Twisted

Томасу их отношения казались театральным представлением. В самом начале. Потому что ну не мог альфа — не абы какой, между прочим, а сам Гилберт Байльшмидт — обратить своё внимание на тихую и слегка зашуганную бету, тем более бету-мужчину. А Гилберт обратил. Обратил и полностью показывал, что Томас принадлежит ему. Причём намного культурнее, чем делали все среднестатистические альфы — те хватали омег за разные части тела и не позволяли им общаться с другими представителями сильного пола. Байльшмидт ценил свободу человека, его личное пространство и саму личность, редко смотря на пол стоящего перед ним особы, так что и Тома он считал равным себе, а не как всё те же среднестатистические альфы — ничтожным и бесполезным пережитком прошлого, который создан для того, чтобы работать вместо гулящих альф и сидящих в декретах омег. Идиоты, в чём Лондон соглашался с Гилбертом. Гендерные стереотипы выводили их обоих из себя. Гила из-за того, что он был недостаточно агрессивен ко всему живому, а Тома потому что многие пытались смешать его с грязью из-за того, что он мог завести детей только с женщинами своего пола. Только вот женщины его не привлекали. Так что статус «генетического урода» не заставил себя ждать. Но на это было плевать. Как и на чёрную зависть многих омег, которые были бы не против завести хотя бы недолгий роман на одну ночь с Гилбертом. Гил омегам только улыбался, вёл себя вызывающе, но намёки на горизонтальный контакт игнорировал с театральным спокойствием. Всё его внимание было сконцентрированно на Томасе, и все его действия были направлены именно на ничем не примечательную бету. Вскоре даже Том научился «переваривать» зависть окружающих, а сами завистники вскоре успокоились, покрутив пальцем у виска. Байльшмидт оказался самым необычным альфой на памяти Лондона. Он не проявлял агрессии, любил и умел готовить — обычные альфы рыдали возле полного холодильника, потому что всю жизнь их кормили папы или мамы омеги, а сами они не могли даже приготовить себе простенькую яичницу, — своеобразно проявлял нежность, чуткость и многие другие качества, которые приписывали омегам, а так же, что самое главное, видел в Томе человека. Не инкубатор и не оплодотворитель, а просто человека, который умеет и может чувствовать, мыслить и просто жить не ради детей. Как выяснилось чуть позже, такой характер у Гила сформировался из-за того, что их папа-альфа сбежал, едва услышал про третьего ребёнка. Если первые дети-альфы были ещё приемлемы, то, едва УЗИ выявило омегу, третий сын-нахлебник был ни к чему, а аборт делать было уже поздно. Вот "самец" и сбежал, чтобы не нести ответственность, а после смерти матери-омеги весь уход за семьёй пал на плечи Гилберта, пока Родерих зарабатывал деньги. Это сильно сказалось на всех в семье. В целом, такой альфа подходил Томасу лучше некуда, если бы не одно накатывающее раз в шесть месяцев «но». Будь Том омегой, то ему было бы легче в пару сотен раз, потому что течка бы помогала избежать этого безумия, пускай даже приходилось бы принимать таблетки. От гона — того самого «но» — не было ни таблеток, ни возможности спастись. Опять же, будь Лондон омегой было бы легче, но Природа та ещё хитроумная сука. Томас даже решил, что Гилберту будет лучше на время ходить по омегам, но тот отказался, сказав, что перетерпит. Природа сказала, что нет. И вот она оказалась права, в то время как Гил жил между циклами гона, благо что они не давали ему прыгать на первую попавшуюся омегу в попытке совокупиться, нет. Организм желал только одно живое существо: Томаса. Что, честно говоря, было очень и очень плохо. У него не было ни естественной смазки, ни запаха, ни омежьего замка, что почти со стопроцентной вероятностью гарантировало ему разрывы и травмы. Любой альфа в гоне, даже такой хороший как Байльшмидт, был неуправляем и руководствовался лишь инстинктами, требующими продолжения рода. Один раз обведённый фиолетовым маркером день календаря Томас пропустил, забыв о такой важной предосторожности как спрей. Ничего такого, просто он хоть как-то скрывал запах пары, немного успокаивая Гила. Хотя сам Том и все окружающие запаха не чувствовали, потому что его и не было, но Гилберт чуял его, пусть и не мог дать точного описания, кроме как невероятной сладости. Вот и без спрея внутренний альфа завозился, чувствуя пару и подгоняя к ней. Собственный запах Байльшмидта тяжелел и наполнялся ароматом мускуса сообщая возможным окружающим, что у него гон. Томас будучи на кухне чувствовал запах тоже, не так ярко, как омеги и альфы, но достаточно, чтобы разобрать каждую нотку, а после чихнуть. Чувствительность к подобному у него почти отсутствовала, являясь рудиментом. — Hasi, — шепчет на грани с шипением Гилберт, обнимая Тома за талию, заставляя от неожиданности упереться руками в столешницу. — Ты... Блядь... Ты помнишь, какой сегодня день? — Да, Гил? — Томас едва заметно дрожит, когда Байльшмидт проводит носом по шее, уткнувшись в стык с плечом. Запах ванили, сливок и сахара с тонкой ноткой малины кружил голову и тяжелел в паху, чем Гил не примянул воспользоваться, легко толкнувшись в чужие ягодицы. — Г-Гил? У тебя гон! Альфа игнорирует восклицание, губами исследуя чужую шею, ласково мазнув языком по оставленной в подобном порыве метке. Лондон по привычке запрокидывает голову, позволяя легонько коснуться клыками кожи, чтобы вместо укуса оставить наливающийся засос, пока едва тёплые ладони ползут под футболку, оглаживая впалый живот, кончиками пальцев огладив нижние рёбра. Томас только стонет, тихо, будто бы нехотя выдыхая, чтобы на вдохе задохнуться чужим запахом, окружившим со всех сторон. Свежескошенная трава, мускус, ежевика, ледяная вода и... — Ах! — одна из ладоней ползёт по животу вниз, провоцирующе надавив на выпуклость пижамных штанов, чтобы после погладить то же место пальцами. Гилберт едва слышно рычит, вжимаясь сзади и всё же прикусив след метки, едва удержав себя от её обновления. Том только его, и плевать, что он бета. Это только его бета, помеченная, пахнущая им и никем больше. Эта невероятная бета принадлежит только ему. — Если... — начинает Гил из последних адекватных сил. Альфа в голове уже рвёт и мечет, царапаясь внутри черепной коробки, чтобы добраться до пусть и не омеги, но пары. — Если мы сейчас не пойдём в кровать, то я выебу тебя прямо на этой тумбе. Томас в ответ только скулит из-за представленной картины. Властные толчки, неудобная поза и несколько гарантированных оргазмов, сопровождаемых грозным и сексуальным рыком в плечо. От этого узел в животе увеличивается, почти болезненно пульсируя. Ему хочется этого. Хочется горячего секса на кухне и, может быть, даже узла. — Ненормальный бета, — ухмыляется Байльшмидт, разворачивая Тома лицом к себе, почти тут же впиваясь в его губы властным поцелуем, страстно оглаживая чужой язык, не прекращая даже тогда, когда он усаживает Лондона на тумбу, вжимая спиной в стену. Бета в ответ обнимает его за шею, притягивая к себе, едва слышно поскуливая, когда Гилберт прикусывает его губу. — Ненормальный альфа, — шепчет в ответ Томас, вскрикивая, когда ладонь Гила оказывается под штанами и бельём, сжимая уже истекающий смазкой член, медленно двигаясь вверх и вниз. Лёгкий укус в горло провоцирует на вибрирующий стон, который Байльшмидт проглатывает в поцелуе. Лондон стонет, пытаясь стянуть мешающуюся футболку со своего альфы, которую тот стягивает сам, схватив её на спине и откинув в сторону. Руки Тома почти тут же касаются чужого пресса, оглаживая заметные кубики и двигаясь вверх, по груди, обнимая за шею, позволяя с опорой подползти к краю тумбы. Гилберт вновь рычит, свободной рукой роясь в ящике рядом в попытках найти смазку. Томас не омега и секс без подготовки может закончится для него адской мукой и обилием крови, чего Гил никогда не допустит. Тюбик почти сразу оказывается в руке, и альфа довольно ухмыляется, показывая его Лондону. Тот краснеет от осознания и убирает руки, позволяя Гилберту опуститься чуть ниже, предварительно стянув ненужную сейчас одежду с Томаса. На прикосновение языка к груди бета скулит, ласково хватая Байльшмидта за волосы, чтобы притянуть его к соску. Альфа понимает его без слов, обхватывая маленькую горошину губами, чуть прикусывая. Пальцы альфы, залитые смазкой, касаются сжимающегося входа, проникая самыми кончиками. Указательный толкается чуть глубже, входя по первую фалангу, мягко разминая внутренние мышцы. Том помнит, как в самый первый раз они использовали смазку с феромонами омег. Гилберт тогда чуть не сошёл с ума, вколачивая его во все возможные поверхности дома, каждый раз давая полчаса передохнуть из-за набухшего узла. Лондон после этого не мог нормально ходить почти две недели, испытывая дискомфорт на грани боли, даже несмотря на подобранные Родерихом — пусть он и альфа, но он врач, а врачи не имеют пола — лекарства и мази. Тогда-то всё тот же Родерих объяснил, что феромоны рассчитаны на альфу в обычном состоянии, а в гоне и свойства усиливаются, становясь особо опасными для бет, которые являются парами. Альфы просто впадают в безумие из-за порывов зачать ребёнка, на что бета-мужчина не способен. Вкупе с отсутствием смазки и замка любой секс с подобным альфой мог стать фатальным из-за внутренних кровотечений. Сейчас же всё было проще, они взяли обычную смазку из-за которой Гилберт не сходил с ума. Уж точно не из-за феромонов. — А-ах-х! — Гилберт ведёт языком по груди, целует подбородок и опускается на шею, выцеловывая каждый участок покрасневшей от стыда кожи, пока уже два пальца растягивают бету на манер ножниц, вжимаясь после в простату. Внутри Тома узко, жарко и очень влажно, отчего пальцы скользят без проблем. Едва те возникают, как Гил доливает смазки сверху, щедрясь. Смазки никогда не бывает мало, уж точно не в их сексе. — Ги-ил! Альфа рычит, кусая чужую ключицу, слизывая языком крохотные капельки крови, от которой он дуреет сильнее. Томас дуреет тоже, едва пальцы целенаправленно касаются простаты в рваном темпе. Двух пальцев ему недостаточно. Гила ему всегда недостаточно, когда он оказывается рядом. Это не нормально для беты, но ему плевать. Собственный член давно пачкает прозрачной смазкой живот, но Том не обращает на него внимания, царапая покрытый белыми волосками загривок, выстанывая подобия мольб в потолок, пока Гилберт помечает тело своей беты метками. — Гилберт!.. Ах... Мн-х!.. Пожалуйста-а... Следующий стон растворяется в поцелуе, едва Байльшмидт вталкивает внутрь три пальца. Смазка хлюпает на каждом движении, течёт по бёдрам, и Томас ощущает себя омегой от всепоглощающего жара, похожего на зной. Запах альфы кружит голову, тараня мысли сильной волной мускуса, и он попросту утыкается носом в чужое плечо, задыхаясь. Они оба неправильные. Гилберт из-за того, что выбрал себе в пару бету-мужчину, а Томас — потому что он ощущает себя омегой. Но он точно бета, это говорят и анализы и физиология. У него нет течек, он не пахнет так, как пахнут омеги, он не может забеременеть и он сто процентов бета. Никак иначе. Бета, который не любит женщин. Неправильный бета, который нашёл такого же неправильного альфу. Пальцы наконец-то заменяются текущей предэякулятом головкой члена, плавно толкающейся в жаркую тесноту. Гил сдёргивает Томаса с края тумбы, хватая под бёдра и грубо впиваясь в шею. Ему нравится этот развратный вид почти всегда серьёзного беты: прилипшая ко лбу чёлка, мутные от похоти глаза, влажные припухшие губы и красная кожа скул и шеи провоцируют на резкие толчки в самую глубину. Лондон в ответ только стонет, впиваясь пальцами Гилберту под рёбра, сжимая до синяков. — Глубже..! — вскрикивает Том, чтобы после вновь застонать и скрыть лицо, едва он слышит и распознаёт хлюпы внизу. Ему стыдно, но этот стыд ничтожен по сравнению с похотью, которой он отдаётся. Байльшмидт слушается его, сдёргивая Томаса на себя, быстро унося его в более удобное место, коим оказывается диван, на который Гил и опускается, ловко перевернув и так, чтобы Лондон оказался внизу. — Д-да! Альфа в ответ рычит, вылизывая чужие губы, легонько их прикусывая. Он удерживает чужие бёдра, толкаясь в резком темпе, до самого узла, медленно набухающего у основания, готовящегося к сцепке. Что бы Том не говорил, но он её обожает. Обожает ощущать тяжесть и давление альфы, двигаясь специально, чтобы узел оказался как можно глубже. Будь он омегой, то такие игры были бы ему недоступны из-за замка, но он бета, а значит может заниматься сексом несмотря на узел, пусть с ним будет немного неудобно. — Ты такой блядски узкий, сколько бы я тебя не трахал, — шипит Гилберт, задыхаясь. Запах его беты волнует всё внутри, ударяя в голову с каждый вздохом. Его слишком много: слишком много сливок, слишком много ванили, слишком много сахара. Кажется, будто ещё чуть-чуть и Гил сойдёт с ума от этой сладости, почти хрустящей на зубах. — Мн-гх! Ах! — Байльшмидта удовлетворяет такой ответ. Томас удерживает Гилберта за плечо, пытаясь хоть немного отдохнуть от жадных поцелуев и укусов, от которых вся грудь покрывается розовато-красными пятнами и следами от зубов, но самому альфе это едва ли мешает, тем более вскоре Том прекращает обращать на это внимание, занятый двигающимся внутри членом, который по ощущениям огромен. — Ещё... — выдыхает бета. Чужие руки ползут вверх, лаская кожу, чтобы после остановиться на кровати, дав дополнительную опору, которая необходима при бешеном темпе. — Ги-и-ил! Каждый их секс в гоне похож на гонку в никуда и без противников. Инстинкты подгоняют альфу к быстрой скачке, провоцируя дышать чаще, чтобы вдохнуть не только воздух, но и сладость, сводящую с ума. Гилберт обожает её, обожает Томаса, обожает их секс, но им всем было бы легче, если бы не чёртов цикл без омеги. Даже несмотря на то, что Природа отвергает каждую омегу, отдавая предпочтение тихой, но великолепной бете. — Ах! Мх..! Мн-е-ах..! — Том часто дышит ртом, ощущая себя на пределе. Байльшмидт не слышит его, продолжая толкаться в узкое тело, постоянно задевая простату, провоцируя на оргазм. — А-ах-х! — Лондона выгибает на диване, на несколько секунд ослепляя удовольствием. Появившуюся лужицу спермы с живота он стирает ладонью, находясь в прострации и наслаждении от продолжающихся движений внутри. Гилберт скалил зубы в улыбке, прикрыв глаза, чуть сбившись с привычных движений. Выходил медленно, смакуя ощущение нежелающего его выпускать нутра, а затем резко толкался вперёд, до громкого и пошлого шлепка тел. Удовольствие било током по вискам, провоцируя волоски на загривке встать дыбом, падало в самый низ живота и вырывалось из горла глухим рыком, цепляясь за зубы в желании поставить метку. Поставить, обновить, прикусить чужое горло для доказательства своей силы и власти, чему Гил бы поверил, если бы не был неправильным альфой. Метка для Томаса была не доказательством того, что Гилберт был альфой, а того, что Том сам отдал часть себя ему, как и он отдал равную долю своей сути в руки беты. Как Лондон носит часть его запаха, так и он носит часть его, пусть и незаметную, глухую, но он её чувствует, а остальные пускай идут лесом. Собственный оргазм провоцирует на самый глубокий толчок внутрь, сцепляющий их узлом, окончательно увеличившимся до размера чуть больше бейсбольного мяча. Гилберт замирает, тяжело дыша, и едва не подгибает руки, всё же удерживая себя от падения на разнеженного Томаса, получающего удовольствие от пульсации узла внутри и горячей спермы, почти обжигающей нежные стенки. — Пиздец, — выдыхает Гил. Он всё ещё довольствуется ощущениями в паху, но теперь они не мешают думать. Пока что. — А мне... нравится. — Ты так говоришь потому что это первый за сегодня секс. Ненавижу эти марафоны, жрать после них охота. — И в душ хочется, — соглашается Лондон. После трёх дней сплошного безудержного секса хочется именно таких простых вещей: поесть, попить, посетить душ, а после уснуть, и чтобы не трогали пару суток отдыха. В этом плане им легче, у многих альф цикл гона совпадает с циклом течки, и тогда бедняги не расцепляются неделю. Некоторым невезунчикам приходится обращаться в скорую из-за сильного обезвоживания и недоедания. — Когда расцепимся, — альфа на пробу двигает бёдрами, заставляя Тома громко и пошло застонать, — ты пойдёшь притащишь нам в спальню воду, пока я попытаюсь держать себя в руках, хорошо? — Хорошо. — Отлично, — ухмыляется Байльшмидт, переворачиваясь на бок, утягивая Томаса за собой, устроив их более менее удобно. — А пока лежим. — Можно я пока немного посплю? Гилберт на это только кивает, целуя свою бету в лоб, затем в кончик носа и, в самом конце, в губы, вдыхая великолепный, как и его хозяин, запах. Может да, он неправильный альфа, а Том неправильный бета, но в своей неправильности они идеально сходятся, как фрагменты пазла. И плевать, что говорят по этому поводу люди, для них это не важно. Никогда, в общем-то, и не было важным.