крайне значимая разница, в корне всё меняющая: в новом, западном крыле школы могли учиться одни лишь крутые парни и девчонки, восточное же — являлось жалким отстойником, и числились там только сплошные безнадёжные лохи. По крайней мере, так было, если верить тому же Мастейну; прислушавшись к словам Ульриха, выяснялось, что расклад событий несколько другой — в точности до наоборот. Испокон веков две половинки школы неизменно соревновались друг с другом, силясь обогнать ненавистного соперника. Вражда никогда не утихала, даже не притуплялась частой дружбой между учениками; товарищеские отношения Мастейна и Хэтфилда никак не мешали тем играть друг против друга на длившимся уже вечность маленьком районном чемпионате по футболу — после матча приятели, как ни в чём не бывало, частенько пили вдвоём, напрочь забыв о недавнем неподдельном желании разгромить противника, о жажде возрадоваться своей победе и увидеть чужие горькие слёзы поражения. Здороваясь на улице, Ларс и Дэвид ни на минуту не забывали о соперничестве; тот же Ульрих, вместе с Мастейном и его компанией, добровольно пускавшийся во все тяжкие, вечно помнил, что находился в тылу врага. Казалось, что желание перегнать во всём соседнее крыло детям передавалось вместе с учебной программой, тайными посланиями шифруясь в книжках, тоненькими намёками заявляя о себе в текстах, которые приходилось учить, может, соперничество умудрились сделать каким-то порошком, который подсыпали в обеды столовой и в воду из кулера, но суть была ясна — пускай и в свободное время от учёбы ребята могли дружить, едва начиналась школа, так сразу вместо привычного лица приятеля в голове появлялся железный, непоколебимый образ противника, которого требовалось сразить. — Ладно, — прервал его мысли Дэйв, выкидывая окурок в урну, — спроси меня ещё о чём-то, — тепло посмотрев на младшего, рыжий подмигнул тому и поправил его съехавший к воротнику шарф, — только нормальные вопросы гони, без твоей поебени сопливой. Должно быть, Мастейн имел в виду чувства, решил Эллефсон, подивившись выражению. Хорошее название, нечего сказать — самое то для того, кто строит из себя жестокого главаря школы с вечным всеобщим вниманием, но холодным, чёрствым сердцем мертвеца. — Как хочешь, — Джуниор пожал плечами, заглядываясь на едва видные звёзды утреннего неба, пытаясь с их помощью найти подходящую тему. Мальчику вспомнился его сегодняшний сон, — тогда расскажи мне ещё раз ту историю про Вика Раттлхэда.