Надо смеяться над тем, что тебя мучит, иначе не сохранишь равновесия, иначе мир сведёт тебя с ума. (Кен Кизи — «Пролетая над гнездом кукушки»)
Мисс Чон суетилась с самого утра, исхитряясь как только можно и нельзя, жонглируя подносами с всевозможными деликатесами и кулинарными изысками параллельно с уборкой загородного домика. Ну как домика. Усадьбы двадцать первого века. На все вопросы Чонгука «на кой чёрт нам такие хоромы в Залупинске, если мы там бываем пять дней в году, а всё остальное время ютимся в крохотной квартирке с картонными стенами?» мама терпеливо (уже нет) отвечает, что на пенсии будет жить там, а сам Чон, раз уж ему так невтерпёж, может искать себе мамика и съезжать хоть завтра. Чонгук добросовестно искал мамика, но на горизонте пока маячили одни лишь парни с отрицательными значениями на счёте. Ну как парни. Парень. Но, как говорится, чем богаты. Безусловно, не так уж всё и плохо было с их квартирой. Просто на фоне загородного домины она без шансов меркла: неспроста же семья Чон принимала гостей именно в своей «усадьбе». Чтобы иметь представление о том, что Чонгук считает пределом мечтаний, стоит поподробнее изучить интерьер домика: это было довольно компактное сооружение в два этажа с отоплением, газом и всеми прелестями жизни, что за городом считалось роскошью; в дальнем конце участка красовался колодец, выполненный в том же стиле, что и сам дом: эдакая демоверсия этой махины. Классическая бордовая крыша имитировала черепицу какого-нибудь домика в провинциальном городе Италии или Черногории. Сразу в глаза бросалась любовь матери семейства ко всем средиземноморским курортам, потому что крыльцо было довольно-таки просторным для их северного климата. По мнению Чонгука это было нерациональным распоряжением выделенной территорией: всё равно погода располагала к завтраку на этой террасе крайне редко, хотя мисс Чон это не останавливало, и она укутывалась в сорок одёжек и выползала «дышать свежим воздухом», принуждая отца плестись за собой, в то время как довольный Чонгук наблюдал за ними из панорамных окон, выходящих на террасу и участок. Гостевая комната была самой освещённой, как раз из-за этих окон. В ней также была кухня, совмещённая с небольшим погребом, миниатюрный декоративный камин, который при большом желании можно было даже разжечь, пол с подогревом, полноправно несущий на себе все обязанности предыдущего, не самый просторный диван для компактных гостей, а также сердце любой гостиной — овальный стол с ажурными белыми ножками и кремового цвета скатертью, которую мисс Чон выбирала несколько месяцев. Чонгук однажды бессовестно поставил на ней пятно, капнув острым соусом от лапши быстрого приготовления, воровато огляделся и растёр футболкой, пока мать в немом шоке наблюдала представшую картину, застыв в дверном проёме. С тех пор скатерть лежит наизнанку, ибо такие ядрёные вещи не отстирываются ни одним порошком. Что было с неопрятным мальчиком и его злополучной лапшой? Для этого предполагаются иные рейтинги и предупреждения, к которым среднестатистический читатель не подготовлен. Всё выполнено в светлый тонах: белые стены, нежно-зелёные шторы и воздушный тюль, серебристые кашпо и глянцевые белые бра, украшающие стену над серым диванчиком, мраморная столешница и холодная неоновая подсветка, встроенная в кухонные шкафчики, которой мало кто пользовался. В туалете была автоматизирована подача мыла, и Чонгуку казалось это самой крутой фичей в доме. Там также стояла скамейка с салатовой обивкой, на которой сидели только дети, которым принципиально облазить каждую поверхность на новом месте. Для всех остальных жителей её наличие и по сей день оставалось загадкой. По соседству с ванной комнатой был угол бабули: он прямо пестрил различными зелёными оттенками. От неё и пошли все эти вкрапления оливкового, салатового и прочего зелёного недоразумения в оформлении остальных комнат. Мало кто вообще бывал на территории бабули, поэтому точно описать её хоромы будет затруднительно: виднелись какие-то коллекционные картины в старых рамах, древний скрипучий шкаф из тёмного дерева, совсем не вписывающийся в общий интерьер первого этажа, узкая кровать с потёртым изголовьем и небольшая банкетка цвета зелёной дымки. Никто не ущемлял бабулю, не вынуждал жить со всем этим барахлом, коим было усеяно всё пространство её комнаты. Просто «жалко выбрасывать, такие воспоминания связаны». Это, пожалуй, девиз любого человека в преклонном возрасте. И вишенка на торте: «Вот помру — делайте, что хотите». После таких слов и дискуссии как-то неловко продолжать. Ощущаешь себя извергом. Под лестницей находился отсек для кофеварки и ящичка со спиртным. Там обычно в разгар веселья собиралась мужская половина населения, в то время как женская потихоньку впитывала бутылка за бутылкой из винного погреба. На самом деле это был всего-навсего самый обыкновенный люк в полу, за котором притаился маленький холодильник с отсеками для бутылок. Всюду на стенах висели картины самого Чонгука, успешно окончившего художественную школу. Где-то были работы их знакомых художников, но для них мама выбрала менее почётное место. В основном это были натюрморты с едой: на кухне был минималистичный арбуз, нарисованный карандашами. Гости нередко путали его с распечатанным изображением и стеснялись спросить, зачем им распечатка арбуза в рамке, когда есть столько шедевров импрессионистов. Даже после того, как им сообщали о том, что это — дело рук их сына, их скепсис никуда не исчезал. По мнению публики, у художника должен быть свой неповторимый стиль, а не простецкая программа, настроенная на копирование реальности. Чонгук был категорически не согласен с ними, ибо с бедолаги семь потов сошло, пока он пытался достичь такого уровня мастерства. Да, это был далеко не предел, но натёртые с раннего детства шишки на пальцах, годы практики и изнурительных пленэров не могли не оставить после себя след. Чонгук был очень самокритичен, и ему было трудно принять похвалу: да, он улыбался, благодарил, делал вид, что его всё устраивает, но глубоко в душе редко получал удовлетворение от проделанной работы. На его счету тысячи и тысячи работ, но на стены он не стесняется повесить лишь жалкий десяток всего того, на что положил немало времени и сил. Собственно, комната юного художника была на втором этаже, как и остальные спальни. И это было единственное место в доме, не увешанное картинами. Здесь был прочный дубовый стол с выдвижными ящиками, настольная лампа, источающая тёплый свет, компьютер с изогнутым монитором и тёмной клавиатурой с радужной подсветкой. В углу стоял шкаф из того же иссиня-чёрного материала, на котором несколько лет пылились лук, арбалет, глок и старенький узи. На стенах висели сабли, безусловно, не заточенные и в ножнах, усыпанных драгоценными камнями, а у двери стоял кремовый раскладной диванчик, превращающийся в просторную и удобную кровать. Шторы были тёмные, едва ли пропускающие скудные солнечные лучики. Стены также были белыми, но казались голыми из-за отсутствия картин. Люстра была самой простенькой. Не то чтобы Чонгук был против роскоши, но витиеватые произведения искусства из Муранского стекла в комнату банально не вписались бы. На втором этаже было ещё три комнаты: родительская и две гостевых. Первая сочетала в себе классический белый цвет и золото. Дорого-богато, не совсем в стиле семьи Чон, но иногда побаловать себя можно. Две другие были максимально простыми, как и подобает вечно пустующим комнатам для редких гостей. Чердак как чердак, его описывать будет уже излишним. Стоит только сказать, что это было вечно холодное место, вне зависимости от времени года. Вернёмся, однако же, к суетящейся мисс Чон, командующий на кухне и выдающей чёткие указания растерянному мужу. Тот в панике мыл Айси лапки после прогулки и вертел головой во все стороны, наблюдая за мельтешащей женой. — И проверь кран наверху, он подозрительно булькает, — женщина договорила последнее предложение и глубоко вдохнула порции воздуха, потраченные ранее на безостановочную выдачу поручений. Мистер Чон благополучно забыл все указания, как только жена закрыла рот, и теперь судорожно припоминал свои обязанности. — И встреть мальчиков на станции, они приедут через двадцать минут, — добавила женщина и тут же спохватилась. — Батюшки! Через двадцать! Это же так скоро! Ноги в руки и бегом в машину, Минджун~а! — С кем он? — совершил очередную попытку быть причастным к жизни сына отец. — С Тэхёном, я же тебе рассказывала, — устало протянула мисс Чон, с лязганием заталкивая противень в духовку. — Чё за Тэхён такой? Не слышал, — нахмурился Минджун. — Потому что слушать иногда надо, что сын рассказывает, — с этими словами она подпрыгнула и треснула по мигающей лампочке, отчего та противно пискнула и вновь загорелась. Оперативно, ничего не скажешь. — Я слушаю, просто тщательно фильтрую, — недовольно ворчит мистер Чон и плетётся в прихожую, попутно ловя ключи от машины, любезно брошенные в него женой.***
Чонгук основательно подошёл в выбору электрички, поэтому теперь они с кайфом ехали в полупустом вагоне и в тишине любовались сказочными видами из окна. С утра все билеты значительно дешевле, поэтому за вполне щадящую цену они ехали чуть ли не в бизнес-классе с двумя балдёжными сидениями с мягкой обивкой. Не эти ваши кожаные табуретки с вонючими дедами, распластавшимся на всю изгвазданную скамейку и причитающими, что в их время в электричках не несло мертвечиной. Дело ведь вовсе не в том, что они уже одной ногой в могиле и прямо в этой ссаной душной электричке начали разлагаться. Зимой — пиздец дубак, летом — охуеть как жарко, и это никак не изменить. Эдакий вайб электричек. На приватизированный Чонгуком остров балдежа возле окна нагло ворвалась хитрая морда, принявшаяся активно дышать на стекло. Чон сразу же просёк фишку и присоединился к Тэхёну, создавая запотевшую территорию для своих художеств. Через несколько минут парни оккупировали уже несколько свободных окон и изрисовали их на удивление даже не членами, хотя Тэхён порывался. Успокоились они только тогда, когда все окна уже были обмусолены, и теперь с них постепенно стекал конденсат. Минджун по этому и понял, в каком вагоне чиллит его чадо: издалека заприметил крупную надпись «дорогу пенсионерам», специально отзеркаленную для людей на платформе. Количество шуток про старость увеличивалось вместе с децибелами, коими сопровождался смачный хруст коленей, и потому отец даже не смущался, когда сын в очередной раз напоминал ему о возрасте. Всё-таки это его ребёнок, и, проводя нехитрые вычисления, можно придти к выводу, что и сам Минджун уже давно дед дедом, хоть и считал себя свежим огурчиком. — Па-а-ап! — из вагона выскакивает возбуждённый Чонгук и отчаянно машет обеими руками, как будто от этого зависит его спасение, и в противном случае он так и останется коротать холодные вечера на этой вонючей и сырой платформе. Тэхён сдержанно улыбается и поднимает руку, чтобы перехватить культяпки младшего, которыми он до сих пор беспорядочно размахивал. — Знакомься, это мой отец, — по-деловому представляет Чонгук высокого темноволосого мужчину с цепким сканирующий взглядом, пристально изучающим Кима. — А это Тэхён, мы с ним вместе в больнице лежали, — пояснил Чон, не надеясь даже на то, что отец помнит о больнице. — За кого ты меня держишь? Конечно же я помню Тэхёна, — невозмутимо отвечает Минджун, которому почему-то запомнилось имя Юнхо. — Здравствуй, рад знакомству. — Здравствуйте, тоже очень рад, — любезно отвечает Тэхён и уважительно кланяется старшему. Сев в машину, Минджун тут же решил устроить Киму тест на прочность: загрузил вопросами, на которые, по мнению мистера Чона, должен знать ответ каждый уважающий себя мужик. Из этих же соображений у его сына на шкафу лежит оружие, которым тот в совершенстве умел пользоваться. Чонгуку пришлось также заучить технику безопасности, ознакомиться с разновидностями оружия, способом охоты в диких условиях и чисто мужицкое умение приготовить себе нажористое блюдо, чтобы мышцы после тренировки лезли изо всех мест. По словам Минджуна, у настоящего мужика даже мышцы сфинктера должны быть накаченные, чтобы, если вдруг кто присунет, прямо так и оторвать писюн этому педерасту. На этих словах Тэхён не сдержался и прыснул в кулак, за что получил осуждающий взгляд мистера Чона. — Запомни, сынок, облаву можно ожидать отовсюду, — приглушённо заговорил Минджун, подозрительно сощурив глаза, словно в данный конкретный момент выискивает признаки того, что после знака «Осторожно, олени!» на трассу выпрыгнет олень и изнасилует его. — Это какую ещё облаву? — Тэхён, которого посадили на переднее сиденье для более близкого знакомства, откровенно веселился, беседуя с отцом Чонгука. — Вот у Чонгука был друг… — Па-а, он и сейчас есть, ничего с ним не стало! — взвыл младший, которому, видимо, порядком надоел этот разговор. — Какая разница? Короче есть у него один знако… друг. Когда я его впервые увидел, подумал, вот это мужик! — он крепче сжал в руках руль и нахмурил брови, видимо, изображая этого самого мужика. — Я его звал с собой на рыбалку, делился куском хлеба, мы вместе под грозой сконструировали ночлег. Казалось бы, лучше друга не найти. Он и дров наколет, и анекдот забавный расскажет, и за политику перетрёт. А потом позвал его в баню, а он отказался. Я спрашиваю его, мол, как это ты не хочешь в баню! Я был готов даже оплатить. А он такой: «Там будут голые мужики — у меня встанет», — с этими словами Минджун раздосадованно стукнул по бардачку, отчего тот плавно открылся, включая внутри мягкую подсветку. — Вы про Мингю что ли? — догадался Тэхён, пуская все свои силы на сохранение непринуждённого внешнего вида. — Так ты его знаешь? И как он тебе? — оживился мистер Чон. — Ну так, нахальный парниша, умеющий постоять за себя. Ничего особенного, — пожал плечами Ким. — Ничего такого, за что его можно было внезапно возненавидеть. — Да я не ненавижу! Я с опасением отношусь. Будь у меня дочь, то ноль претензий, но как я могу пускать к нему своего сына? — Наверное, Чонгук не в его вкусе, раз уж они дружат. Я бы не настаивал на общении с человеком, который не готов делить со мной постель. Минджун на секунду задумался и косо глянул на Тэхёна, как будто оценивал его кандидатуру на роль нового братана. — Возможно, ты прав. Но я никому не позволю испортить многолетнее воспитание своего сына. Я вырастил его настоящим мужчиной, и пусть только эти геюги попробуют его искусить — не получится! — Это определяется не воспитанием, мистер Чон. Я не думаю, что такого гомофоба, как Вы, хотя бы кто-то смог бы переубедить. Вероятно, отец Мингю тоже не в восторге и отнюдь не воспитывал сына геем. — Это точно. Отец Мингю крутой перец, — согласился Минджун и мысленно добавил Тэхёна в категорию «друзья сына, которые вряд ли его испортят». — Расскажи про себя: где учишься, кем хочешь стать, почему общаешься с моим сыном? — Ну-у, — Тэхён с секунду размышлял над ответом и, придав голосу уверенности, начал свой рассказ, — мне семнадцать, и я учусь на первом курсе универа N*, увлекаюсь программированием, пишу статьи про биомедицинские установки да и в целом этим занимаюсь. У меня так-то полная свобода действий, родители недавно купили мне однокомнатную квартиру, сказали мне об этом после выписки, так что теперь я вольная птица. Жалко, конечно, готовить не умею, так что с едой возникнут трудности. Пытаюсь в экстренном порядке наверстать упущенное перед тем, как съеду. Понятия не имею, кем хочу быть в будущем, до сих пор метаюсь, а насчёт Чонгука, — парень запнулся и одёрнул руку, заметив только сейчас, как до этого нервно скоблил ручку двери, плавно подводя свой рассказ к части про младшего. — Он просто классный парень, — Ким поджал губы и, придерживаясь нейтралитета, обратил нечитаемый взгляд на мост, по которому они проезжали над быстрым течением ледяной реки. — Я умею готовить, хён, — подал голос поникший отчего-то Чонгук, наблюдавший за старшим через зеркало заднего вида. Тэхён глухо засмеялся и обернулся к младшему Чону, одаряя его нежной полуулыбкой. — Будешь ездить ко мне каждый день и готовить? — Ну почему же каждый день? Можно ведь наготовить впрок и приезжать раз в неделю, — хихикнул Чонгук, боязливо поглядывая в сторону отца. — Или вообще съеду к тебе и тоже буду самостоятельным! — Какая же это самостоятельность, если ты будешь жить с Тэхёном? — запротестовал Минджун. — Разделим обязанности и будем вести хозяйство, — пояснил Чонгук. — Без вашей с мамой помощи. Разве самостоятельность — это не возможность постоять за себя и своих близких? Не стоит же воспринимать всё буквально. — Если ты не шутишь, Гук~а, я в тебе разочарован! Какой путь ты выбираешь? Жить вдвоём с парнем?! — грозно прикрикнул отец и даже на немного потерял управление, чуть ли не заехав в сугроб. Чонгук насупился, скрестил руки на груди и скатился по сиденью вниз, бросая на Тэхёна взгляды, мол, видел, какой он у меня? Ким сочувствующе покачал головой и стиснул зубы, предостерегая накатывающую волну ярости. — А можно включить музыку? — учтиво поинтересовался Тэхён, на что Минджун отрицательно мотнул головой. — Но почему? — изумился парень. — Динамики забились, надо в сервис отвезти. Вместо музыки шум выдаёт, — пояснил Мистер Чон.🎶 Don’t be so shy (TikTok slowed) — Imany 🎶
— Take a breath, — предсказуемо раздалось с заднего сидения любимое лекарство Тэхёна. Ладно, возможно, уже не самое действенное, но, по крайней мере, приемлемое в обществе Минджуна. Минджуна, не понимающего английского и намёков, в отличие от прячущего нахальную улыбочку Тэхёна, узнавшего композицию, — rest your head, close your eyes. You're alright. Just lay down. Turn my side. Do you feel my heat on your skin? — выбор песни показался Киму не самым удачным лишь тогда, когда на долгожданном припеве, спетом каноничным томным голосом, его агрессия переросла в нечто иное, заставившее застёжку на штанах позорно зашевелиться. — Take off your clothes, blow out the fire. Don't be so shy. You're alright, you're alright. Take off my clothes. Oh bless me Father! Don't ask me why… — Гук~и, — сквозь стиснутые зубы сдавленно шипит Тэхён, у которого башню снесло от такого блядски проникновенного исполнения. — Может, другую? — Действительно, сын, что за похабщина? О чём песня? Чонгук невинно захлопал глазками и облизнулся: — Всё в рамках приличия, пап, тебе показалось. И отчего-то дрожащие руки Тэхёна, укрывающие пах от чужих глаз, тебе тоже показались.***
Чонгук не помнит точно, когда его недобойфренд и мама успели побрататься, но сейчас Тэхён уверенной походкой вваливается в прихожую и, не успев открыть дверь и впустить холодок в гостиную, завопил что есть мочи: — Сони нуна-а-а! — Для тебя Сони-щи, щенок, — рявкнул Минджун. — Для него нуна, — женщина бедром отворила приоткрытую дверь и, держа противень с уже готовым мясным блюдом, просеменила к парню, чтобы чмокнуть того в щёку: до лба не дотягивалась. — Тэхён~и! Каков красавец! Для кого так наряжался? — Для Вас, конечно же, — он искренне улыбнулся мисс Чон и тут же спохватился, — Вам помочь донести? — Немытыми руками? Избавь меня от этого гороха, пупс, и давай, живей в ванную дезинфицироваться после общественного места! — поторопила подростков женщина, не забыв напоследок легонько пнуть мужа. — Да за що? — Лицо попроще, — строго бросила Сони и хлопнула входной дверью перед носом мужчины. Что до Тэхёна, то он не то чтобы прямо сильно старался выглядеть на все сто. Ну, Чонгук так предполагает потому, что старшему не составляло особого труда выглядеть превосходно даже в самый обычный понедельник. Иначе как бы такой стопроцентный натурал, как Чонгук (ха!), втюрился в оборвашку с косматыми патлами, выбивающимися из банданы, в растянутой оверсайзной футболке и пижамных клетчатых штанах. Тэхён специально для празднества вернул свой натуральный тёмный цвет волос, уложил их и завершил причёску лёгкой тонкой банданой под цвет футболки, которая пестрила неразборчивыми чёрно-белыми рисунками: то ли листья, то ли просто любопытные абстракции. V-образный вырез выгодно подчёркивал острые изящные ключицы и доходил ровно до туда, до куда позволяли нормы приличия, а образ оставался ещё парадным и вполне презентабельным, но уже намекал на ощущение вседозволенности человека, выбравшего этот прикид. Поверх кофты парень накинул чёрный тканевый бомбер с вышитыми ненавязчивыми узорами, становящимися заметными лишь при подробном рассмотрении. Дальше классика: обычные чёрные джинсы и лакированные невысокие сапожки на каблуке чуть выше среднего, разумеется, по меркам мужчин, иначе Минджун не подпустил бы его к себе на расстояние пушечного выстрела. Чонгука мать не пустила на торжество (сильно сказано, но терминологию матери оспаривать чревато) в его «бомжатских» рваных джинсах, и нет, так не было задумано — Чонгук просто свинья неопрятная и порвал последние приличные штанцы. Проверенная классика вместо излюбленного мешка, в который можно было с головой нырнуть и не париться насчёт фигуры: как там что с какой стороны обтягивает, где какие складочки появились, как на попе село. На парне сейчас красовались зыкинские, как их гордо окрестила мисс Чон, тёмные брюки с завышенной талией, за что Тэхён готов в ноги кланяться Сони, ибо именно благодаря этим брюкам он в очередной раз чуть не слёг от пердечного сриступа, только лишь одним глазком взглянув на идеальные изгибы тела; как же удачно они подчёркивали талию младшего. Тэхён не верующий, но на эту фигуру он бы помолился. Чону никакого латекса не нужно, чтобы пробудить в старшем «сакральные» мысли — всего-навсего классические брюки и белая кофта с незатейливым узорами и воздушными длинными рукавами, скрывающими ладони подобно костюму Пьеро. На груди блестела аккуратная серебряная брошь, подаренная бабушкой. Вкупе с отросшими волосами, хаотично спадающими лёгким каскадом назад, и пробором набок это всё объединялось в очень нежный, утончённый образ сказочного эльфа. Одним словом, собрались как-то на Новый год трактирщик, эльф и сын сутенёра… Первого, к слову, до сих пор дрючила мисс Чон, сменяя одни поручения другими, уводя мужа от компании подростков, в которой он безуспешно скрывался под предлогом знакомства с окружением сына. — Минджун, кому сказала! Кран в ванной булькает, проверь, пока гости не пришли! — Тэхён~а, — позвал мужчина парня, обречённо выуживая из подвала инструменты, — разбираешься в сантехнике? — Я знаю одного сантехника лично, — отозвался Ким, неожиданно вырастая в дверном проёме. Минджун рассеянно вздрогнул и оглядел парня, словно не он только что его звал. — Чонгук~и тоже, он с ним там закорешился в больнице, да, зол… Гук~а? — Вигипи? Боже упаси, хён! — Что за Вигипи? — обрадовался отец. — Он нам скидку сделает? Раз уж вы знакомы, я могу его пригласить остаться за маленькое послабление. — Па-а, он гей. — Тьфу ты ёжкин дрын, сам справлюсь, — он всплеснул руками и огорчённо прокряхтел. — Нет, ну это надо, а! Столько полезных людей в негодность пришли! — Почему? — Чонгук взобрался на бочку с запасёнными на чёрный день запчастями и различными платами, которые отец потихоньку собирал из разной сломавшейся техники: от телевизора до стиральной машины. В самом углу мистически бликовал люк от старой стиралки, которому никак не могли найти применение, но выбрасывать ни Чонгук, ни мисс Чон не позволяли: всё-таки разные ситуации в жизни бывают, разные казусы случаются. Того и гляди — даже такая ерундовина пригодится. — А ты бы доверил кран больному человеку? — Минджун сказал это с таким выражением, будто озвучил очевидное, и сейчас сын всё поймёт, стукнет себя по лбу и извинится за глупые вопросы, но Чонгук на это только покачал головой и нахмурился. — Неужто доверил бы? — Я и жизнь бы такому человеку доверил. Ну, не Вигипи, конечно, но я готов умереть за Мингю, и ты этого не изменишь. Отец тяжело вздохнул и вернулся к своим поискам.***
Гости уже скоро должны были приехать, из-за чего мисс Чон была особенно нервной. То и дело подбегала к окнам, выходящим на задний двор, где располагались ворота, и вертела головой, выискивая угол, под которым видно улицу, а не отражение люстры и множества маленьких светильников гостиной. Чонгук пообещал встать на стрёме и сигнализировать ей, если вдруг чья-то машина была на подходе. Скооперировавшись, подростков послали подготавливать угли для барбекю. Несмотря на ответственный подход матери в плане снаряжения, дачные, набитые до нельзя пуховики и горячего напарника, Чонгук всё равно то ли воробушком, то ли неуклюжим пингвинёнком наворачивал круги вокруг сарая, пока Тэхён собирал барбекю-гриль и мангал одновременно, держа инструкцию по сборке одного в левой руке и другого — в правой. — Хён, я замёрз, — глухо ворчит младший в шарф, из-за чего его едва ли можно было понять. — Сейчас раскочегарим эту махину — погреешься. — Хён, со мной сейчас можно устраивать шоу, используя вместо жидкого азота. — Я бы тебя согрел, пупс, но ты глянь, как твой пахан таращится, — он мотнул головой в сторону панорамных окон, за которыми маячил отцовский силуэт. Во всём его образе особенно выделялись две подозрительно сощурившиеся щёлочки — Минджун пристально следил, как бы Ким не накосячил с его любимым барбекю. Чонгук насупился и вернулся к своей основной задаче: встрече гостей. — Что-то никого нет, — дрогнувшим голосом озвучил очевидное младший, — пора бы уже… — Сколько там времени? — Тэхён разогнулся и смачно хрустнул позвоночником, кряхтя аки дед. Он смахнул выбившуюся прядь и случайно размазал по щеке сажу, оставшуюся в мангале от предыдущего использования. — Без пяти час. Лиа всегда заранее приезжает, — обеспокоенно бубнит себе под нос Чонгук. — Приедут сейчас. Куда они денутся? В самом деле, через две минуты у ворот послышался хруст снега, промявшегося под тяжестью колёс Роллс Ройса. Чонгук, всё также переваливаясь с ноги на ногу, засеменил к калитке, громыхая связкой ключей. Длинный пуховик сковывал движения, а упрятанные в карманы руки лишали парня манёвренности, из-за чего он то и дело заваливался, чуть ли не ныряя в метровые сугробы. Скользкая дорожка усугубляла положение, зато Тэхён веселился, наблюдая за неуклюжим пингвином со стороны. — Чонгук~и-и-и! — раздался из-за елей визг женщины, вероятно, той самой Лии. Что же, традиции не нарушает — приехала ровно на три минуты раньше. Входная дверь с грохотом отворилась, и оттуда выскочила разгорячённая Сони, услышавшая знакомый голос. — Это чё получается, я зря Гука на стрёме поставила? Тебя ж за километр услышать можно! — она стремительно сбежала по обледеневшим ступенькам и бросилась в объятия подруги, посмеивающейся с ошалевшего лица Чонгука, застывшего на полпути. Так и не доковылял бедолага. Он только собрался пыхтеть и ползти назад, как Лиа в несколько крупных шагов настигла его и сгребла к себе, тиская и щипая за слабо выраженные щёчки. — Ах! Не кормят моего маленького! Совсем исхудал… — она лучезарно улыбнулась и ткнула парня в красный от мороза нос. — Какой ты стал большой. Красивый до смерти, отбоя от девчонок нет стопудово. — Это только ты так думаешь, — хмыкнул Чонгук, тем не менее гордо расправляя плечи. — А кого это вы там запрягли? — Лиа оценивающим взглядом прошлась по Тэхёну, подмечая для себя некую экзотичность в его внешности, пока непонятную ей, но бесспорно Ким ей понравился. — Это Тэхён~и, — пояснила Сони, слабо подталкивая подругу к дому. — Пойдём, я Вас попозже познакомлю, а сейчас быстро в тепло! — А можно с вами на передышку? — взмолился Чонгук. — Так, ну-ка бегом на караул! — скомандовала мисс Чон и поторопилась зайти вслед за Лией в дом. — Тьфу ты, ёлки-иголки…- младший от досады пнул шишку, задев случайно выбежавшую на дорогу белку. Та как ошпаренная отскочила от снаряда и скрылась в ветках. — Зато у нас тут продвижение — я собрал мангал и барбекюшницу. — Барбекюшница? Она так называется? — Чёрт её знает, тебе принципиально? — Сейчас — нет. — Заебца. Тащи решётку — будем кашеварить.***
Встретив всех гостей, парни благополучно слились в закат, прихватив с собой только что приготовленное ими мясо и различные острые закуски, среди которых каждый нашёл бы себе блюдо по вкусу. Стол мисс Чон всегда поражал своим разнообразием и изысканностью кушаний, и Тэхён это оценил при первой же встрече с этой милой женщиной. Свалив надыбанные вкусности возле монитора, Чонгук принялся искать в интернете нашумевшее аниме, которое обещал Югёму посмотреть в срочном порядке ещё пару месяцев назад. Начало их не впечатлило, также как и продолжение, поэтому Тэхён предложил просто поболтать ни о чём и обо всём одновременно — всё, как они любят. — Ну нет, я не согласен, — возразил Тэхён, распаляясь, как это обычно с ним бывает во время дискуссии с Чонгуком. Именно с ним и ни с кем более: запал жалко тратить на пустые разговоры с пустыми людьми, — ведь, как завещали классики, дело вовсе не в образовании, а в вытаращенных глазах! — Порой я не могу понять: ты наблюдательный или начитанный, хён. И всё же уточню: что ты имеешь ввиду? — Мы часто видим то, что хотим видеть и отчаянно отрицаем факты под впечатлением от увиденного, — пояснил Ким. — Ты говоришь: мой отец — убеждённый гомофоб, это нечто вроде религии и это идёт изнутри, то бишь не воспитание, а внутренние установки. А я тебе скажу: мы слепо верим яркой картинке, отложившейся в воспоминаниях и позже отказываемся принимать сотни опровержений того, во что сами уверовали. И будь он хоть какой академик или доктор наук, человеческой наивности у него не отнять. — И как нам это исправлять? Может, мы сами наивны, раз уж думаем, что сможем повлиять на него? — Возможно, — допустил Тэхён, — но это не мешает нам попытаться. Чонгук покачал головой, погружаясь в раздумья. С ним часто такое бывает: начнёт колебаться как маятник и так и будет шататься из стороны в сторону, пока его не окликнешь. Тэхён наконец-то обратил внимание не остывший кусочек мяса в его руках, покоящийся там ещё с самого начала их разговора, быстро закинул его в рот и запил земляничным морсом под тем же пытливым взглядом младшего. Не выдержав, он вопросительно мотнул головой: — Чего? — У тебя губы испачкались, — объяснил Чон. — У тебя тоже. — Пойдём умоемся, — всё ещё находясь в прострации, подобно зомби пробубнил Чонгук, поднимая за собой старшего. Тот послушно проследовал за ним в ванную. Кран всё также опасно булькал, не подпуская к себе двух отважившихся чумазиков. Парни с опаской посмотрели сперва на кран, затем друг на друга. — Я так понимаю, пахан с задачей не справился? — Он вроде сказал что-то по типу «тысяча чертей, ебись оно всё конём» и пошёл жарить перцы, — задумчиво почесал затылок Чон. — Тогда за салфетками? — предложил Тэхён, разворачиваясь к выходу, но Чонгук каким-то излишне дёрганным движением перехватил его руку, притормозив. Тот вопросительно глянул на маленького авантюриста, но так и не сдвинулся. — Не хочу спускаться, — капризно протянул Чонгук, придвигаясь ближе к брюнету. Недопонимание резко сменилось бесстыжим удовольствием от близости чужого тела, и он беспардонно припечатал к себе младшего, прикрывшего от наслаждения глаза. Руки быстро нашли своё место на плечах Кима, чем тот воспользовался, перекладывая их ещё дальше, тем самым вынуждая ещё сильнее сократить расстояние между их лицами. — Я Вас понял, сию минуту всё почистим, — ухмыльнулся Ким и тут же прошёлся языком по блестящим солоноватым губам. Чонгук сдавленно мычит, не размыкая губ, и склоняется в сторону, полностью расслабляясь и отдавая себя на растерзание Тэхёну. А он и рад пользоваться чужой отзывчивостью и щедростью: жадно лижет губы, грубо углубляя поцелуй, держит в жарком плену дольше, чем могут себе позволить их лёгкие, заставляет задыхаться и жалобно скулить в поцелуй, шумно дышит и вкрадчиво шепчет в предоставленную ему лебединую шею очередные пошлости, от которых Чонгука конкретно ведёт. Младшего всегда раздражали откровенно сосущиеся парочки; всё ему в них казалось омерзительным, и он, хоть убей, отказывался принимать тот факт, что сам плавится в руках Кима, сам отчаянно целует, с громким характерным звуком отлипая от припухших губ, сам несдержанно стонет, когда ощущает тэхёнову ладонь поверх чувствительных сосков: запрещённый приём. — Грязно играете, Ким Тэхён, — хрипит он, прогибаясь от непозволительно-охренительно приятных ощущений, вызванных безобидной стимуляцией. — Грязно — это по-нашему, — старший расплывается в лукавой улыбочке, опуская руки на талию и сжимая её до покраснений. Чонгук шипит и сильнее впивается ногтями в загривок, жмуря глаза от болезненных ощущений, растекающихся по телу блаженной патокой — так, как он любит. Когда их безобидная игра начала набирать обороты, Чонгук неохотно отстранился и лениво приподнял потяжелевшие веки, изучая острые линии ключиц расфокусированным взглядом. Его всё ещё немного пошатывало из-за будто бы ватой набитых ног: казалось, сделаешь шаг в сторону от старшего и поцелуешься с кафелем. Только вот Ким собственник и вряд ли такое допустит. — Надо, наверное, сдать батю, — нарушает тишину Чонгук, всё также заторможенно моргая, дыша через раз из-за похотливой скотины, массирующей своими непростительно восхитительными руками его бока. Фетишисты проклятые. — Ты самая смелая крыса, золотце, — шепчет Тэхён и оставляет мокрые следы на висках, скулах, приподнимает голову младшего за подбородок и слегка прикусывает острую линию челюсти, после чего зализывает укус и мягко касается губами. — Тормози, Тэ, мы здесь не одни, — напоминает Киму младший, с трудом отлипая от него и на ходу поправляя причёску. Он ещё какое-то время постоял у зеркала, наводя красоту, отряхнул зачем-то Тэхёна (не зачем-то, а ради удовлетворения физиологических потребностей), и, уже собираясь выходить в свет, с ужасом обнаружил последствия их кошачьего умывания. — Хён! Смотри! — он запрокинул голову и обречённо рассматривал расцветающее пурпурными красками пятно на молочного цвета шее. Его такая эстетика не привлекала, но на его коже это почему-то смотрелось вполне лаконично. — Я не нарочно, — искренне сожалеет Ким, разглядывая внушительных размеров засос, — честно. — Верю, только он от твоих раскаяний меньше не станет. — Видел лайфхак с венчиком? Вдавливаешь и прокручиваешь… — Замечтательно*, хён, только для этого надо спуститься и привести адекватные доводы, нахрена нам вообще понадобился венчик. — Ну, с тем же успехом можно использовать и другие предметы. Там всего лишь важно разогнать кровоток, и он станет менее заметным, — объяснил Ким, с видом доктора изучая пёстрый синяк. — Есть мысля, — он завёл руки за голову и какое-то время копошился, после чего с победным «ага!» развязал свою бандану и виртуозным движением рук превратил её в милый шарфик с очаровательным узелком сбоку. — Гламурненько, — оценил свой вид в зеркале Чонгук, вертясь в разные стороны. Выглядело и вправду вполне сносно, как будто так и задумывалось. — Ну прям модель Chanel, — присвистнул Ким. — Они там страшненькие ведь. — Ну, на Victoria’s Secret не тянешь пока, — с видом критика заявив Тэхён, ловко уворачиваясь от пинка. — Да я это к тому, что ты пока что в одежде! Чего брыкаешься? — Пока что? — переспросил Чонгук, не сдержав пошленькую ухмылочку. — Пока что, — твёрдо ответил Тэхён, даже не пытаясь сделать вид послушного мальчика. Одним словом, безбожники. На первый этаж Чонгук спускался с молитвами, боясь быть схваченным и отчитанным своим консервативным отцом. Всё-таки настоящие пацаны такие шарфики не носят. И неважно, что за этими гламурными аксессуарами скрывается не менее пацанский засос — пахан не поймёт. Молитвы безбожников никто не слушает, и именно поэтому, как для себя решил Чонгук, его и перехватили, стоило ему оказаться на последней ступени этой лестницы в преисподнюю. — Чонгук~и-и-и! — в очередной раз за день раздался истошный вопль тётушки Юнджи, — мальчик мой, какой ты нарядный сегодня, загляденье! И у тебя как будто бы блеск для губ, я не ошибаюсь? — хитро улыбнулась она, абсолютно уверенная в собственной догадке. — Очень похоже на бальзам с перцем, знаешь, для увеличения объёма. Тебе так идёт! Пользуйся им почаще, у тебя сразу лицо такое выразительное становится. Бальзам для губ ехидно улыбался за спиной у Чона, непринуждённо разглядывая очередную картину, написанную младшим: здесь уже был осенний пейзаж, розовое солнце на сером небе отражалось в заросшем водорослями озере, небольшая белая церквушка с голубыми куполами смягчала насыщенную жёлто-оранжевую листву в левом нижнем углу, позади свежими красками играл изумрудный простор поляны, укутываемой в сизые оттенки: лёгкая дымка чуть застилала тёмные силуэты елей вдалеке, а на переднем плане, на гнилом мостике сидел одинокий мужчина, свесив в воду босые ноги. Очень самодостаточная картина, не нуждающаяся в громоздком багете с витиеватыми узорами. Вполне достаточно обычной белой рамы. — Хорошо, тёть Юнджи, учту, — нервно улыбнулся ей Чонгук, протискиваясь на кухню. — И шарфик у тебя пушка! — напоследок крикнула убегающему от неё племяннику женщина. На кухне его поджидал босс и препятствия попроще: отец с остальными гостями. Все оценили креативное решение модельера Ким Тэхёна, разумеется, кроме Минджуна, скептически оглядывающего «пёструю тряпочку». — И что это такое? — строго начал он. — Дорогой, не заводись, — попыталась утихомирить мужа Сони. — Так сейчас модно, да, Гук~и? — Наверное, — буркнул младший Чон, копошась в ящике с кухонными принадлежностями. — А ты чего там ищешь, милый? — поинтересовалась мама. Чонгука за долю секунды уже успели взбесить гости настолько, что он хотел вывалить сразу «Я верующий католик, но сейчас на отдыхе с моим чёрным бойфрендом-иудеем, который работает в центре абортов. Слава Сатане!», но этикет и здравый смысл не позволяли, и вместо этого он сдержанно ответил: — Ищу венчик, чтобы взбить коктейль. У нас ведь остались бананы? — он мило улыбнулся, и гости, не знающие его достаточно хорошо, разомлели и не смели больше вмешиваться. Ну разве такой ангел способен на что-то неприемлемое? Убирать этим венчиком засос, например. Нет, что Вы! — Остались, — Мама подскочила и достала сыну сперва молоко, а затем отправила его в прихожую за пакетом с недавно купленными бананами. Чонгук не любил спелые, и поэтому мисс Чон хранила их в холоде, обязательно отдельно от яблок. — Кстати там кран булькает, — уведомил женщину Чонгук, вприпрыжку убегая из гостиной со связкой зелёных бананов и пакетом молока. Сони хмуро посмотрела на сконфуженного мужа и недовольно покачала головой. — И чего, мы реально сейчас будем делать коктейль? — поднимаясь на второй этаж, поинтересовался Тэхён. — Уберём проблемку и замутим домашний вариант бананового молока. Почему бы и нет? — пожал плечами Чонгук. Лишнее банановое молоко ещё никому не навредило (по крайней мере, Чонгук не видел статистики со смертностью).***
— Тих-тих-тих, — затараторил младший, укрываясь от молочных брызг. — Ты взбитые сливки хочешь сделать или что? Спокойнее крути. Тэхён сощурился и поморщил нос, отодвинулся от миски с молоком и чихнул в локоток, как ему настоятельно рекомендовал Чонгук. Хотя это мягко сказано, потому что за каждый чих с неприкрытым ртом Ким отхватывал добротных пиздюлей. — Видишь, тебе уже молоко в нос заливается от такой интенсивности! Давай ещё порцию бананов туда свалим, — с этими словами он пододвинул миску и плюхнул туда лепёшку бананового пюре. Пока что выглядело это всё не шибко презентабельным, но по словам младшего на вкус это лучше, чем на вид. — Дети! — послышался голос мисс Чон, и Тэхён тут же подскочил в надежде на спасение. Такая монотонная работа его убивала. — Идите за тортиком! Чонгук и сам бросил вилку, которой толок очередной банан, и ринулся к лестницу: он был тем ещё сладкоежкой и такие приглашения никогда не мог игнорировать. Парни буквально скатывались по лестнице наперегонки, только вот Тэхён — в шутку, а Чонгук на полном серьёзе. Сейчас Субину достанется клубничный декор с торта, и останется он, Чонгук, с носом. Пусть хавает свой вонючий шоколад, пиздун малолетний. — Годы идут, а Чонгук~и всё также агрессивно потребляет сладкое, — улыбнулась Лиа и протянула припасённый ею заранее кусочек торта, на котором есть и клубника, и шоколадное украшение, и пирамидка из взбитых сливок. Джекпот! Младший со сверкающими от предвкушения глазами протянул руки к тарелке, но женщина тут же отодвинула десерт от мальчика и строго посмотрела на него. — А где «спасибо, самая лучшая в мире крёстная»? — Спасибо, самая лучшая в мире крёстная! — продекламировал Чон, напоминающий сейчас наркомана в завязке, перед которым на расстоянии вытянутой руки лежала доза. — Как легко, оказывается, тобой манипулировать, — хмыкнул Тэхён, чьи слова почти все пропустили мимо ушей. Кроме Лии, заострившей внимание на интересном парне и в большей степени на его недвусмысленном взгляде. Чонгук потребительски выхватил порцию глюкозы и, дождавшись, пока Тэхёну также выдадут кусочек, довольно направился к своей берлоге, глотая обильно выделяющуюся слюну.***
Как мне кажется, без любви нельзя бросить на наготу даже косой взгляд. Любящему можно. Любовь очищает взгляд… (Дудинцев — «Белые одежды»)
— Ты очень талантливый, Гук~а, — подметил Тэхён, намекая на множество картин, развешанных по всему дому. Чонгук как-то скептически хмыкнул и воткнул десертную вилочку в пропитанный чем-то алкогольным бисквит. Ему нравилось наблюдать, как разрезаются различные съедобные текстуры, как тесто в духовке принимает причудливые формы и окрашивается в аппетитный золотистый оттенок, как вытекает из еды сок или масло, как после хруста корочки следует плотная или вязкая середина десерта. Чонгуку и вправду нравилась готовка и всё, что с ней связанно. Это интересно и успокаивает, а удачный результат ещё и съесть можно — мечта! — Не называй людей талантливыми. Ты можешь оскорбить их и обесценить одной фразой долгие годы упорной работы над собой. Я ведь не был рождён с кистью в руке, а моя мама — с поварёшкой. Знал бы ты, как на неё кричала свекровь за первые испорченные блюда. Или как я рвал первые рисунки, пропитанные собственными слезами. Тэхён понимающе кивнул и замолчал, уставившись на отставленное в сторону банановое пюре. Надо бы его спрятать, чтобы Чонгук не запряг его крутить-вертеть по второму кругу. Но младшего мало интересовал неудавшийся коктейль: он снова залип на эти блядские руки, как тогда, на кухне, когда мама угостила Кима пирогом при их первой встрече. Он рад был бы это как-то контролировать, но одно дело, когда старший ничего не делает, и совсем другое, когда он напрягает их, подцепляет что-то своими длинными пальцами, держит эту миниатюрную вилочку или хотя бы собирает мангал. И если в последнем случае у Гука была чётко поставленная задача, и он не мог отвлекаться, то сейчас его ничто не останавливало от того, чтобы просто уставиться на руки Тэхёна и безбожно глотать слюни, на этот раз возникшие не из-за десерта. — Надо будет потом приготовить такой же, — не замечая голодного взгляда, сказал Тэхён, подцепляя пальцем сливки, украшающие край тортика. Хотя наверняка эта сука всё давным-давно заметила и теперь дразнит, медленно облизывая испачканный палец. — Приготовим, — низким голосом цедит Чонгук, старательно смахивая пелену нарастающего возбуждения. Из-за одних чёртовых пальцев, озабоченный ребёнок. Тэхён снова беззаботно макает палец в сливки, но на этот раз ему не позволяют совершить злодейство: Чонгук стальной хваткой вцепляется в кисть старшего, изумлённо изогнувшего бровь, и не даёт пошевелить рукой. Брюнет хотел было поиграться с нервами своего малыша, состроить невинные глазки, мол, я разве чем-то мог тебя спровоцировать, но все его планы обрушились, когда Чонгук с самым что ни на есть блядским видом обхватил его палец губами и, тщательно вылизав всю фалангу, со звонким причмокиванием отстранился. В тишине комнаты было отчётливо слышно, как тяжело сглотнул Тэхён. Он с минуту сканировал взглядом Чонгука. Оба не шевелились, только изредка моргали и почти бесшумно дышали. Наконец Тэхён посмотрел наверх и одними губами произнёс: — Видит Бог, я пытался… Он притягивает младшего к себе за затылок и напористо целует, не давая тому опомниться. Младший, словно и вправду одичал в безлюдном лесу и соскучился по человеческим прикосновениям, остервенело бросается на Кима, не переставая удивлять того своим энтузиазмом: удобнее усаживается на его бёдрах и с силой оттягивает волосы — знакомит парня с той, кого тот привык в большом количестве дарить своему золотцу. — Больно, хён? — загнанно шепчет Чонгук с диким блеском в чёрных зрачках. Тэхён хрипло смеётся и, обхватив ладонями лицо напротив, впивается в сладкие от десерта губы. Ощущение сытости растекается по телу, впивается в кончики пальцев и колет меж рёбер, пробуждая приятное шевеление в животе: опять чешуекрылые пробудилась. Длится эта нега ровно до тех пор, пока их губы и тела соприкасаются, и сразу после короткой передышки ими вновь овладевает голод. — Ниже, Гук~и, ниже, — он настойчиво оттягивает за волосы шипящего от боли парня и кивает на бёдра, — спускайся ниже. Чонгук послушно слезает с коленей и садится на холодный пол, располагаясь напротив паха старшего. Что-то незнакомое ему мешает задуматься насчёт правильности его действий: он без колебаний тянется к ширинке, но не успевает ничего сделать. — Без рук, малыш, — строго требует Тэхён, придерживая широкой ладонью лоб Чона, не позволяя тем самым сдвинуться в его сторону. Руки тут же прячутся за спиной под одобрительный кивок Кима. — Хороший мальчик. Чонгуку нравится, когда его хвалят, но только, чёрт его подери, не так, не в такой момент! Никакой он не хороший, стоя на коленях возле наполовину расстёгнутой ширинки. Чонгук злится, потому что Тэхён не имеет права просто так взять и сбить его блядский настрой. Именно поэтому он протягивает шаловливые пальчики обратно, за что тут же получает по рукам. — Ты хочешь быть непослушным? — догадался Ким, оглаживая разгорячённую щёку Чона. Получив в ответ недвусмысленную ухмылку, он и сам не сдерживается, приподнимая уголки губ в нахальном оскале. — Я же говорил, что мы только грязно умеем. Чонгук всё же убирает руки за спину и тянется к бегунку на молнии, осторожно прикусывает его и рывком тянет вниз. Одним движением разделаться с ширинкой не удалось, и, рассерженный, ёрзающий в нетерпении парень грубо дёрнул несчастную застёжку ещё пару раз. Сверху послышался низкий смех, перетекающий в рык от причиняемой боли. Чонгук размыкает челюсти и немного разминает их, после чего аккуратнее доводит дело до конца и позволяет Тэхёну самому стянуть с себя джинсы. С боксерами Чон уже не возился, ловко стягивая, держась за широкую резинку. Он ведь так и не видел никогда бойца невидимого фронта своего недоухажёра. Во время изнасилования, знаете ли, трудновато различить что-либо, но сейчас Чонгук с любопытством, присущим маленьким детям, разглядывает налившуюся кровью головку и чётко очерченные вены по всей длине возбуждённого члена. Чонгук не лелеял никакие надежды и даже не прикидывал возможную длину: у него с этим туго. Никогда не было влажных снов с неприличным фантазированием чего-то побольше, потолще, поизящнее. Мокрые сновидения, безусловно, были, но без акцента на желаемую форму или длину. Сейчас, наяву, он просто восхищённо выдохнул без какой-либо претензии на конкуренцию, хотя раньше не замечал за собой особое вожделение при виде чьего-либо полового органа. Не возбуждали его и нагие тела, вернее, абы чьи нагие тела. Что ему до этой порноактрисы — её сотни и тысячи людей лицезрели в таком виде, и это не представляло такого интереса. Внутренняя установка «только по любви» слишком явно давала о себе знать. Чонгук грёбанный гипотоник с проблемным сердечком и вечно холодными руками. Такими холодными, что от лёгких прикосновений к бёдрам мурашки нещадно покрывают всё тело. Младший присасывается к внутренней стороне бедра, смыкая жемчужные зубки на карамельной коже, медленно водит горячим языком и опаляет тело жаром своего рта, в то же время быстро вырисовывает узоры на другой ноге своими ледяными пальчиками, сменяет темп и лижет напоследок кожу, отстраняясь и дуя на влажный от слюны участок. Снова играется с температурой, проказник. Тэхён не мешает, не торопит и не вмешивается: молча откинул голову назад и жмурится от непонятных пока ещё ощущений. — Суховато будет, — оценивающе выдаёт он, запустив ладонь в густые каштановые пряди. Чонгук переводит взгляд с ляжки на член, затем с члена на поблёскивающее от редких капелек пота лицо старшего, пребывающего на седьмом небе и выше, судя по закусанной губе и сведённым к переносице бровям. — Ты не вино, чтобы быть сухим, — пренебрежительно бросает Чон, невесомо дотрагиваясь до головки. По телу Кима пробежала дрожь, а потемневший взгляд приковался к взлохмаченной им же макушке. — Но мы могли бы сгладить процесс… — он загадочно посмотрел на стол, на котором всё также стояла миска со злополучным банановым пюре. — Не-е-ет, нет-нет-нет, банановый маньяк, я, если на то пойдёт, готов на сухую тебя взять. Рот не кишка — это зубастая вагина! — Тьфу, заткнись, не сбивай меня, — скривился Чонгук и попытался абстрагироваться от нелепостей, которые сейчас так не вовремя источал Тэхён. — Делаешь минет в первый раз и уже такой самонадеянный? — усмехается Ким. — Хочешь мне помочь с этим? — он хитро щурится и мягко ведёт пальцем вверх к подтянутому животу, из-за чего Тэхён непроизвольно втягивает его. Лёгкий массаж в опасной близости от эрекции ни к каким мудрым идеям не приводит, только к сумбурным мыслям и полной каше в голове. — Если сумеешь расслабить глотку, то я даже могу гарантировать тебе то, что ты не задохнёшься под конец. — Звучит многообещающе, — он не сдерживается и проводит линию вниз, к гладко выбритому лобку, и обхватывает ствол у основания, выбивая тем самым из старшего утробный рык. Он поразительно смело — как для новичка — берёт за щеку, мелко надрачивая остальную длину. Осадочек стыда, сохранившийся где-то на дне его сознания, мешал сместить руку в сторону, к яичкам, либо же лишний раз очертить пульсирующую вену. Зато языком он бесстрашно проходится по уретре, ведомый непонятным чувством и уверенный в достоверности своих движений, слегка надавливает на ямку и убеждается в собственной правоте, услышав низкий стон Тэхёна — В этот раз минимум самодеятельности, малыш, — хрипло приказывает Ким, чуть оттягивая голову младшего за спутавшиеся пряди. Тот с характерным причмокиванием отлипает от его члена, смотрит сквозь застелившую всё вокруг пелену возбуждения и слепым котёнком тянется обратно, но Тэхён снова его останавливает. — Зря что ли Чимин учил тебя убирать рвотный рефлекс? — он приподнимает его голову за подбородок и сам встаёт, из-за чего Чонгук в первое время теряется: смотреть на кого-то снизу вверх, да ещё и так — очень волнующе. Он приподнимается, чтобы быть на одном уровне с пахом Кима, хватается за бёдра до красных отпечатков на гладкой коже и смотрит из-под пушистых ресниц в ожидании приказа. — Расслабься, золотце. Всё, что от тебя сейчас нужно — мягкие стеночки твоей глотки. Сможешь? Чонгук неуверенно кивает и пробует открыть рот, как его просят — ей богу, выглядел сейчас как кукушонок, выискивающий свою маму с питательным ошмётком червячка. Он зачем-то лишний раз сглатывает, хотя Тэхён ещё ничего не успел предпринять, нервничает, как перед свадьбой и нетерпеливо переступает на замученных коленях. Тэхён толкается на пробу, сперва только на половину, но у Чонгука уже слёзы наворачиваются, а глотка непроизвольно сжимается. — Тише, маленький, тише, — он успокаивающе гладит младшего по волосам и смахивает выступившие слезинки с пылающих щёк. — Вот так, привыкни. Каким бы мазохистом Чонгук ни был, ему действительно помогает эта внезапная нежность и осторожность в действиях Кима. Слишком стыдно, чтобы в первый раз демонстрировать высший пилотаж. Хотя в глубине души он надеялся привыкнуть к подобному и в дальнейшем вести себя более развязно. Так, как жаждет внутренний фетишист. Пока Чонгук приводил дыхание в норму, Тэхён толкнулся ещё раз, опять же, всего на половину, чтобы Чон привык не только к размерам, но и к подобному движению. Из-за дискомфорта возбуждение слегка притупилось, и слюны стало заметно меньше. — Будь оно проклято, это скольжение, — выругался Тэхён и грубо вошёл чуть глубже, заставляя младшего давиться своим возбуждением. Это послужило спусковым крючком для парня, потому что после этого его глотка стала податливее, и член входил почти без препятствий, хоть и без должного количества смазки. — Надо было подарить тебе на Новый год лубрикант…оральную смазку или, — он рвано выдохнул и плотно сжал губы в тонкую линию, — а, хуй с ним, и так заебись. За медлительными пробными толчками последовали более смелые, даже отчасти отчаянные, слюна смягчала движение, а естественная смазка выделилась в достаточном количестве, чтобы манипуляции доставляли минимум дискомфорта обеим сторонам. Чонгук привык и начал ловить свой привычный мазохистский восторг от происходящего. На пол с подбородка капала слюна вперемешку со смазкой и редкими слезинками, не успевшими испариться на раскалённой поверхности чонгуковой кожи. Если отмести в сторону психологический аспект, то со стороны непосредственного восприятия инородного тела в собственной глотке это с трудом можно было наречь чем-то приятным: горло саднило, губы немели, по щекам нескончаемым потоком текли слёзы. Благо, рвотный рефлекс и вправду значительно притупился. Но ко всему привыкает человек, а игры разума активно ему в этом помогают. Тэхён с опаской загоняет ствол глубже, всё также крепко удерживая младшего за голову. От интенсивности толчков у Чонгука подкашиваются ноги, и он жалобно мычит, впиваясь ногтями в бёдра старшего, царапает их и с мученическим выражением лица сводит колени вместе. — Мне остановиться, золотце? — учтиво интересуется Ким, лишь сильнее насаживая младшего на свой член. Чонгук протестующе мычит и поднимает свои глазки Бэмби на Тэхёна, порождая в нём мощнейший когнитивный диссонанс. — Ангел мой, не плачь, — он ласково вытирает уже подсохшую солёную плёнку на пощипывающих пунцовых скулах. Тэхён гладит щёку и проводит тыльной стороной ладони по линии челюсти, спускается ниже, к гландам, и чуть ли не давится от весьма заметного бугорка. По голове бьёт осознание того, насколько хорошо он заполняет рот младшего, насколько правильно это смотрится и ощущается. Брюнет и не замечает, как срывается на быстрый, рваный темп в погоне за новыми ощущениями, всё также ощупывает выпуклость на шее у Чона и несдержанно стонет, когда младший пускает вибрацию по органу. Чонгук задыхается, рефлекторно сглатывает и старается шире открыть рот, но челюсть сводит, и он страдальчески мычит, даже не осознавая, что этим действием только сильнее раззадоривает Кима. Он отчаянно царапает ноги Тэхёна и хнычет, но в действительности вовсе не желает прекращать эту экзекуцию. Просто человеческую физиологию не обманешь, а вот психику — запросто. И он также: давится, мечется из стороны в сторону, противится, но зрачки-то расширяются, и внутренне, паршивец, ликует. Отставив на второй план ощущение чистейшей эйфории, которую они гордо нарекли диагнозом, Тэхён всё же замедляется, неохотно покидает горячий рот, напоследок небрежно пройдясь по мокрым стенкам, и ловит потерявшего равновесие Чонгука. Тот загнанно кашляет и вытирает рот от всевозможной влаги. Брюнет ожидал какой угодно реакции: ярости, омерзения, негодования, напускной обиды за такое грубое распоряжение его глоткой, но вместо этого младший севшим, слабым голоском хрипит ему на ухо: — Возьми меня, хён…. — Чего? — Ким отстранился и непонятливо уставился на выглядевшего немного шальным Чонгука. — Ты меня услышал, — сипит, потихоньку раздражаясь. — Трахни. — Чонгук, там… — попытался было вразумить его Тэхён, но Чонгук был непреклонен: снова обхватил ладонью член старшего и надавил большим пальцем на головку, небрежно проходясь по мягким тканям. — Гости. Да, я знаю. Так что давай быстрее, пока дядя Джэён не пришёл в очередной раз любоваться моей коллекцией оружия. — Я думал, в нашем дуэте я отвечаю за безрассудные поступки, — смахивая следы растерянности с лица, скалится брюнет, тут же припадая губами к предоставленной ему шее. Благо, венчик они так и не убрали. — Кстати, снова назревает вопрос о скольжении. — Бананы? — Пошёл нахуй. — Впервые наши желания и планы совпадают, — не иронично подмечает Чонгук, недоверчиво наблюдая за поднявшимся Тэхёном. — Ты куда? — Секунду. Он по-деловому выходит из комнаты, но, выйдя за пределы видимости, со всех ног ринулся копаться в ящиках, не теряя ни минуты, ведь знает, что его там ждёт его золотце, такое маленькое, разгорячённое и на всё готовое. Нарыв что-то сносное, он мазнул импровизированной смазкой по руке и проверил на слизистой носа. Вроде не щипало, даже как-то приятно увлажняло. Подходит. Во всяком случае лучше, чем банан, будь он не ладен. — Если не прокатит, всегда есть слюна, — предлагает альтернативы Тэхён, не успев переступить порог. — Ты со своей слюной кому-нибудь другому ЗППП передавай, я итак ходячий букет заболеваний. Что это? — он в нетерпении выхватывает из рук баночку, тут же откручивает колпачок и зачёрпывает приличное количество белой субстанции. — Кокосовое масло! Натуральное, не рафинированное и без сахара. Нашёл в ящике комода у твоей мамы. — Не отмоемся потом, — он с секунду о чём-то задумывается, после чего коршуном запрыгивает на уже не удивляющегося ничему Тэхёна. Он только выдыхает от внезапной тяжести и поудобнее перехватывает свою ношу. Масло ожидаемо оказалось весьма плотным и жирным для анальной смазки, но зато скользило и не содержало сахара, что сразу стало её главным преимуществом в борьбе с остальными претендентами на эту роль. Чонгук первым же делом размазал его по члену старшего, прагматично выждав проявления аллергической реакции, прежде чем позволять Киму действовать дальше. Тэхён, не подозревая о коварстве младшего, одним рывком стянул с него брюки и дрожащими от возбуждения пальцами расстёгивал мелкие пуговицы на испачканной после минета рубашке. — Да забей ты, — сбивчиво прошептал Чонгук, притягивая Кима за многострадальную футболку и призывно раздвигая ноги перед его лицом. Тэхён гулко сглотнул вязкую слюну и стянул с младшего бельё, случайно задевая чужое возбуждение. — Что тогда, что сейчас, блять, медлишь, засранец! — несдержанно ругается Чонгук, но быстро замолкает, когда палец старшего вошёл в него сразу на две фаланги. — Блять… — пищит, задерживая дыхание. — Не блядь, а голубка на ночь, — глумится Ким, проталкивая палец глубже. — Если не расслабишься, буду называть тебя чижиком-пыжиком. Угроза воспринята не была, зато просьба выполнена в считанные секунды, за что Тэхён ласково поцеловал Чона в тазовую косточку: на похвалу у них строгое табу. — Тебе не кажется, что наши отношения развиваются слишком стремительно? — неразборчиво лепечет Чонгук, через раз жадно хватая ртом порции воздуха. — Даже нюдсы мне на первое время не скидывал… — Всё я скидывал, они у тебя просто не прогрузились — файл слишком большой, — Тэхён воспользовался замешательством младшего и протолкнул уже третий по счёту палец, заставляя парня метаться по постели и отчаянно стискивать в кулаке заправленную простынь. — Видишь, ты даже ответить ничего не можешь, — он злорадно улыбается, заметив зарождающееся возмущение на милом личике, и обрывает парня на полуслове, проталкивая пальцы под другим углом. — Ну же, скажи мне что-нибудь! — дразнит, двигая активнее, разводя пальцы на манер ножниц и прибегая к запрещённым приёмам: задирает наполовину расстегнутую рубашку и второй рукой обводит ореол соска. — Я тебя не понимаю, золотце, не умею разбирать скулёж. — Су-у-ука, — хнычет полностью обезоруженный Чонгук, против воли насаживаясь на орудие пыток Тэхёна. Последний же без предупреждения вынимает сразу все пальцы и, дав Гуку быстро перевести дух, подставляет ко входу изнывающий член. Чонгук кое-как разлепил глаза, быстро-быстро трепеща рядом склеившихся от слёз ресниц, и тут же вскрикнул от пульсирующей боли в нутре. На самом деле, Тэхён искренне хотел сделать всё мягко и безболезненно, хотя и прекрасно осознавал, что ему от этого будет ни горячо, ни холодно. И он действительно притормозил на полпути, встретив препятствие в виде тугих, почти девственных стенок. Только, видимо, у Чонгука на его член были совсем другие планы, потому что он остервенело толкнулся навстречу, заламывая брови и открывая рот в немом крике. Не позволяя отдышаться ни себе, ни Тэхёну, он стал агрессивнее насаживаться, до крови раздирая кожу на лопатках брюнета. Масло и вправду неплохо справлялось со своей задачей, и болезненные ощущения вскоре вышли на плато, доставляя поистине мазохистское наслаждение. Тэхён быстро освоился в этой дикой игре, меняя её условия и подстраивая правила под себя, как он это обычно делал. Он подхватил младшего на руки и разместил на своих бёдрах, позволяя своему малышу седлать его член в более удобном положении. Чонгук не жалел сил, поднимался и опускался до конца со звонким хлопком ягодиц о мошонку, елозил, подыскивая удачный угол наклона и прогибался кошечкой при малейшем прикосновении горячей ладони к пояснице. Когда же Ким подключился к процессу, вскидывая бёдра ему навстречу, из него окончательно выбили дух, и, если бы не ладонь, плотно зажавшая его рот, весь квартал бы узнал, подобно кому его сейчас имеют на милом диванчике в светлой комнатке с арбалетом на шкафу. Младший судорожно цепляется за шею Тэхёна, заводит одну руку за спину и опирается на бедро, другой рукой впивается в плечо и привстаёт на коленях, чтобы выше подпрыгивать и лучше контролировать направление движения. И чем больше Чонгук думал о том, что внизу сейчас мирно беседуют его родственники, в том числе и отец-гомофоб, ничего не подозревающие об их времяпрепровождении, тем громче ему хотелось скулить от собственного сумасшествия, тем напористее он вылизывал чужой рот и активнее работал тазом. — Устал, золотце? — мурлычет Ким, стирая ладонью испарину со лба Чонгука. Не получив ответа, он медленно опускает руку, перебирая пальчиками чуть ли не каждую мурашку на пути к пояснице, невесомо ведёт по талии и наконец-то сжимает упругие ягодицы, чуть разводя их в стороны. Младший позволяет издеваться над своими половинками, оттягивать их и звонко шлёпать — он целиком и полностью сконцентрирован на знакомом ощущении чего-то невыносимо далёкого, зарождающегося в низу живота, и в бреду шепчет что-то неразборчивое на ухо Тэхёну. — Чего ты говоришь? — переспрашивает Ким, прекрасно понимая просьбу Чона. — Быстрее, прошу… — Что за абстрактная просьба, а? — строгим голосом отчитал его Тэхён. — Как я пойму, кому это адресовано? Может, ты это сказал водителю за окном. — Тэхён~а, быстрее, пожалуйста! — Ску-у-учно! Я всегда и для всех Тэхён. Давай оригинальнее, — продолжает издеваться, замедляясь всё заметнее. — Как… — он шумно сглотнул и вдохнул побольше воздуха, — как тебя звать? — Хм, — брюнет притворно задумался, будто бы принимая ответственное решение, и ухмыльнулся, — зови меня хозяин — не ошибёшься. Чонгук застыл и неуверенно посмотрел на самодовольного Тэхёна, держащего всё под своим садистским контролем. Как обычно, чтоб его! Он даже не попытался двинуться без разрешения Кима, не капризничал и не упирался. Просто состроил самую невинную моську крохотного херувимчика, застыл в одном положении и сорванным, тихим голоском чётко произнёс: — Хозяин, — он с мольбой в широко распахнутых глазах тянется к лицу Кима и выдыхает в припухшие губы, — хозяин, умоляю, трахни как можно жёстче. Тэхён и так бы сделал всё, о чём попросит его золотце, но от его повиновения и непонятного робкого послушания на фоне всех его предыдущих действий башню сносило ядерным грибом окончательно и бесповоротно. И дело даже не в психопатии, приступе или складе характера Кима. Дело, чёрт возьми, в том, что у Тэхёна всё ещё были все дома до прихода этого бесстыдника, а сейчас разум заполонил только жалобный голосок его золотца, и все проживающие помахали парню платочком, сбегая из этого дурдома подобру-поздорову. Не помня себя, он сгребает младшего в охапку и укладывает на спину, нависая сверху, снова входит до основания и хищнически облизывается, прежде чем раздвинуть ноги ещё шире. Чонгук, предусмотрительно зажавший себе рот, глушит стоны в локте, ворочается и тянется к подушке, чтобы спрятать раскрасневшееся личико, но ему не дают совершить задуманное. — Ишь чего удумал. Такое наговорил и теперь прятаться вздумал, — пожурил его Тэхён, фиксируя руки над головой. — Ты больной, нас же услышат! — в ужасе шепчет Чонгук, отползая наверх в попытках слезть с тэхёнова члена. — Наконец-то ты сопротивляешься, — он запрокидывает голову и, отпустив тонкие запястья, крепко хватается за талию парня и одним рывком насаживает его обратно, глуша чужой крик в смазанном поцелуе. Тэхён начинает бешено долбиться в узкую дырочку, сокращающуюся всё чаще и ощутимее. Скрестив щиколотки за поясницей у брюнета, Чонгук и сам подвиливал бёдрами, пуская на эти нехитрые телодвижения последние силы. Несмотря на его пунктик по поводу «втрахивания в матрас», сейчас всё сильнее накатывала тревога: их ведь обязательно услышат! Только вот почему никто ещё не прибежал с криками «извращенцы»? Загадка… — Стоит ли мне выйти? — сперва Чонгук смутно распознаёт томный голос, жар дыхания, в котором прослеживались нотки клубничного крема. Чертовски вкусного, если его слизывать с пальцев хёна. Чуть погодя смысл сказанного доходит до его худо-бедно варящей головы, и он беспорядочно вертит головой. — В меня… Тэхёну явно хотелось довести своего малыша до белой горячки темпом, прикосновениями и, по большей мере, словами. Причём, сказанные им же, Чонгуком, и только поэтому он продолжает мучать, дразнить и издеваться: — Скажи чётко свою просьбу. — Опять ты за своё! — он ругается, хнычет и даже лягается, страдальчески хмурится и под конец всё же сдаётся, хотя лицо уже практически сгорало подобно фениксу. — Х-хозяин, прошу, кончи в меня! — на одном дыхании выпаливает Чонгук, задыхаясь от возобновившегося темпа. Уже чувствуя приближающуюся разрядку, он, невзирая на своё упрямство и гордость, давшие о себе знать минутами ранее, сам беспорядочно начал что-то шептать, ругаться, не стараясь даже приглушать чем-либо короткие высокие стоны, бесконтрольно срывающиеся с искусанных губ. — Чокнуться можно! — громко выкрикивает он, после чего его нагло затыкают, целуя взасос. Движения рваные, ещё резче и ещё чаще, отчего перед глазами фейерверки взрываются. — Чокнемся потом, а сейчас мы на поминках нашего рассудка, — сладко бормочет Тэхён во влажный от слюны подбородок. — Не взорвись, малыш, я ведь даже ещё не касался тебя там. От этих слов младшего подкидывает, и он резко притягивает к себе лицо Кима, чтобы утопить стон в желанных губах. Через несколько секунд в судорожно сжимающееся нутро изливается и Тэхён, ознаменовав красочный оргазм не менее красочным «блять». — Согласен, — отдышавшись, хрипит Чонгук, жмурясь из-за содранного горла. — Не знаю, слышали они нас или нет, но характерной тишины я не наблюдаю, — подметил улёгшийся рядом со своим золотцем Тэхён. Он притянул обмякшее тело к себе, укладывая широкую ладонь на взмокшую макушку, и позволил маленькой коале захватить его в плен своих цепких лапок. Чонгукова грудь по-прежнему тяжело вздымалась, и он умилительно качался то вверх, то вниз, лёжа на груди хёна, точно также пытающегося отдышаться. На первом этаже действительно всё также раздавался гул толпы, гогот дядюшки Джэёна, визг его неугомонной жены, сплетни от Лии, увлечённые споры отцовских коллег и громогласные рекомендации по поводу ухода за Субином от матушек со стажем. Единственное, что выбивалось на фоне остального шума — это неумелое исполнение какой-то трендовой песни, источник которой неумолимо приближался к их двери. Чонгук с опаской глянул на Кима, точно также напрягшегося и усиленно припоминавшего, где уже слышал этот голос. На всякий случай парни натянули на себя одеяло и в суматохе принялись напяливать разбросанную по полу одежду, к сожалению, неисправимо испорченную. —…я как Федерико Феллини, дайте Оскар этой богине… — Мне показалось, или это…. Дверь со скрипом отворяется, впуская в сумрак комнаты слепящие лучи света, в проёме вырисовывается силуэт мужчины, уперевшего руки в бока, а на лице парней застывает ужас. — Привет дрочунам, остальным соболезную! — мужчина звонко расхохотался, наблюдая за откровенной паникой в глазах подростков. — Мне мисс Чон сказала, чтобы я проверил вас, раз уж поднимаюсь кран чинить. Испугалась, что Вы тут дерётесь, — он опять рассмеялся, веселясь от наивности этой женщины. — Вигипи! — отчего-то расслабляясь, зовёт его Чонгук. Всяко лучше, чем отец или кто-либо из гостей. Он в любом случае давно что-то подозревал, так что не плачевно. — Вигипи, будь другом — молчи, — рассчитывая на чужое сострадание, взмолился Чон. — Ой вы хитрые, вам чуть шо — сразу по-братски. Ладно, молодёжь, чисто мужская солидарность; я — могила! — От души, брат, — Чонгук благодарно кивает и сжимает кулак подобно своему отцу, когда тот с уважением обращается к «настоящему мужику». — А вы не позёр, пояснили за кличку, — похвалил сантехника Тэхён. — Не изменяете себе и всё также внезапно появляетесь. — И неизменно в подтяжках, — подхватил Чон, уже, видимо, забыв, что лежит полуголый со стекающей по бедру спермой. — Вигипи, родной, почини краник побыстрее. Помыться надо… — Бегу, зайчонок, бегу, — он собирался было выходить, но в самый последний момент притормозил, вглядываясь в откинутую к стене баночку. — Кокосовое масло? Выбор неплохой, но оно забивает поры. Лучше уж заранее позаботиться о гигиене… — Обязательно! — оборвал его на полуслове Чонгук. — Скорее, Вигипи, она сохнет! Мужчина понятливо кивает и с видом какого-нибудь важного индюка по типу министра обороны гордо шествует в ванную. Во имя будущего! Во имя спасения от слипания жопы! Как оказалось, очень сопереживающий мужик. Нужно не забыть пригласить его на чай потом. Чонгук облегчённо вздыхает и откидывается назад в объятия Тэхёна. Его безбожно клонит в сон, и он не в силах этому противиться. Переживать не стоит: его сон оберегает любимый человек, а спину благородно прикрывает великодушный сантехник. Что может пойти не так?— Можно мне? — капризничая, вмешалась Туманова — Феденька, а если мне нравится, чтоб болело? — Тогда это не будет страдание! Это будет наслаждение! Ты не путай — причины страдания — да, могут быть разными. Но само страдание есть страдание. Оно не может нравиться. (Дудинцев — «Белые одежды»)