Что-то кроме магии

— Следующим шагом, полагаю, станет борода до пояса и шуба в любое время года? — гость скептически огляделся. — Раз уж ты решил уподобиться Хагриду до такой степени... — Я тоже рад тебя видеть, — Квиринус продолжил выкладывать на стол письменные принадлежности. — Спасибо за портключ, очень выручил. — На тебя напали? — Меня выставили как неугодную персону. И недвусмысленно дали понять, чтобы держался подальше от Лютного. Но зато свежий воздух, свобода, ворчливый друг, жена в двух шагах... — Надо же, вспомнил о жене! — Снейпа, все еще стоявшего на пороге, оттолкнул в сторону пестрый вихрь. Влетев в сторожку, он наткнулся на Квиринуса и оказался Сивиллой, растрепанной и очень сердитой. — Жену предупреждать не надо?! Раз провидица, сама догадается?! — восклицала она, вцепившись в опешившего мужа. — В Лютном нет! В лесу нет! Я там со страху чуть не умерла... — Сивилла всхлипнула. — Хорошо, Хагрида встретила... В самом деле, за дверью топтался лесничий, похожий в сумерках на оживший холм. — Сиби, мне пришлось хватать манатки и убираться, пока хозяин не спустил меня с лестницы, — Квиринус обнял женщину, и она продолжала неразборчиво причитать, уткнувшись в его плечо. — Я не сомневался, ты догадаешься, где меня искать, ты же умница... В любом случае я собирался попросить Северуса передать тебе, где я. — Семейная идиллия. Какая скука, — прокомментировал Снейп. — Идемте, Хагрид, до утра мистер Квиррелл к общению не пригоден. — Ага, только это... за молоком завтра... пораньше! — крикнул Рубеус в открытую дверь. Где-то над их головами захлопала крыльями птица, испуганная его ревом. — Слышите, мистер Квиррелл? — Он слышит, — Снейп поднял над собой «Люмос» и заговорил громче: — Явится на рассвете с кружкой, прожорливый, как растопырник! — Иди в пень, язва слизеринская! — сквозь женский смех донеслось из сторожки. У хогвартского лесничего слова не расходились с делом. Квиринусу очень не хотелось вставать ни свет ни заря, но Хагрид накануне так расхваливал «парное молочко моей Ромашки», что у любого бы потекли слюнки. Солнце еще пряталось где-то за горами, но небо уже посветлело. Над ручьем стелился туман, трава побелела от первых заморозков и похрустывала под ботинками, напоминая о скором снеге. Квиринус, ежась от холода, прибавил шагу, думая о том, что после хорошей прогулки молоко от неведомой Ромашки должно показаться особенно вкусным. Кроме того, разбирало любопытство: как Хагрид при своих размерах умудряется доить корову? А мысль о козе и вовсе выглядела абсурдной. В хижине Квиринус лесничего не застал и отправился к другим постройкам, разбросанным между деревьями. Амбар на сваях, каменные сараи, загон, обнесенный крепкими бревнами — все хозяйство полувеликана отличалось прочностью и основательностью. От ближайшего сарая пахло навозом, в окошке под самой крышей горел свет и слышались какая-то возня и звяканье. Гость пошел на звук, заглянул в приоткрытую дверь и остолбенел: влажными черными глазами на него смотрело чудовище, огромное, косматое, с круто загнутыми вперед острыми рогами на бугристой, точно валун, голове. Монстр гулко сопел, выпуская из ноздрей клубы пара, и мерно двигал нижней челюстью. — Хагрид... — позвал Квиринус, не смея войти внутрь. — А, мистер Квиррелл! — послышалось откуда-то из-за спины зверя. — В самое правильное время пришли! Я сейчас. В этот момент движение челюсти прекратилось, и по двору прокатился басовитый рев, заставивший Квиринуса попятиться. — …а так она смирная, — оглушенный, он не сразу понял, что вышедший из сарая Хагрид что-то пытается ему втолковать. — Смирная она, говорю. В следующий раз заходите, не бойтесь. А вот и молочко! — он качнул в руке ведро, где плескалась густая голубоватая жидкость. — Так это и есть Ромашка? — сейчас, когда животное можно было рассмотреть полностью, Квиррелл изо всех сил старался вспомнить, где он раньше видел эту мощную темно-рыжую спину, длинный хвост и рога. Особенно рога. — Не может быть... Это двурог?![1] — Двурожица, — Хагрид задвинул в паз железный брус, служивший засовом, и понес ведро к хижине. — Ромашки обожает, страсть! Молоко двурога оказалось очень жирным, солоноватым на вкус и сильно отдавало грибами. Квиринус, сделав несколько глотков, прислушался к своим ощущениям: желудок не возмущался и был не против получить еще порцию. Видя, что гостю понравилось, лесничий тут же нацедил ему целый кувшин. Который и послужил толчком к откровенному разговору. — Я очень вам признателен, Хагрид, но мне бы не хотелось становиться нахлебником, — Квиринус отставил тяжеленный сосуд в сторону. — Вы сетовали, что вам не с кем поговорить, но, по-моему, бесед недостаточно. Скажите прямо, чем еще я могу быть вам полезен. Лесничий ожесточенно поскреб в затылке, вздохнул и, точно признаваясь в чем-то предосудительном, вполголоса сообщил: — Бумаги министерские заполнить надо. Мне буквы выводить — легче деревья валить, а бумажек целую телегу присылают... Раньше за меня директор отписывал, а теперь он прихворнул, и я уж не знаю, кого просить... Вот разве что вас, мистер Квиррелл! — Пожалуй, перо — это единственное, чем я владею в совершенстве! — рассмеялся Квиринус. — Охотно помогу вам справиться с министерской бюрократией. Только схожу в Хогсмид за чернилами и еще кое-какими покупками. — Зачем ходить, когда можно ехать? — от избытка чувств Хагрид так хлопнул Квиринуса по плечу, что тот присел. — Четыре ноги лучше двух! Раз уж с аппарацией никак... То есть я хотел сказать... — полувеликан смешался и замолчал. — Откуда вы знаете, что я не могу аппарировать? — резко спросил Квиррелл. — И что вам еще обо мне известно? — Простите дурня старого, — заросшее бородой добродушное лицо выражало самое искреннее раскаяние. — Профессор ведь строго-настрого предупредил, чтоб магию при вас не упоминать! — Профессор Снейп? — невольно улыбнулся сквиб. — Он самый... еще тогда, когда вы только пришли, и я потом за ним пошел. Вы того... Не переживайте так уж сильно, а? Я вот тоже волшебник, прямо скажу, никакой, — видя, что на него не сердятся, полувеликан приободрился. — И знаете что, мистер Квиррелл? Пёс с ней, с магией, был бы человек хороший. А вы хороший, это сразу видно. Идем в конюшню. — Не знаю, насколько хороший я человек, но всадник точно никудышный... — Ничего, Пятнашка не брыкливый, и вам он как раз по росту. Помня о двуроге, а также о любви Хагрида к различной экзотической живности, Квиринус ожидал увидеть гиппогрифа или кого-нибудь в том же роде. Но в просторной конюшне стояло две, на первый взгляд, обычные лошади. Правда, одна из них, вороная, в холке была гораздо выше человеческого роста, а ее копыта, укрытые длинным и густым белым волосом, размерами напоминали круглые сиденья табуретов в каком-нибудь пабе. Вторая рядом с ней смотрелась долговязым пони. Ее шкура походила на тетрадный лист, где школьник-неряха наставил чернильных клякс. Остальные чернила ушли на пышный хвост, а на гриву ничего не осталось: она белела первым снегом, отдавая в светлое серебро. Лоб, полуприкрытый густой челкой, странно выдавался вперед, словно недавно заполучил порядочную шишку. — Какая удивительная масть, — заметил Квиринус. — Ага, — Хагрид достал из кармана несколько морковок и протянул животным. Конюшня наполнилась дружным хрустом. — Пятнашку потому и не приняли в стадо. А еще потому, что рог не растет. Не веря своим глазам, Квиринус уставился на черно-белое чудо. Нахлынули непрошеные воспоминания: ночь, зеленый луч «Авады», лужа серебряной крови под безжалостно вздернутой за ноги тушей... — Неужели я буду ездить на единороге?! — На лошароге, — без тени улыбки поправил Хагрид. — Это Ночкин жеребенок, ему всего второй год пошел. Моя ж ты хорошая! — словно догадавшись, что речь идет о ней, могучая кобыла фыркнула и ткнулась мордой в плечо хозяина. У запасливого лесничего нашлись и подходящее седло, и остальная сбруя. Сын лошади и единорога спокойно дал себя взнуздать и терпеливо ждал, пока красный от смущения человек заберется ему на спину. Потом покосился умным лиловым глазом и тихонько заржал: не свались, горе двуногое. Так для городского интеллигента начались дни постижения премудростей лесной жизни. Пришлось менять и гардероб, и привычки: просыпаться на заре, носить сапоги и кожаную куртку вместо легких ботинок и мантии, много ходить, учиться работать топором и ножом, довольствоваться самой простой пищей. Ладони, не знавшие мозолей со времен археологических раскопок, вновь огрубели, лицо обветрилось, загорело, и шрамы на нем уже не так бросались в глаза. Лишний жирок исчез, окрепли руки и плечи. Сивилла была в восторге от перемен в облике мужа. Она переделала простецкое «Пятнашка» в благозвучный «Контраст» и, раздобыв где-то колдокамеру, уговорила Квиринуса прицепить к поясу меч, накинуть на плечи специально приготовленный бархатный плащ, оседлать верного скакуна и сфотографироваться в образе романтического героя на фоне леса и дальних гор. «И, Райни, умоляю, придумай что-нибудь получше «лошарога»! Кошмарное словечко!» — «Хагрид бы с тобой не согласился, но... как тебе «иппокорнис»? Нравится? Еще бы, латынь и греческий облагородят что угодно». Поначалу на журнальную работу не хватало ни времени, ни сил, но постепенно Квиринус освоился и вновь стал отправлять Лавгуду толстые пакеты со статьями и рисунками. Вся разница состояла в том, что почта располагалась не за углом, а за лугом. Полному довольству жизнью мешало одно: друг как в воду канул. Пролетел сентябрь, отсчитывал последние дни октябрь, а Снейп, мельком заглянув на новоселье, больше не появлялся. Квиринус уповал на Хэллоуин: в канун дня Всех Святых Северус обычно под любым предлогом сбегал из Хогвартса в общество единственных близких ему людей.