Последняя поездка

— Знаешь, Самуэль, многие называли меня убийцей и ненавидели. Шрамы на моём теле ноют и чешутся в такие моменты.       Корво, обычно молчаливый и открыто пронзающий своим цепким взглядом седого лодочника, сейчас сидел лицом в сторону бескрайних вод. Они были ещё далеко от маяка Кингспарроу, но всё его естество, казалось, тянулось туда, где была заточена Эмили.       Он ни разу не присел рядом с Самуэлем во время прошлых поездок. Стоял, держа нос по ветру и жадно вдыхая морской воздух, воняющий отходами и гнилью у причала; пахнущий солью и свободой, стоит только отъехать чуть подальше, чтобы от потрёпанных чумой домов остались лишь серые силуэты. Проходящие сплошной чередой дни с момента освобождения не убрали с его лица горестные морщины, не расслабили вечно расправленные и напряжённые плечи.       Самуэль не знал, что делали с Корво в те долгие шесть месяцев пыток, да и не хотел. Моряк всегда хорошо улавливал отголоски чужой боли. А ещё знал, что за такой болью прячется нечто более кровожадное и тяжёлое, чем обычное телесное страдание. — Корво, вы хороший человек. Не ваша вина, что так сложились обстоятельства.       В их последнюю совместную поездку Корво Аттано, бывший лорд-защитник, сел рядом. Занял скамью напротив, аккуратно расставил ноги, чтобы не задеть ими ноги Самуэля. Его левая рука с причудливой татуировкой покоилась на потайном кармане, редкими и нежными движениями поглаживая что-то круглое. Иногда Самуэлю казалось, что он слышит едва различимую в шуме волн ритмичную пульсацию. В такие моменты Корво задумчиво поворачивался в его сторону, и непроницаемая, во многом жуткая маска сама словно становилась мягкой и задумчивой.       Когда Корво отворачивался, уже лодочник рассматривал его печальный профиль. Зарастут ли кровоточащие раны этого хмурого, потерявшего почти всё человека, если у них получится посадить Эмили на трон и устранить очередного узурпатора? Покроются ли они хотя бы крепкой корочкой?       Спустя пару минут молчания, как будто не заметив слов Самуэля, Аттано продолжил: — Знаешь чего я боялся больше всего, старый морской волк? — Корво медленно снял маску, рассматривая собственные ладони, а затем вперился в Бичворта взглядом карих глаз. Его темные благородные брови были сведены к переносице горьким изломом, а обветренные и потрескавшиеся губы сжаты. На красивом и суровом лице, покрытом щетиной, Самуэль увидел играющие желваки. — Каждый раз, когда мои ступни касались твоей лодки, я боялся лишь двух вещей: что Эмили поверит в то, что я убийца, и что ты перестанешь верить в меня и мою честь. Знаешь сколько раз моя рука замирала на рукояти клинка? А сколько раз палец лежал на курке пистолета? Я до красной пелены перед глазами хотел пустить им кровь: Берроузу, Кембпеллу, Дауду, мерзким стражникам, защищающим их задницы — всем, кто причастен к гибели императрицы, всем, кто хотел причинить вред моей малышке. Ты знаешь сколько, Самуэль? Каждый раз, когда я щадил всякую мразь, я убивал кусочек себя, но продолжал бороться, потому что знал, что кто-то всё ещё ждёт моего возвращения, кто-то всё ещё доверяет мне не как исполнителю или мяснику, которым меня выставляют.       Самуэль молча ответил ему открытым и честным взглядом. Надёжность и верность. Такой он был породы. — Я всегда буду верить в вас, Корво. Я повидал на своём веку много людей, и вы один из немногих, ради кого я бы смело пожертвовал своей старой доброй лодкой и жизнью.       Лицо Корво постепенно разгладилось, но вечно нахмуренные брови так и остались на месте. Усталые решительные глаза смотрели на показавшийся вдали маяк. Он рос с каждой минутой, превращаясь в огромную железную махину, но в лучах утреннего солнца даже он казался спокойным и умиротворённым. Таким же, каким сейчас впервые за долгое время почувствовал себя Корво.       Моряк коротко вздохнул, дёрнув коленом, и негромко заметил: — Приближаемся.       Самуэль не издавал ни звука, направляя лодку и исподтишка рассматривая лорда-защитника. Он восхищался им и одновременно жалел его искалеченную судьбу до боли в сердце. Он знал, что такое потерять единственную любовь, но, в отличие от этого человека, отказался от неё сам, отчаявшись получить ответ.       Самуэлю вдруг снова захотелось уплыть далеко в открытое море. Чтобы не было мыслей, не было тоски. Лишь плеск волн за бортом и оглушающая тишина в голове. Но в пятьдесят лет поздно думать о чём-то подобном и поздно сожалеть.       Он видел его в последний раз. И не мог наглядеться. — Я как-то слышал, как адмирал и Мартин говорили, что в случае чего засядут здесь. Чтобы войти сюда, придётся взять штурмом форт и караулку. И путь наверх только один.       Корво больше ничего не говорил. Ему было без разницы, что на этот раз встанет у него на пути. Дочь Джессамины будет спасена любой ценой.       Он мягко отвёл в сторону соприкасавшуюся с чужим коленом ногу, проверил снаряжение и всё также молча надел маску. В его тёплых карих глазах успела промелькнуть благодарность. А ещё не замеченная Самуэлем болезненная нежность. — Одно могу сказать — я был рад служить вместе с вами. Может, как всё утихнет, мы ещё увидимся.       Лодка со стуком причалила к берегу.       Аттано встал и протянул руку. Рукопожатие вышло крепким, а ещё как будто на пару секунд дольше положенного. Он уважительно кивнул на прощание, размял затекшие конечности и спрыгнул на набережную. — Удачи, Корво. Если кто её и заслужил, то это вы, — мягкая полуулыбка. — Передавайте привет Эмили, на троне у неё не будет времени на стариков вроде меня.       Фигура в тёмном плаще отвернулась от маяка и заслонила собой солнце. — Мы ещё увидимся, Самуэль. Обязательно.       Мотор лодки заурчал, снова заводясь. Посудина неспеша оттолкнулась от земли и, наращивая скорость, поплыла обратно к пабу «Пёсья яма». Мужчина проводил её и морского волка долгим взглядом.       На ноге всё ещё теплел след от случайного прикосновения.