***
Мальчик окинул взглядом больничные стены и, раздосадовано хмыкнув, стукнулся головой о подушку. Переломанные ребра зажили, но боль в груди не унималась; повязку с левого запястья сняли, правое из-за сложного перелома должно было находиться в гипсовой тюрьме еще месяц. Полгода назад Шон и представить не мог, что его изобьют дубинкой («Или монтировкой? Ах, чертово сотрясение!») лицейские завучи. — Когда все пошло не так? — спросил пустоту мальчик, и дабы хоть чем-нибудь себя занять, принялся мысленно восстанавливать цепь событий.***
Конец марта.
В последнюю ночь весенних каникул Шон не мог уснуть, сказывались игры на балу в Темнии, несколько глав Стивена Кинга и, конечно же, сбитый напрочь режим. Принц бесцельно слонялся по коридорам дворца, когда услышал ругань из родительской спальни. Шон знал, что мама с папой любят подкалывать друг друга, но ссоры были редким явлением. Любопытство победило, мальчик припал к замочной скважине. Шиго и Драккен спорили о повстанцах, о том, какими методами нужно их уничтожать, как и с кем воевать. Шиго утверждала, что необходимо «зреть в корень», смерть Генриха ложь («кто, по-твоему, «разоблачающие книжонки» о нас строчит?!»), если отыскать и убить его «по-настоящему», то без лидера в миг распадется вся «шайка». Драккен пытался убедить ее, что пока они будут ловить «одного мифического парня», «шайка» разрастется до предела, а восстания и покушения станут ещё чаще. «Повстанцев, — говорил он, — следует истреблять как тараканов — быстро, точно и без лишних разбирательств». " — Если резать всех подряд, можно задеть обычных налогоплательщиков!» Шону не доставляло удовольствия слушать крики родителей, но страсть узнать, чем все закончится, пересиливала неприятное сосание под ложечкой. " — Три года назад мы уже пытались разбираться! Кто следующий должен погибнуть?! Элли? Шон? Может быть я?!» Воспоминание об убийстве Маргарет больно кольнуло сердце. Дальше принц слушать не стал, он вернулся в комнату и попытался уснуть, но мысли о том, что люди, которые лишили его двойняшки, столько раз хотели застрелить, отравить или взорвать родителей, сейчас где-то планируют очередные нападения и захват власти не давала покоя. Мальчик был солидарен с отцом: повстанцев надо резать без разбора, в конце концов, «адекватные граждане в мятежники не полезут, а если тебе нечего скрывать, то и репрессий бояться не стоит». Когда первые лучи нового дня мягко озарили спальню, принц надел зеленый мундир, служивший лицейской формой, и глядя в зеркало, произнес: «Я, Шон Седрик Липски, клянусь отдать все силы, а если потребуется, и жизнь для защиты моей страны, ма… Ее Величества королевы Шиго и короля Драккена, присягнуть в будущем на верность Ее Высочеству кронпринцессе Элеоноре Луизе. Клянусь! Клянусь! Клянусь!». Несколько часов спустя родители подвезли сонного мальчика к лицейским воротам, где уже поджидал его лучший друг Фредерик Лисовец, и, без долгих прощаний уехали, а ребята побрели в сторону корпусов. Фредди наследовал у отца не только роскошную шевелюру (густые рыжие кудри спадали почти до плеч, за что Шиго когда-то назвала его «принцесской»), но и любовь к светским беседам. Шон практически не слушал, лишь иногда кивал головой. В душе вновь зарождалась тревога, кажется впервые за годы учебы не интересовали тренировки, беготня на переменах, ночь страшилок, грядущий турнир…. Хотя большую часть года Шон проводил в лицее, он не чувствовал себя обделенным вниманием родителей, а тут захотелось быть с ними рядом двадцать четыре на семь, будто заранее наверстать то, чего больше никогда не получишь… — Эй, ты чего? — спросил Фредерик, когда друг застыл на пороге комнаты. Шону стало тяжело дышать, тревога стала невыносимой до такой степени, что, казалось, разорвет легкие; к глазам подступили слезы, в ушах звенели отголоски родительской ссоры. Повстанцы. Они снова в Шиготоне. Снова попытаются их убить. — Шон, — осторожно коснулся его Фредди, — ты в порядке? Принц без объяснений сорвался прочь. Когда он выбежал на стоянку, черный гелендваген уже катил по трассе, в другой раз Шон бы смирился… — Папа! Папочка! МАМА! Мальчик бежал, что было сил, падал, срывал голос, поднимался, мчался вновь. Наконец, его заметили. Драккен остановился, вышел из машины и тут же поймал сына в объятия. — Шонни, ты что-то забыл? — поинтересовался король, но мальчик лишь шмыгал носом, стараясь восстановить дыхание, а заодно — унять слезы. Видя это, Драккен крепче прижал его к груди. Мартовский ветерок развевал волосы, кругом все благоухало цветением лип и трав, птицы распевали чудные мелодии. Шон больно кусал щеки в надежде прекратить рыдать. Отец гладил по голове, но от этого становилось лишь хуже: мальчик сам не знал, почему. — Не успели мы уехать, как этот Чертёнок что-то натворил и подлизывается, — с иронией заметила Шиго, Шон бросился к ней. Королева обняла сына и удивленно взглянула на мужа, тот лишь пожал плечами. — Тебя что-то беспокоит, милый? — ласково спросила она, поправив мальчику волосы. — Ничего, — уверенно соврал Шон, — просто… Мам, вы же скоро приедете? Шиго и Драккен вновь переглянулись, их сын жил в лицее большую часть года с пяти лет, и еще ни разу не высказывал тоски по дому или родителям. — Кажется, я поняла, в чем дело, — вдруг заявила королева и, недолго думая, вручила мальчишке свой кашемировый зеленый шарфик. — Зачем? Он же девчачий! — Королевский, — поправила Шиго, — быстро надевай, даже спорить не смей! Как придешь, сразу обратись в медпункт, я же вижу, что ты заболеваешь! Шон глянул в автомобильное зеркало, кожа, действительно, стала «зеленее» обычного, из-за беспокойной ночи глаза выглядели стеклянными, завершали «вампирский прикид» огромные синяки. «Может, я правда болен и все тревоги от этого?» — пронеслось в голове мальчишки. После многочисленных наставлений, Шон который раз попрощался с родителями (вернуть шарф матери не удалось). — Сынок, мы тебя любим! — окрикнул отец. — Не взрывай кабинет химии, — добавила мама. — Прощайте! — махнул рукой Шон и, вспомнив о времени, заспешил в сторону лицея.***
— Тогда я видел их последний раз.***
Дальше была война. Сперва отдаленные звуки взрывов, потом ближе, потом слышалась уже стрельба, потом в коридорах стали появляться цветочные стенды с портретами ушедших на фронт старшеклассников. В расписание занятий добавились ежедневные (скоро — и еженощные) тренировки по сборке автоматов и укрытию в бункер. Требования к боевой подготовке ужесточились, но Шона это лишь раззадоривало, юный принц старался как никогда и снова был лучшим. Когда мальчики поняли (и невероятно тому расстроились), что на поле брани возьмут их нескоро, они принялись фанатично следить за новостями. Каждую победу отмечали как праздник, поражения — воспринимали за личную трагедию. К маю нервы ребят истрепались настолько, что без того эмоциональный Фредерик разрыдался на уроке литературы из-за гибели книжной собаки, а Шон поссорился с матерью. Однажды Фредди проснулся от шума измельчителя, взглянул на друга и тут же вскочил с постели. — Что ты делаешь?! Рыжий старался выхватить последние страницы газеты, но Шон резко его оттолкнул и сунул в аппарат оставшуюся бумагу. — Чему быть, того не миновать, — пояснил Липски, — хватит с нас этой драмы, стали как девки, ей-богу! Фредди демонстративно цокнул языком и, хлопнув дверью, выбежал из комнаты. Шон глянул на кучу обрезков — текст еще возможно было понять. Мальчик весь извелся, но с третьей попытки все-таки разжег в ладони зеленое пламя. Скоро обрывки статьи об аресте сестры и родителей превратились в пепел. Больше они не читали, Фредерик из принципа, Шон — слишком боялся.***
Конец июня.
После ночной грозы класс был полон запахом озона, солнечные лучи нещадно грели стулья и, даже сквозь жалюзи умудрялись слепить глаза, трое мальчишек на задней парте рассматривали прибитую осу, где-то далеко слышалось кряхтение старой газонокосилки. Подобная атмосфера частенько захватывала Военный лицей в конце учебного года: все учебники пройдены, контрольные написаны, ученики думают лишь о турнире, а педагоги — о долгожданном отпуске. — Смирись, друг, судьба тебе кучерявым быть! — усмехнулся Липски на очередную неудачную попытку Фреди выпрямить локоны. — Свои-то пакли давно видел? У тебя не волосы, а смерч на макаронной фабрике! — Они хотя бы есть, — заметил Шон, — помнишь взрыв на химии в прошлом году, когда у меня полбашки сгорело? Фредди рассмеялся. — Да, Шиго здорово тогда орала, я думал, она тебя придушит. — Не ты один, — улыбнулся Шон. Вдруг среди ребят прокатился всеобщий «ах!», мальчишки подняли глаза — оказалось, в класс зашла самопровозглашенная «королева средней школы» Кессиди Родригез. Вместо лицейской формы на ней красовалось платье, сделанное из Шиготонского флага, светлые волосы пестрели черно-зелеными лентами. В младших классах они с Маргарет были лучшими подругами: занимались черлидингом, делали браслеты из резинок и прогуливали уроки математики в актовом зале. Кесс выросла «типичной стервой из подросткового сериала», а также второй год носила титул «самой деспотичной старосты». Шона ее поведение лишь смешило, покоя не давал только один вопрос: какой в их возрасте стала бы Маргарет? — Когда Ее Величество триумфально вернется из этой нелепой ссылки, я представлю ей свою коллекцию. Уверенна, королева оценит мои таланты, ведь патриотизм сейчас главное, и никто не разбирается в нем лучше истинной принцессы Эллинбурга! Фреди тронул друга за плечо, а когда тот обернулся, показал забавную пародию на «истинную принцессу Зазнайку», Шон рассмеялся. Ребята настолько заигрались, что не услышали звонка, и далеко не сразу заметили нового учителя, который, вот уже пару минут, окидывал класс грозным взглядом. — Молчать! — наконец, рявкнул он, — третья парта среднего ряда, разъяснить внешний вид! Весь класс уставился на Кессиди, та не опешила и продолжила, как ни в чем не бывало рассказывать идею «патриотического модного брэнда», но учитель перебил ее уже на втором слове. — Символика бывшей власти запрещена. Снять! — Простите, сэр, — высокомерно протянула блондинка, — вы, скорее всего, еще не поняли, я — Кессиди Шейла Родригез, мой папа — мэр столицы Шиготона и деловой партнер Ее Величества королевы. Вы не имеете права мне что-либо указывать, берите учебник и… — Дочь Роджера Родригеза? — с подозрительной усмешкой переспросил мужчина. — Она самая, — улыбнулась девочка. — Поздравляю! твоего папашу расстреляли на площади три недели назад. Снимай запрещенную символику, недобиток! — Горите в Аду, — прошептала девочка и в слезах выбежала из кабинета. Средь ребят начался ропот. — Заткнулись! — педагог с бешеной злобой ударил тяжелой указкой по столу, в классе воцарилась тишина, — уже лучше, — прокомментировал он, — сегодня посмотрим фильм, и найдите кто-нибудь нашу горе-патриотку, ей непременно понравится. Фредерик, почуяв неладное, вжался в стул, Шон лишь нагло усмехнулся. — Посмотрим, чем он хочет нас удивить. Учитель выкатил к доске маленький столик, на котором стоял телевизор. После минуты помех (Фредди из-за растущей тревоги она показалась вечностью) на экране показалась Шиго. Совершенно изможденная, она гордо взошла на эшафот. За кадром раздалась автоматная очередь. — Нет! Учитель снял ремень и хлестанул им по лицу плачущую девочку, остальные смиренно зажали рты. Фредди глянул на Шона, у того дрожали губы. Дальше показали, висящие на стене, тела Драккена и Элли. После розовощекая женщина-следователь с упоением рассказывала, как «добывала» информацию у опаснейших заключенных. С каждой новой подробностью о пытках родителей и сестры Шон сжимался будто пружинка. Фредди хотел взять его за руку, но тут же дернулся — кулаки друга буквально горели. Тюремные пейзажи сменились полуразрушенным тронным залом Эллинбургского дворца. Круглолицый мужик, развалившийся на троне Шиго, представился королем Генрихом. — Начну с того, что целых двадцать лет мы находились под гнетом психбольного и опасной колдуньи, а если быть точнее — уродки… Шон выскочил из-за парты, ударом зеленого пламени снес телевизор и принялся остервенело добивать его стулом. Учитель пытался схватить мальчика, тот вдруг развернулся сам. — Подойдешь ближе — вгрызусь тебе в глотку! Повстанцы не брезговали кровью моих родных, я не побрезгую вашей! СДОХНИТЕ, ТВАРИ! Фредди пронзила жгучая головная боль, он и не заметил, как подключился к эмоциям друга: горечь, ярость, ненависть, страх, пустота… Разрывающая, словно мина, пустота…***
Шон поднял здоровую руку — все запястье было покрыто шрамами. Мальчик не помнил, как в приступе гнева разбил несколько зеркал в туалетах и, кажется, целое окно на одном из этажей. В памяти четко отразился лишь кашемировый зеленый шарфик, которым он подавлял крик.***
Фредди отыскал друга лишь к вечеру, тот сидел на холме, глядя в сторону парка. Рыжий неуверенно подошел и опустился рядом. — Как ты? — с трудом выдавил Лисовец, вполне осознавая, насколько глуп такой вопрос в данной ситуации. Шон поднял красные глаза и широко улыбнулся. — Превосходно, сегодня же родительский день! — мальчик обвел рукой опустевший парк, — Кстати, будешь пепперони? А какао? Клянусь, оно лучшее в мире, по секретному папиному рецепту! Ах, точно, его больше нет! Как и матери! Как и всей моей семьи! — У меня есть какао. Шон взял из рук друга бумажный стаканчик, глотнул остывшего напитка и в тот же миг выплюнул. — Черт! Да этот автоматовский суррогат пить невозможно! Что туда вообще добавляют? Шон кашлял и чистил язык так забавно, что Фредди не сдержал хохот, и обрызгал друга своей порцией «неясной смеси». — О, нет, — Липски серьезно посмотрел на Лисовца, — эти частицы содержат радиацию, уверен на все сто! Я умираю! Мальчик завалился, изображая мучительную агонию, и скоро дернул друга к себе. — Как будем жить дальше? — внезапно спросил Шон. — Не знаю, сейчас вообще тяжело что-либо планировать, — пожал плечами Фреди. — Мой дом, наверное, разрушен. — Ничего, проведешь лето у нас, — Фредерик оживился, — точно, это замечательная идея! Напишу своей тёте в Алмазнию, сестра матери, она тоже ведьма, еще занимается серфингом, усадьба наполнена магической живностью, а готовит, — мальчик зажмурился, — клянусь, ты подобного никогда не пробовал! — Лис, — расплылся в улыбке Шон, — чтобы я без тебя делал! Скошенная трава колола лицо, в небе порхали бабочки, природа светилась и благоухала летом, только вот Шону было не до этого, чем яснее он сознавал, что остался совсем один, чем больше об этом думал, тем сильнее холод и тьма поглощали сердце. К сожалению, даже присутствие рядом друга не могло того изменить. Перемена власти ощутилась довольно быстро: все портреты Шиго и Драккена убрали, запретили школьную форму, отменили ежедневное пение гимна. Младшие классы радовались лишним минутам сна и возможности посещать уроки в пижаме, средние, опасаясь порки, молча выполняли приказы, старшеклассники — сперва пытались устраивать бунты, взламывали лицейское радио, толпой распевали «Славься наша Королева!» за обедом, но после массовых исключений, даже самые ярые активисты осознали свою беспомощность. Однажды Шон проснулся от криков за окном. Мальчик выглянул на улицу и помчался к пожарищу. На заднем дворе пылало высокое кострище, растопкой служило все «шиготонское»: от флагов и портретов до учебников современной истории. Мальчик с криками носился по полю, умолял бывших приятелей остановиться, но те словно его не слышали. Знакомые лица в толпе становились чужими, Шон хватал горящие вещи, не чувствуя боли, да и какая разница, если вот-вот захлебнешься волнами одиночества. Тут его взгляд упал на черлидерш — одна за другой они бросали в огонь форму и помпоны, среди них была Кессиди Родригез, девочка собиралась избавиться от капитанской куртки, которую ей когда-то подарила Маргарет. — Не смей! Забыла, кому она принадлежала?! Быстро же ты под новую власть стелешься, патриотка хренова! Шон хотел вырвать вещь из рук одноклассницы, но та резко его оттолкнула. — Отстань, Липски, — заорала Кессиди, — твои родители сами во всем виноваты! Король Генрих — наш спаситель, если будем доверять ему…! Глаза мальчика безумно расширились. — Да ты хоть себя слышишь?! Как можешь такое говорить?! Ты же лицеистка, Кессиди! Подумай, что сказала бы твоя лучшая подруга! — Маргарет больше нет! — сорвалась на визг девочка, — как и твоих родителей, как лицея, как всего Шиготона! Смирись, наконец! — в свете пламени хорошо виднелось, что лицо ее при этих словах все блестит от слез, — Хочешь куртку? Забирай! В комнате мальчик внимательнее рассмотрел вещь: зеленая куртка с черными полосами оказалась на несколько размеров больше, явно новой и точно не принадлежала его сестре. Шон было пожалел о том, что так грубо отобрал ее у Кессиди, но тут присмотрелся к номеру — нашивка с цифрой «1» отличалась потертостями, стежки по краям были явно не фабричного образца. — Неужели она… Шон аккуратно вырезал нашивку и распорол нижний слой — оттуда выпало их семейное фото: Маргарет сама вшила его туда, когда ей доверили пост капитана черлидеров. «На удачу, — пояснила тогда девочка, — кулоны на тренировку нельзя, а так вы всегда будите со мной, прямо у сердца!» — Ты в моем сердце, Маргарет. Папа, мама, Элли, вы навсегда в моем сердце. Впервые за семь лет Шон отказался участвовать в турнире. Тренер была в ярости, лучшего фехтовальщика оказалось просто некем заменить, но мальчик рассудил, что выступать с теперешним настроем — только позорить команду и себя. Шон редко видел соревнования с трибуны, раньше он поднимался в королевскую ложу к маме с папой и оставшееся время обсуждал новую медаль. Теперь же мальчик сидел вместе с остальными, ученики много разговаривали, криками поддерживали любимые команды, взрывали хлопушки, только вот без голосов родителей бывшему чемпиону все это казалось тишиной. Черлидерши прыгали в новых блестящих костюмах морского цвета, среди них была и Кессиди — девочка широко улыбалась, подбадривала спортсменов и даже, отправила воздушный поцелуй новому директору. — Быстро же она переобулась, — заметил мальчик. Последний тайм Шон еле отсидел: его товарищи-фехтовальщики проигрывали команде на класс младше. На конечное объявление результатов он не остался, да и зачем? Кислые лица футболистов, черлидерш и борцов можно было увидеть завтра утром. Мальчик уже вышел с трибун и собирался пойти в домик, как услышал рыдания за раздевалкой. И хотя у самого на душе скреблись кошки, воспитание не позволяло вот так равнодушно бросить товарища, к тому же девчонку. Кессиди сидела на траве прямо в новенькой спортивной форме, тушь и блестящие тени из-за слез растеклись по лицу, в другой раз Шон, возможно, посмеялся, но сейчас что-то внутри заставляло искренне сопереживать однокласснице, пускай даже «переобувшейся». — Кесси, ты прекрасно выступила! Ну, чего ревешь? — Я совершенно разбита! — вдруг, заикаясь, выпалила она, — Как мы теперь будем жить?! Ответь мне, как?! Короля с королевой больше нет, моего папу расстреляли, квартиру в Эллинбурге обворовали и сожгли! Эти гребаные повстанцы даже кота моего забрали! Я просто хочу отвлечься от всего этого, а меня еще называют «генриховской подстилкой»! Я устала, Шон! Устала! Шон не ожидал такой откровенности, но приобнял девочку. Еще минуту та рыдала у него на плече, вдруг оторвалась и выпучила глаза. — Ах, да какое вообще право я имею тебе жаловаться?! Это так глупо! Кессиди вцепилась пальцами в туго зачесанные волосы, Шон продолжил гладить ее руку. — Всем сейчас трудно, Кесс. Ты не обязана быть сильной. Девочка выдохнула и утерла слезы. — Прости меня, Шон, — сказала она, — тогда на пожарище я слишком испугалась новой власти, много тебе наговорила… Я… Я недостойная лицеистка. — Ну, Кесс… — хотел поддержать ее мальчик. — Когда умерла любимая папина собака, он во всем графстве на месяц спустил флаги в знак траура, а тут… Это неправильно! — Мир вообще неправильный, — философски заметил Шон, — уравнения, глаголы, человеческие лица… Так если все кругом хаос, разве не легче просто научиться жить с этим, чем ныть из-за каждой несправедливости? Внезапно послышался голос спортивного комментатора, тот объявил победу класса Шона и Кессиди. Эта информация необычайно воодушевила мальчика, он вскочил под свет фонарей. — Мы выиграли турнир, к которому готовились весь учебный год! Выиграли, понимаешь?! Ладно, я бездельник, ты не оставила команду, а продолжила танцевать ради наших ребят! Не важно, что о тебе говорят, их победа в каком-то смысле и твоя заслуга! Ты имеешь право радоваться, Кесс! Шон обернулся на веселящуюся толпу и прислушался к музыке, в голове вспыхнула абсурдная, как ему показалась, идея. — Станцуешь со мной? Кессиди странно посмотрела на мальчика, Шон чувствовал себя придурком и жалел о сказанном, но тут блондинка схватила его за протянутую руку и вскочила на ноги. Ребята беспорядочно дрыгались в свете разноцветных огней, иной прохожий счел бы их сумасшедшими, но Шону с Кессиди было плевать: впервые за эти недели они чувствовали себя хоть немного счастливыми. Когда заморосил дождь, обычно чопорная девочка завизжала, хлопая в ладоши, схватила одноклассника и заставила вместе с ней кружиться вокруг собственной оси. Мир Шона превратился в несущиеся пятна, и в центре осталась лишь Кессиди. Раньше он даже не замечал, насколько она прекрасна: медовая кожа и выгоревшие прядки выдавали настоящую южанку, брекеты не уродовали, а придавали особый шарм улыбке, глаза… мальчик перестал дышать — глаза Кесс были в точности, как у его матери. Музыка стихла лишь к полуночи, тогда же и Шон с Кессиди решили разойтись по домикам. Ребята увлеченно болтали, специально выбирали дорожки подлиннее, но все-таки пришли к нужной двери. — Эх, почему мы раньше не общались? — улыбнулась Кесс. — Дай подумать, — демонстративно закатил глаза мальчик, — наверное, потому, что ты невыносимая зазнайка! — Что?! А ты клоун и вечно привлекаешь к себе внимание! Смотрите, лучший фехтовальщик! Смотрите, какие у меня трюки! — Я не говорю таким голосом! — Хорошо, но с остальным, значит, согласен?! Ребята звонко рассмеялись. — Даже не верится, что завтра последний день, — заметила девочка, — Еще и поезд до Эллинбурга в шесть утра отходит. — До Амбертауна в одиннадцать, — Кессиди вскинула бровь, Шон пояснил, — это в Алмазни, тетя Фредерика пригласила нас туда на все лето. — Ясно, значит, не встретимся, — потупила взгляд Кесс, — Или ты выйдешь меня провожать? — Еще чего! — усмехнулся Шон. — Высшее оскорбление! Шон снова расхохотался, Кессиди лишь улыбнулась. Девочка собралась, было идти в домик, как вдруг развернулась и крепко сжала мальчика в объятиях. Шон тут же почувствовал запах моря, смешанный с приторно-сладким ароматом ванильных духов — тех самых, которыми обливались почти все модницы столицы. Оставалось только закрыть глаза, откусить персик из дворцового сада и вот, он дома. — Спасибо тебе за все, Шон, — прошептала она, — до встречи в следующем году. — До встречи. — Эй, что ты здесь делаешь? Я искал тебя целый вечер! Фредди выскочил, словно черт из табакерки, Шон не успел сообразить достойную легенду и, вполне понимая, чем это ему грозит, выпалил другу всю правду. — Ты и стерва Родригез? — рассмеялся мальчишка, — почему-то я так и думал! Вы теперь встречаетесь? Шон цокнул языком и пошел прочь, но Фредерик не отставал от друга. — Уже целовались? — Хоть я не участвовал в соревнованиях, но шпагу то не сдал, — заметил Липски, — будь осторожен, Фредди. — Ах, так! — воскликнул рыжий, — тогда предлагаю спор: если я выиграю, ты рассказываешь всю правду, а если нет… — Кастрируешь свой язык! Лисовец айкнул от первого укола и бросился за другом. Ребята избегали района учителей, ныряли в кусты, если старшеклассники открывали ставни, а удостоверившись, что все тихо, продолжали сверкать шпагами. В конце концов, они настолько увлеклись дракой, что не заметили края холма и кубарем скатились на песчаный берег. Темно-синее небо расстилалось шелком, звезды сияли ярче блесток на форме черлидерш, лицейское озеро шептало баллады на языке волн. — Красиво, — заметил Фредди, — Ой, Шон, гляди, комета! Липски приподнялся на локтях и увидел, как свод пересек горящий хвостик. — Пожалуйста, пусть все будет хорошо, — загадал он. — Ты дурак?! — закатил глаза Фредди, — нельзя говорить желание вслух, оно же не сбудется!***
— Эх, а кто ведь знал, насколько этот рыжий черт прав…