***
Холодное утро с мертворожденной улыбкой. Безветрие сгущает марево тумана, накатывая необъяснимую тоску. Силуэты бесцветных гор на горизонте, скелеты разрушающихся зданий, пустоши за милями колючей проволоки и снова туман. Движение атомов едва заметное, круговорот веществ, высвободившаяся энергия пустоты ещё вырисовывает окружающее пространство, но уже без души. Сетка дождя, тонкая, мелкая, как бисер, ложится на бледные лица, оставляя их безразличными. Они будто обрели единое сознание в долгом молчании и бесконечной ходьбе. Теперь нет нужды обличать мысли голосом, создавать фразы, да и мыслей будто не осталось, они медленно испаряются с поверхности черепной коробки, утекая, превращаясь в блеклую дымку. Бессмысленность и апатия уже пустила корни, забираясь в каждую клетку их тел — ещё немного и достигнет самой сердцевины, ещё бунтующей, тёплой. Может оно и к лучшему… Но ярко-красное пятно в безжизненной серости савана рефлекторно выбрасывает наружу, заставляет очнуться. Детская площадка кажется неуместной, нарочно вшитой в окружающий пейзаж. Тихий скрип качелей автоматически увлекает в далёкие, навсегда залитые солнцем обрывки подсознания, радостные, беззаботные. Бесконечно счастливые. Теперь радость отдаётся лишь болезненной судорогой где-то под рёбрами, поспешно возвращая в бренность бытия. Красная полусфера металлической паутины для весёлых детских игр продолжает приковывать сознание. Заставляет цепляться за остатки рассыпающегося, иллюзорного мира. Каору несколько раз щёлкнул зажигалкой не сразу извлекая обжигающее пламя, пальцы неприятно подрагивали, то ли от холода, то ли от сдающих нервов. Прищурился, выпуская едкий дым и протянул мятую пачку с последней сигаретой Тоору. — Ты и правда думаешь, что все так, как плел Хара, он ведь, очевидно, слетел с катушек. — За все это время я видел много странных снов, не только, когда спал, но и на яву, что-то вроде видений. И все не мог понять их тоскливый, отчетливый осадок. Думал, что едет крыша, — медик отзеркалил его движения, и, глубоко затянувшись, тихо продолжил. — А теперь будто все сложилось в единую картинку, но скорее почувствовалось. Наверное, твоё осознание ещё не пришло. — Но как такое вообще, блять, возможно?! — негромко, но пылко выплеснул Ниикура, не глядя в его сторону. — Все эти ощущения, события. Окружающее пространство, предметы, люди, чувства, то что между нами… Ведь это все реально, разве нет? Тоору мягко усмехнулся, хотя чёрные провалы глаз оставались какими-то пустыми, остекленевший взгляд направленный в никуда, механическая затяжка и хруст тающего уголька. — Наверное, проще поверить во внезапную эпидемию и толпы зомби, чем в то, что ты застрял в каком-то грёбаном потустороннем мире. — Поверить и принять тот факт, что ты просто сдох? — Ниикура медленно покачал головой, оживляя слипшиеся от влаги пряди волос, закрывающие половину лица. Эмоции душили, забивая глотку хаотичными мыслями. Горький смешок и хрипловатый голос: — Сучья ирония… Но именно сейчас я, как никогда, хочу быть живым. Впрочем, я не уверен в том, чего действительно хочу, да вообще во всем… все это какой-то долбанный бред! — Но ведь ты искал смерти… Каору вопросительно поднял взгляд, детская площадка, казалось, начала вращаться вокруг, постепенно набирая скорость. — Мои воспоминания все ещё отрывочны, но… — после краткой застрявшей паузы продолжил медик. — Кажется я понял, кем ты был в моей жизни. — А я в ней был…? — За все время работы на скорой, ты стал единственным человеком, которого я не смог спасти… Услышанное показалось чем-то странным, лишенным смысла. Молчание скользкой патокой окутало их, будто сужая пространство, сдавливая виски. Тоору хотелось продолжить, растормошить, вскрыть последние нарывы. Он сам ещё до конца не осознавал, но, похоже, без этого этапа они не смогут двигаться дальше, выбраться, освобождая свои души. Взгляд его оживился, теперь неотрывно рассматривая заострившиеся профиль друга. — Попытайся вспомнить… причину… — снова подал тихий, как шелест осенней листвы, голос Тоору, выпуская остатки терпкого дыма, тут же исчезнувшего в блеклости тумана. Ему как никогда сейчас захотелось коснуться шершавой, ещё тёплой щеки, прижаться, обнять, но дрожащие пальцы лишь сжались в беспомощный кулак. Каору отбросил окурок, прикрывая отяжелевшие веки. Он так устал… — Я и не забывал, эта чёрная дыра теперь всегда внутри меня, бесконечная пустота, кричащая немыми голосами тех сотен тысяч бесполезных смертей, что я видел. Она не исчезает как бы я не пытался заглушить, чтобы я не делал. В итоге я просто сломался… Я перестал ощущать вкус еды, не мог напиться, потому что алкоголь лишь доводил до потери сознания, временно притупляя. Сигареты, азартные игры, случайные связи, все было пресным, как кусок картона, который я жевал каждый день за обедом. Единственным, за что я всегда цеплялся, что хоть как-то защищало и держало меня на плаву была камера. Но и она со временем стала лишь рабочим инструментом. Мне больше ничего не оставалось… — Тебя можно понять. — Господи, какой же я был придурок… — прошептал Ниикура. — Как же все глупо… — его ладонь с отчаянной силой двинула по изогнутой трубе игровой конструкции — кроваво-красные кусочки облупившейся краски мгновенно врезались в кожу. Разряд лёгкой боли. — Но я не могу этого принять. Вот разве ты не ощущаешь…? — ладонь Каору медленно заскользила по трубкам. — Холод металла, твёрдость, цвет. Боль. Это реально. — Это просто воспоминания мозга, — Тоору повторил его движение, бездумно проводя рукой по мозаике умирающей текстуры, неловко натыкаясь на тёплые пальцы. — Остаточные явления восприятия. — Значит, и мы скоро станем лишь воспоминаниями друг друга…? — Если станем… Дорога ширится пустынно-серым полотном асфальта, перетекая в мост, и теряется в клубах густеющего тумана. Призрачные миражи пространства сдвигаются, образуя обманчивый путь, но им ничего не остаётся, как двигаться вперёд, наощупь. Ажурная чёрная решетка ограждения тянется параллельно вдаль, служа ориентиром. На мгновение Тоору вспоминается та самая стычка с мёртвыми стражами этого мира в таком же мутном облаке, когда их так внезапно спас безымянный «ангел хранитель». Кажется, все повторяется, местность схожая… Но было ли это не самом деле или очередной глюк системы, хотя, что же сейчас считать реальностью…? Память будто стирается. Кадр за кадром, трансформируясь во что-то иное, мутное, гнетущее. Обрывки ушедшей жизни…? Густая тяжесть свинца заполняет голову, клонит в сон. Ниимура вяло дёргает узел шарфа, наконец, освобождая давно зажившую руку. Расстегивает молнию куртки, ворот которой будто душит, сдавливая горло. Его снова уносит куда-то по волнам горьковатой печали, обволакивая тело липкой плёнкой бессилия. Мир продолжает атаковать, пытаясь съесть их, проглотить без остатка их упрямые души. И он уже почти готов сдаться. Но странный звук откуда-то сбоку заставляет вернуться. Каору резко сгибается, цепляясь за ограждение моста. Тоору испуганно подается вперёд, силясь понять, что произошло, но замирает. Нет, это не внезапный болезненный спазм и не упадок сил скрутили его друга. Смех. Хриплый, неестественный, по нарастающей разрезает безмолвное пространство. Продолжая нервно смеяться, Ниикура распахивает рюкзак, вынимая камеру, ту самую, что они так удачно стащили из магазина. Через несколько дерганных шагов он оборачивается, полосуя Тоору потухшим, безумным взглядом, его губы будто застыли в парализованной улыбке, лишь шепнув: — Прости… — Каору, очнись…! Фотокамера с размаху летит куда-то за перила моста, а через мгновение и сам Ниикура. — Какого хера ты творишь?! Это бессмысленно! — вырвавшийся из пересохшего горла крик оглушает. Ещё секундой позже, и он бы не успел. Но сейчас его напряжённые ладони крепко сжимают запястье повисшего в воздухе друга. Где-то внизу молочно-серые сгустки тумана напоминают облака, не давая рассмотреть, что там дальше. Может они и правда могли бы упасть в небо…? И остаться там навсегда, свободными и счастливыми… — Пожалуйста… отпусти… я просто хочу все закончить, — Каору даже не пытается выбраться, опуская голову, опасаясь взглянуть в такие взволнованные и до боли родные сейчас глаза. — Довести до конца. — Черта с два я тебе позволю, слышишь?! — с детской злобой выплескивает Тоору, пытаясь тянуть вверх, но тщетно. — Ты просто боишься. Прими все как есть… — Это ты боишься! Нам дали второй шанс, а ты хочешь вот так глупо проебать его просто потому что, как последний говнюк, ссышься начать все заново. — Потому что я слабак… Пальцы немеют теряя хватку, надолго его не хватит. Сдавленное рычание внезапной волной доносится со всех сторон, будто окружая. Твою мать, только их сейчас не хватало… — Отпусти меня… Тоору. — Нет! Каору невольно поднимает голову, встречаясь с бледным, как мел, но по-прежнему красивым лицом существа, что так спонтанно и искренне перевернуло его собственный мир. В груди катастрофически давит, скручивает, не давая дышать. Почему же они не встретились раньше… — Отпусти. — Каору… — рукав куртки тихо трещит, почти выскальзывая из слабеющих пальцев. — Позволь мне… — Я не стою того. — Позволь мне хотя бы сейчас спасти тебя… Секундное промедление и пронзительный тёплый взгляд, внутри будто что-то обрывается, отчего становится невыносимо легко. Всё его тело словно выталкивает вверх незримая сила, Тоору отчаянно дёргает на себя, перетаскивая его через перила моста. Они истощенно валятся, сжимая друг друга, оказываясь на мокром асфальте. Упоительное ощущение тяжести тёплого, и такого бесконечно необходимого человека в его руках накрывает волной нелепой радости. И Каору обхватывает крепче, прижимая к себе, хаотично вплетая пальцы в сиреневые, спутанные пряди на затылке, поглаживая, перебирая, не желая отпускать. Тоору часто дышит куда-то в изгиб его шеи, прохладные пальцы с откровенной нежностью гладят его висок, щеку, пробирается за воротник. С отчаянием последней встречи он так же крепко обнимает его в ответ. Если бы сейчас хоть кто-нибудь в этом грёбаном мистическое мире подарил бы им бесконечность… Но показавшиеся из туманной дымки тени мертвецов заставляют подняться и снова бежать из последних сил.***
Тусклые краски пейзажа вместе с лысеющими деревьями тонули в скапливающемся тумане. Некогда зеленый уголок внутри застывших кирпичных построек потерял весь живописный вид, оставаясь нелепым, скучным пятном, рядом с такой же скучной теперь набережной. На широком невысоком постаменте расположились несколько белых каменных фигур совсем уж причудливой формы, словно сошедшие с полотен абстрактного художника. Шедевры современного искусства. Бессмысленные, как и перевернутые пирамиды выставочного центра рядом. Когда-то давно Шинья очень любил там бывать, интересуясь будто спонтанными порывами творческих деятелей. Временами там можно было найти достойных представителей. Но сейчас, сидя на одном из белых камней, он тоскливо смотрел на это безжизненное здание, с горечью осознавая, что никогда туда больше не попадет. По крайней мере, не в этой жизни. На его коленях уютно устроилась тяжелая винтовка, которую он легонько поглаживал тонкими пальцами, бездумно, словно это было не оружие, а любимый домашний кот. Впрочем, они уже достаточно сроднились для подобных нежностей. Карман пальто оттягивала горсть патронов, в рюкзаке было еще несколько пачек, на всякий случай. Взгляд в сторону воды — до порта осталось всего-ничего по сравнению с тем, что он уже преодолел, какие-то две жалкие железнодорожные станции. Или около того. Вставать не хотелось, хоть и пора продолжать путь. Шинья понимал, что привал слишком затянулся и, скорее всего, совсем скоро сюда нагрянут мертвецы, обожающие портить своей кровью его светлое пальто, но перманентно сопровождающая его усталость, уговаривала посидеть еще немного. А может это было что-то другое. Как в тот раз, когда он слишком долго не хотел уходить с моста, а потом ненароком помог двоим людям, таким же, как он. Возможно он даже смог бы с ними познакомиться и подружиться, если бы не волна зомби, уводящая его в другую сторону. Хотя, как потом подумал Шинья — заводить друзей в этом мире глупее некуда. Зачем тратить остатки себя на людей, с которыми очень скоро придется расстаться, и скорее всего не в самой безболезненной форме. Ему и одному нормально. Осталось только дойти до конца. Но это чувство… Словно вот-вот что-то произойдёт, словно какое-то ожидание… Шинья решил, что посидит еще чуть-чуть. Он не был уверен, что до конца понимает устройство этого мира. Иногда приходилось попотеть, дабы не попасться под гнилые клыки этих тварей, заполонивших все места, которые он когда-то любил. Зачем первым делом он пошел в свой универ? По старой памяти? Лучше бы он ничего не помнил о своей жизни, но попадающиеся на пути знакомые районы, дома, заведения… Даже олимпийский спортивный комплекс, в который он больше никогда не попадёт, благодаря своей большой удаче… ну или судьбе, как угодно. Счастливый билет был в его кармане, открывающий многие двери спортивного мира. Шинья тоскливо усмехнулся, снова посмотрев на винтовку. Да, это не то, о чем он мечтал. Зато гораздо эффективнее его ненаглядных лука и стрел. Не быть ему Леголасом. От таких мыслей Шинья невесело рассмеялся, качая головой. Что ж, с кем не бывает. Ему еще повезло, что после того судьбоносного удара о полицейский капот, сразу наступила темнота. Быстро и безболезненно, даже быстрее, чем вырвать зуб у стоматолога. Пфф и всё. Вот он уже здесь, бродит по пустому бездыханному городу, притворяясь героем зомби-хоррора, и старается дойти до точки на карте, имеющейся только в его голове. После всех скитаний, мысленных прощаний с мечтами и стремлениями, горечи почти не осталось. Только тихая грусть и желание покинуть это место. Куда угодно, лишь бы подальше и поскорее. Порыв ветра принес в его сторону оторвавшиеся от деревьев сухие листья, от которых Шинья прикрылся глубоким капюшоном пальто, и звук преследования, к которому привыкаешь и распознаешь с первых трех нот. Всё, пора идти. Поднявшись с нагретого камня, он удобно устроил ремень винтовки на плече и зашагал вдоль набережной, в сторону широкой, располосованной ограждениями дороги, ведущей к концу его путешествия. Интересно, те двое еще долго…? — со вздохом подумал Шинья, оборачиваясь и обнаруживая, пока еще далеко, если не армию, то точно не меньше дюжины шатающихся трупов, наполовину скрытых облачной пеленой морока. Он недовольно поджал губы и зашагал быстрее, плавно переходя на медленный бег. Рюкзак, как и винтовка глухо бились о его спину, капюшон слетел от движения, а сердце волнительно забилось, предвкушая битву похлеще, чем во Властелине колец. Все же он мог бы стать Леголасом, попадись ему не огнестрел, а что поинтереснее. Набережная заканчивалась, Шинья завернул на мост, останавливаясь и оценивая обстановку, насколько позволяла видимость в сером тумане. Впереди — чисто, сзади — всё плохо, слева — ещё хуже, справа — кто-то быстро движется в его сторону… Пара ловких движений и дуло смотрит в две мутные точки, превращающиеся в два пятна, а затем и в двух людей, которых он ждал. Их лица, раскрасневшиеся от бега, какая-то потрепанная одежда и взлохмаченные волосы, словно бежали те через весь Токио, но заметив позади них пятна помедленнее, Шинья получше прицелился, сбивая сразу несколько появившихся лиц мертвой наружности, четко промеж затянутых белым глаз. Двое людей со скрипом затормозили по обе руки от него, ошарашенно и удивленно глядя по сторонам, а затем и на Шинью. — Ты еще кто? — спросил один из них. Какой глупый вопрос. — Шинья, — вежливо представился он, быстро перезаряжая и делая еще несколько выстрелов.