Этюдный блокнот

Элеанор кладёт руку на его, но Гарри лишь глядит на неё мельком и продолжает борьбу с молнией на рюкзаке. — Да, я помню кто ты. У тебя растяжки на бедре в форме буквы «Р», верно? — Мне казалось, я нравлюсь тебе. — М… — он закатывает глаза, словно бы в раздумьях, но на деле давно уже подготовил ответ. — Нет. — Но ты так смотришь… — Это работа. Ты для меня лишь тело, да, красивое тело, но это как обертка от конфеты. И мне кроме обёртки другое не интересно. Только выйдя из тесной комнаты, Элеанор же шепнула на ушко местным, и, спустя неделю, по всему институту уже блуждал слух о нетрадиционной ориентации Стайлса, который, впрочем, был уведомлен об этом, но, как и в любой щекотливой ситуации, ему было плевать. Обеденный стол, за которым он обычно располагался мигом опустел. Если раньше здесь торчало сборище острых на язык дружков — в основном со спортивной кафедры и медфака, то сейчас одна только модель — паренёк ростом в сто семьдесят с кепкой, он по привычке зависал там со Стайлсом, активно жестикулируя руками во время захватывающего рассказа и энергично разжевывая остатки ланча, что каждый раз приносит в пакетике, бережно завернутым в фольгу. Стайлс же по натуре своей молчал ответно, лишь изредка отпуская односложный комментарий, из чего рассказчику можно сделать два вывода: а) он всегда очень внимательно слушает и не тщиться перебить в силу благоговейной вежливости; б) он не слушает. — Говорят, ты гей? — непринуждённо интересуется шатен, силясь запихнуть в рот как можно больше читос, будто играет в «chubby bunny». Гарри традиционно предпочитает продолжить молча гонять вилкой по тарелке обед. — Забавно! На самом деле, мне тоже нравятся мужчины, но вообще-то не только, но и мужчины в числе! Я типа бисексуал или пансексуал, да к черту, я не знаю в чем разница. Знаешь, как я узнал? Короче, когда я был мелкашом, в пятом классе примерно… Гарри уткнулся в свои брокколи, по обычаю слушая беспрерывную болтовню. Он вечно так тараторит своим высоким голоском, но, если честно, даже не раздражает ни капли. —…ну вот, а мама мне и говорит: «Это юношеский максимализм, Луи», а я ей… — Луи? — Да? — Тебя серьезно зовут Луи? — Да, а что? Тупое имя, я знаю. У меня ещё есть сёстры Фелисите, Фибби и Физзи и братик Эрнест. Как Хемингуэй, только Томлинсон. — Луи… Томлинсон? Так? — Да, при рождении Луи Остин, и, по-моему, это звучит лучше. — Луи Томлинсон… — Стайлс кивает и снова обращается к траве в тарелке. — А ты? — Что? — он вдруг осознаёт, что мыслями где-то далеко. — Как тебя зовут? — Гарри, — он замирает на секунду, будто вспоминает. — Стайлс. Гарри Стайлс. — Вау, — Луи приоткрывает рот. — Как красиво… Гарри Стайлс. Коротко и красиво. Красивая фамилия, даже придаёт какой-то характер личности. Ты ведь на художественном учишься, да? Ну, тогда точно соответствуешь. — Не дизайн. — Живопись что ли? — Да-да. — О, здорово! Так вот, об ориентации. Тебе нравится кто-нибудь отсюда? Стайлс оцепенел на миг и неосознанно нахмурился. Мальчишка… Луи, наверняка, он лишь вскрикнет «о, круто!» как обычно и отвянет, а так будет лезть ещё долго. Да, к тому же, Гарри даже не знает, кто конкретно нравится ему. Пятьдесят процентов моделей не светят лицом — повязки, маски, что угодно, и он был в их числе. Все, что у него было — это короткий набросок тела. — Да. — О! И кто же он? Стайлс на мгновение отрывается от еды и, выудив из рюкзака, протягивает свой блокнот: — Третья страница. Луи кивает и осторожно распахивает, будто боится, что ветхая бумага развалится под его пальцами. На первом листе только крошечная надпись печатными буквами: «Гарри Стайлс», доле название факультета и адрес института, ещё ниже номер телефона для связи. На втором одна из моделей — Элеанор — он хорошо знает ее, пусть даже здесь нет лица, он слишком хорошо ее знает. Настолько, что целовал подставленную ею фарфоровую шейку и двигал губами в ответ, двигал бёдрами, силясь сделать ей приятно, а наутро шептал, как она красива, а она просто разбила его. Глупая, глупая Элеанор Колдер. На третьем тоже тело, что, конечно, весьма ожидаемо, но это мужское, что тоже предсказуемо. Его руки подняты вверх, а таз чуть смещен влево, он будто танцует, и в целом похож на змею. Он стройный, но маленький, однако заметный животик выдаёт его — это природная худоба, а не результат животных тренировок. Рисунок обрывается там, где должна начинаться голова, так что и черт здесь тоже нет, но Луи очень хорошо знаком и с этим — рельеф груди, соски, колени, икры, руки. Он откладывает блокнот. — Он был в маске, верно? — Да. — И ногти были крашенные в иссиня-чёрный? — Да.? — И когда зашёл на нем была розовая толстовка или чёрная олимпийка? — Толстовка, да. Ты знаешь его? — Гарри… это я. — Да ну, — он нежданно оторвал взгляд от ланча. — У меня ещё одна пара. Можем через полтора часа встретиться в моей комнате? Я хочу сравнить. — Да, конечно. — Третий этаж во втором корпусе — моя комната 314В, там живет ещё один парень, но сегодня он ночует у своей девушки, так что можешь не стесняться. — Да, хорошо! Ты даже как-то оживился сразу. Ха, никогда не слышал, чтобы ты сказал больше трёх слов за день!

***

Вдоволь насмотревшись на вертящуюся перед ним фигуру, Стайлс повалил ее на кровать, нечаянно стукнув об угол и вызвав тихое «блять». Он уложил ладошку между сведённых бёдер и целовал. Луи ни в жизнь не мнил, что целовать можно так нежно, а когда Стайлс оторвался, почуял такую свежесть, будто вот-вот зубы почистил. — Почему все зовут тебя «Стайлс»? Можно звать тебя «Гарри»? — он обессилено выдохнул. — Как тебе хочется, — Гарри поднял ладонь выше и отвёл мизинец, коснувшись кончиком боковой части члена. Луи закусил губу. — Надеюсь, ты не встречаешься с той же Колдер, иначе выйдет неловко. — Нет, я расстался с ней два месяца назад. — Ты серьезно встречался с ней? Она же кроме как подлизываться и ластиться вообще ничего не умеет. — Мне было тяжко одному. — Я полтора года ждал. И я все ещё в смятении, потому что ты из аудитории это и есть ты из столовой, вы… разные? Даже голоса не похожи. — Я специально понижал голос, чтобы казаться, ну, знаешь, мужественней. — Засранец, — Гарри ненавязчиво просовывает язык в лунку между сахарных губ, и Луи распахивает уста. — Ты тоже нравился мне. Поэтому я подсаживался в столовой и пытался казаться круче в качестве анонимной модели, а когда пошли слухи, что ты гей, я чуть с ума не сошёл. Гарри сжимает в руке его член, и он пульсирует так, будто в нем бьются мириады сердец, а Луи смотрится как кот, которого чешут за ушком. Эйфория. Но Луи не остаётся в проигрыше и ловко расстёгивает ширинку чёрных скинни, спускает боксеры, и вот он, такой желанный Гарри — облизывает весь точеный разлет ключиц без зазрения совести, улыбается, когда старший берет инициативу на себя. — Ты знаешь, Луи, — он закрывает глаза от наслаждения, когда слышит сиплые стоны, водя кольцом из пальцев по чужому члену. — У меня смазки не водится в силу ненадобности, могу лишь по тихому спиздить презик у Карла. — Согласен… — Порву ведь, детка. — Не порвёшь. — Как скажешь. Гарри потянулся до полки и бросил пачку Луи на грудь. Он покорно вскрыл и, приподнявшись, все также смиренно одел, а после вновь улёгся на ступни Гарри, четко между раздвинутых ног, однако тот вытащил их из-под разомлелых лопаток и ухватил Луи за лодыжки, очутившиеся на его плечах. — У меня никогда ещё не было близости с мужчиной. — Я буду предельно осторожен. Гарри плавно двинул бёдрами в его сторону, войдя лишь на немного, но Луи тут же вскрикнул. — Расслабься. Не сжимайся, так будет легче нам обоим. Он застонал на выдохе, когда Гарри, исследуя, просунул чуть глубже. А со следующим движением, на глазках заблестели слезки, и он сжал в ладошках простыню изо всех сил. Нет, он определенно не хотел бы, чтобы это была спина Гарри. Ладно, он хотел. — Это только половина, малыш. — Мне плевать, давай уже. Но Гарри не стал входить полностью, он снова ограничился ещё лишь четвертью, и Луи вновь застенал, но уже куда слаще. Наверное, это и есть то самое балладное местечко. — Нашёл, — Гарри хихикнул. Он сделал ещё толчок, и Луи, к удивлению, тоже близился в его сторону, он упирался руками в матрас и притискивался теснее, и стонал все громче, и в голосе читалась ещё куда более рваная дрожь. Когда Луи без сил упал на постель, Гарри, разумеется, сразу вытащил. Будь то опытный любовник, он бы и кончил, наверняка, в него, а уж раз так, то он не будет мучить малыша. Гарри сам довёл себя до конца и прилёг рядом: перебирал сальные прядки волос и ласково целовал в лоб, укутывал одеяльцем и обнимал за грудь. И Луи никогда не чувствовал большей отдачи, чем теперь. И он сейчас не только о сексе.