Под Угрозой Выстрела

Изящные мужские руки подрагивали в голубом отсвете работающего монитора. Взгляд темных, широко распахнутых глаз, прикован к светящемуся экрану. Взрослый мужчина, с застывшим выражением на лице смотрел за сменой кадров в видеоокне, находясь так близко к экрану в кромешной тьме комнаты, что создавалось впечатление, будто там было написано будущее всего человечества. Ну, или его одного. Глаза лихорадочно блестели, отражая белые квадраты света. В голове нервно вертелось: "Этого не может быть! Этого не может быть!" Но вопреки его мольбам по ту сторону экрана, происходил самый разгар какого-то порнографического сюжета, где молодой, приятный внешне, мужчина, нежно целовал, медленно раздевая другого, черноволосого, выглядящего на восемнадцать лет с забавными витыми бочками. Так можно было подумать, не зная, какой возраст у действующих лиц. Вопреки здравому смыслу на это картине самое «молодое» лицо перешло рубеж 60, привычно-нагло использовало двадцатипятилетнего рыжеволосого юнца. Реборн накрыл ладонями глаза, как можно сильнее вжимая их в свое лицо, в надежде развидеть то, что он сейчас видел на видео файле, который ему без подписи прислал товарищ по несчастью с ручным крокодилом. Как бесплатное приложение к минувшей на неделе попойке. Если бы можно было отмотать видео назад, можно было бы застать прекрасный момент, где вусмерть пьяный взрослый, став восемнадцатилетним подростком по ошибке тестового препарата, проникнув в чужую спальную через окно, садится на мирно лежащее тело, и напрявляя на него оружие, снятое с предохранителя, в ультиматуме просит поцелуй. Спавший до этого мужчина, привстает, мягко берет в ладони чужое лицо, и приближает к себе. Он пытается что-то сказать, отговорить, но пистолет в руках нетрезвого прекрасный аргумент. Особенно от полу-беспомощного репетитора, поэтому Небо Вонголы сдаётся. А реальный-Аркобалено кривится так, как не кривился, входя в помещение с уже пару дней как разлагающимся усопшим. Будто в насмешку, предельная четкость картинки отображает всё в мельчайших подробностях: Первое касание губ. После которого с дыханием из юного тела вырывается тихое "Ещё". И вновь. И вновь. Пока наглый подросток в костюме полностью не ложится на чужую грудь, откидывая в сторону мешающее одеяло. Шляпа спадает с головы, давая увидеть подрагивающие черные ресницы и чуть нахмуренные брови в наслаждении приоткрытые губы, которые мягко изучает чужой язык. «Никчёмный Тсуна… проходил ли ты курс противостояния пыткам?» - мрачно думает мужчина, противоречиво чувствуя как поднимается какой-то тёплый трепет в груди. От которого ему, думающему разумом, становится ещё гаже. Как-то легко и незаметно невинные просьбы поцелуев стали дополняться откровенным итальянским шёпотом. Слова мешаются с шуршанием одежды и их сложно разобрать. Точнее, Реборн просто не хочет их разбирать. Не нужно быть дураком, чтобы понять чего просит его пропитая насквозь душонка, находясь под жёсткими запретами разума. А затем полностью освободившаяся от его оков. Руки Тсунаеши большие. В жизни они нормальные, обычные, мужские. С длинными пальцами и широкими костяшками. Но на его худом теле они смотрятся словно мадагаскарские пауки, облепившие рёбра. Но в жизни они обычные. Просто руки пуговка за пуговкой, расстегивают рубашку, стягивая за рукава темный пиджак, скидывают подтяжки с плеч. Кажется, Савада входит во вкус? Желание отомстить за годы унижений - понятная мотивация. Оправдывает его репетитор, говоря себе, что он хочет отвернуться, когда сухие губы ученика печатью ложатся на плоский живот. Пока на деле запечатляет волнующие кадры в фотографической памяти, впитывая в себя забытые за ночь картины, его резко прошибает ощущение. Низменное ощущение этих пальцев, на своей коже. Теплых, шершавых, аккуратных. С холодной полоской металла чётко на среднем - напоминая, что помолвлен он на Семье. Аркобалено судорожно хватает ртом воздух, обхватив себя, словно пытаясь защититься. Пока на экране руки Дона Вонголы мягко массируют его спину и ребра, он почему-то чувствует эти прикосновения на себе. Нежные, волнительные. Сладкие. Поцелуи ложатся ровным шлейфом на грудь, на мелкие пятна сосков, клеймят шею, а затем на мягкие губы бывшего наставника. Сильнейшее солнце. Худая рука зарывается в волосы, притягивая к себе, не давая отстраниться, уйти. Оставить его одного. Как странно... В паре хранитель-небо, последний всегда доминирует, получая урон. Когда другой подчиняясь, отдавая себя целиком, напротив, избегает его. Будто неправильное садо-мазо. Вот и сейчас, слишком резко дёрнув рыжие локоны, между пальцев остаются рыжеватые волосы. И настоящий Реборн даже испытывает сочувствие к цифровому ученику. Но Тсунаеши будто не замечает боли, лишь чуть нахмурившись, продолжая нежно посасывать чужие губы и невесомо водит кончиками пальцев по торсу, подмяв подростка, впившегося в его плечо, под себя, окончательно повалив на постель. Глядя на это Аркобалено становится не по себе. Какие мысли тогда крутились в голове ученика? Конечно, после такого ни о каком уважении не может идти и речи, и все же... О чем думал Тсунаеши в эти минуты? Фактически, вынужденный под дулом оружия дарить ласку ненавидимому в сердцах учителю-садисту? Смог бы он сам сделать это? Стерпеть приказной тон, угрозу жизни и подарить нежное наслаждение? Он не может разобрать выражение лица Савады. В воспоминаниях дымкой стоит туман. Это пугает. Что там, за ним? Наслаждение или отвращение? Соскользнув вниз по оголённому боку, пальцы мягко проходятся по черноте чужих брюк промеж бёдер, вырывая томный выдох. «Ну да, - невесело думает мужчина, - воздержание в 40 лет. Попробуй не завестись от пары поцелуев. Ублюдок». К безответственному себе у него была отдельная категория презрения. И как он мог допустить такое? Впрочем, теперь не имеет значения. Тсунаеши приходится заверительно огладить острое плечо, чтобы позволили оторваться. Давая прижаться в поцелуях к своей выразительной шее. Реборн сдерживает себя чтобы не в стыду прикрыть рукой глаза. Он поставил Саваде засос. Это фиаско!! Его руки стягивают чужой пиджак, словно берут в плен заложника. Пока чужие руки плавно стягивают его брюки. Точнее пытаются, натыкаясь на неснятую обувь. Со вздохом, Савада крадётся поцелуями ниже, оглаживая успевшие оголиться бёдра и придерживая икру, снимает лакированный кожаный туфель так, словно это был отдельный вид запретного удовольствия. Тёмная ткань соскальзывает с худых бёдер, словно бумага с багета. Тсунаёши склоняется к нему, заменяя собой пиджак. Тёплые ладони мнут застоялые в обуви стопы, растирают лодыжки. Он выцеловывает его щеки, ключицы… Так возбуждающе щекоча кончиками рыжих волос поджавшийся живот. Тёмная ткань тонкого белья призывно топорщится в середине. Слышен тихий щелчок. Пистолет упал на постель, теряясь в бороздах простыней. Подросток тяжело дышит, смотря чёрными, словно смоль, подернутыми возбуждением, глазами. Завитушки на висках подрагивают при дыхании. Это настолько невинно, насколько черна душа старого убийцы в этом теле. Поэтому, прикрыв глаза, слегка улыбаясь, Савада мягко целует юношу в кончик носа. Одновременно с этим, накрывая своей рукой его пах. Начиная круговыми движениями, дразняще водить по нему. Массируя сквозь ткань вставшую плоть. Отчего юноша тихо стонет, требовательно вжимаясь бедрами в ладонь. Давая понять, что он не потерпит большего промедления. Тсунаеши что-то говорит ему, своим глубоким, давно сломавшимся голосом. Кажется, спрашивает согласия? Наивно. Вместо ответа его за волосы притягивают к себе, рыча что-то грязное, провокационное: «F.O.T.T.I.M.I.» И Реборн не может смотреть как плавно ладонь ученика заходит за линию темных боксеров. Помогает только его собственная согнутая в блаженстве нога, частично закрывающая собой весь срам: ткань его белья, которая очерчивает чужую кисть... Тепло на его чувствительной, изнемогающей плоти. Его воображение играет явно против него. Меж двух теней на фоне окна сокращается светлое место, пока не исчезает совсем. Рука Тсунаеши мягко двигается между ними, лаская лишь одного, но напрямую. Бельё съехало, открывая его. Эту неприглядную, для другого мужчины, часть. Вонгола Детчимо не был би или геем. И на секунду Аркобалено зажмуривается, потому что вид собственного члена в объятии руки с перстнем Вонголы, это то ещё нервно-волнующее зрелище. Но не такое же, как последующий поцелуй, похожий на чёртово соитие. Он, старый извращенец, посасывает чужой язык, переплетая его со своим в нескрытой ласке, под такт с рукой. Его глаза прикрыты в наслаждении. Краска заливает лицо, а ноги расставлены так широко, что это уже даже пошло. Наёмник не может этого не заметить, наблюдая со стороны. Внутри что-то ухает, заставляя передёрнуть плечами. Потому что в паху, в его настоящем, принадлежащем трезвому ему, паху, натягиваются уже сформированные тугие узлы возбуждения. И это последнее, чего он хотел в этой ситуации. Другая рука мягко оглаживает его руки, накрывая пальчики, отрываясь, нежно проводит по голени, вверх… Тсунаеши чувствует, как дрожит чужое возбуждение. Как близко оно к пику. По сбившемуся дыханию. По выступившим бисеринкам пота на висках. По пульсирующей крови, отдающей в руку через твердую плоть. Савада подсовывает под его спину одну свою руку, нежно, но интенсивно двигая по члену, другой. И немного приподнимает его, под удивлённый, почти вскрик, - Взрослого мужчину!- Словно тот ничего не весит, прижимая к себе, а затем садится. Белые пятки потерянно скользят по простыни, сжимая до борозд. Тонкие пальцы мёртвым хватом впиваются в такое большое, покрывающее собой, тело одного из сильнейших небес. Острый нос прячется между плечом и шеей. Он изливается, вздрагивая всем телом, потерянно, глухо выстанывая в чужой воротник, жмуря свои угольные глаза до слез, от удовольствия порочной близости. Губы отстраняясь, тянут за собой прозрачную нить слюны, открывая также аккуратные мелкие красные точки на коже. Реборн все же прячет болезненно покрасневшее лицо между своих рук. Санта Мария! Он укусил его! Укусил!! Тёплые руки мягко опускают страстного юношу на постель, успокаивающе поглаживая, пока послеоргазменная дрожь не отпускает его до конца. Чтобы с удивлением обнаружить, что солнце Аркобалено хочет ещё. «А как ты хотел? - с злорадной гордостью, которая переплетается с непризнанной внутренней истерикой, думает Аркобалено, подпирая ладонью щёку, злая улыбка сама собой растянула лицо, - Ясно же что у стимулирующего атрибута либидо за счёт регенерации ого-го. Никчёмный Тсуна!» - цинично думает репетитор, - « Этого ты не мог предсказать, да? Поэтому сейчас ты встанешь и уйдёшь отсюда по своим делам.» А в следующую секунду роняет голову на стол, а затем максимально прилегает к экрану, судорожно сжимая кулаки. Потому что там, на цифровой картинке, всё с того же ракурса, ноги его копии мягко разводят в стороны. Каштановая голова наклоняется, и происходит самое компрометирующе-грязное, что он видел когда-либо в своей жизни. Широкий язык, проходится снизу-вверх, между половинок, от звёздочки ануса по поджавшимся яичкам и прямо к покрасневшей кожице стоящего члена, собирая белые капли, слегка сверкающие пламенным блеском, словно дорогой алкоголь. С губ юноши с экрана срывается жалобный голос. И это понятно. После оргазма его чувствительную плоть так беспощадно атаковали. На этот раз языком. Воображение невольно подсунуло абсурдную картину, где он, взрослый мужчина, стоит на коленях, грудью прижатый к кровати, словно демон разврата, познавая новую сторону плотских утех, заходится в предоргазменной дрожи, стиснутый по бокам этими же руками. Вспыхнув искрой, эта картинка стоит перед глазами как наяву, словно видение, не желая уходить или развеяться. И Реборну приходится помотать головой, чтобы вытрясти все ненужные мысли. Вид того, как истекающий член скользит между пальцев, по своему завораживающий. Более трогающий может быть лишь когда тонкие губы вбирают в себя твёрдый ствол, а затем выпускают оный, смешно дёрнувшийся от нетерпения и желания. Рыжеволосый мужчина не спешит, вновь накладывая на естество своего учителя руку, разведя пальцы, чуть придавливая пенис с боков и прижимая тот к подрагивающему животу, вбирает в рот одно из яичек, заставляя юношу согнуться на пополам, стискивая в кулаках простынь. Внизу у настоящего Реборна всё нестерпимо ноет. Но доходит до него это лишь когда томление сменяется колющей болью и склизким трением. Лишь тогда наемник изволит отпустить свои глаза. С удивлением видя оттопыренную ширинку, пропитавшуюся влагой. С раздражением он ставит увлекательное видео на паузу, и отворачивается, с лёгкой брезгливостью расстегивая верхнюю пуговицу, опускает вниз молнию брюк – он не любил это делать после получения проклятия. Также как и смотреться в зеркала. Вспоминая первые месяцы, они едва ли раз за неделю могли принять душ. Шок, ненависть, Надежда на то, что это все просто сон… И тело, что отторгает сам алкоголь. Как же прекрасно, что всё это кончилось! Чувствуя свободу, не долго думая, он обхватывает своё естество рукой, забираясь под линию белья, и делает сладкие, спасительные движения, чувствуя облегчение. Он прикрывает глаза, представляя горячую девушку из Торонто и её шикарную татуировку на грудях в виде розы, когда случайно задевает локтем мышку. Воспроизведение включается. И он по неосторожности бросает туда свой хмельной взгляд, продолжая неистово двигать рукой. Член зажатый меж разведенных пальцев, истекает, пока губы Савады клеймят внутреннюю сторону бедер, и к ужасу Реборна, в новом лёгком отстранении он видит блеснувший в темноте, язык. Который не скупясь проводит дорожку от паха до острой коленки, закидывая оную себе на плечо. А после обратно, склоняется к его паху. Или… ещё ниже. Сильные пальцы раздвигают мягкие половинки в стороны, и этого не видно, но язык размашисто проходит по сжатой звёздочек ануса, слегка надавливая на неё. Подросток стонет от незнакомых, но таких желанных ощущений. Приподнимая бёдра, давая коснуться себя больше. Глубже. Реборн неотрывно смотрит на это, почему-то представляя ощущение этого вторжения в свое сильное, мускулистое тело, которое становится таким беззащитным, открытым, чувствуя пальцами как плоть от этих мыслей лишь крепнет. И беспомощно утыкается в изгиб своего локтя, загнанно дыша, но не сводя полуприкрытых, подёрнутых пеленой удовольствия, глаз с проклятого монитора. Там, Босс, глава Альянса, Семьи Вонголы, беззастенчиво ласкает языком внутри тела бывшего Аркобалено. Сильнейшего солнца. То отстраняясь, то вновь входя плавными поступательными движениями, зарываясь меж стройных ног юноши, будто делал это не в первый раз. Его стоны, высокие, не прикрытые, жалобные, жаждущие, словно у подбитой чайки. Такие что даже дурак поймет, насколько ему сейчас хорошо под руками/губами другого мужчины. Пальцы на члене сжимаются плотным кольцом. Это не честно. Тсунаеши буквально берёт его сразу с двух сторон. Не щадит его юношеское тело, выласкивая дотошно искушённую плоть, как не ласкала ни одна женщина. Держа так и норовящие придушить, бёдра, на месте. Стойко терпя вновь впившиеся в голову смертоносные пальцы лучшего убийцы этого поколения. Который сейчас жалобно, беспомощно хныкал в его руках. Потому что ему было слишком, через чур, ненормально, до боли, хорошо. «Di Più! Di Più! Ах!!» Белые капли покрывают грудь, оседая на твердых пальцах липкими сгустками. И кажется что это конец, но нет. Савада отстраняется, выводит свой проворный язык из его узкого тела, лишь для того, чтобы заточить между губ так и не опавшую плоть, концентрируясь на налитой кровью головке. Посасывая её, проводя по ней языком. Он сжимает в тугое кольцо пальцев основание, с нажимом проводя вверх, а затем вниз. Эта атака уже не атака, а просто пытка. Издевательство, не регулируемое мировым соглашением. Он срывает свой голос от криков. Но Тсунаеши просто невозможен. По тому что другая рука ложится на бок, томно поглаживая ходящие ходуном ребра. Заходя за спину, проходится пальцами по позвонкам, а затем плавно переходит на внешнее бедро; потирают коленку, ведут дальше, по голени, а после порывисто накрывают ладонь мальчика с пожелтевшими, от чувств, глазами. Шепча что-то, от чего его выгибает дугой. Последние капли прилетают четко в родное, спокойное, не успевшее отстраниться, лицо. Под затравленным взглядом сжавшегося в кресле, киллера. В его руке склизкое, липкое семя, частично пачкает пол и низ стола. Он тянется за салфетками в нижнем ящике тумбочки. Реборн подрагивающими руками вытирает следы своего грехопадения, выкидывая те в мусорное ведро, а затем, чувствуя накатывающее расслабление и прекрасную пустоту в голове, вяло смотрит в экран. Видео уже подходит к концу. Там, оттерев мирно уснувшего учителя, Савада вдруг поворачивается лицом к камере, и с улыбкой, подмигивает. Аркобалено прошибает ледяной пот. *** На следующий день, Реборн на мгновение останавливается у открытой двери технической комнаты, где лучшее инженерное трио Вонголлы занималось своей рядовой работой – конструированием. Его глаза пугающе сверкнули, привлекая к себе внимание Шоичи и Спанера. - Чтобы к обеду все копии были у меня, извращенцы! – и не дожидаясь ответа, он удалился, под непонимающими взглядами пары глаз. Пока Джанни лихорадочно стирал пот со лба.