Поручик Градская

      Свежий весенний ветер свистел в ушах весело и бодро, будто напевая песенку. От стремительного галопа коня воздух замирал в груди, спираемый чувством восторга и долгожданной беспечности. Стоит лишь отвести голову в сторону - и отрывистый , шумный вздох слетает с губ. Мимо так же стремительно мчатся деревья, одетые в молодую яркую зелень, и ели, никогда не снимающие колючих шуб. Небесный купол едва ли не переливается от сияющего в зените солнца. Ослепительно-голубой небосвод с проплывающими редкими облаками, похожими на отбившихся от стада овец, радовал глаз и будто покачивался над головой в такт бегу лошади. Все вокруг дышало жизнью, всем своим естеством зазывая сделать глоток свежего воздуха...       Юная княжна так самозабвенно наслаждалась природой подмосковья, что не сразу заметила усталость скакуна. Она натянула поводья, крепче сжав их в кулаке. Облаченные в серые кожаные перчатки, руки едва слышно скрипнули. Девушка, будто извиняясь, похлопала коня по вздрагивающей шее. Со стороны молодого подлеска ее слуха коснулись птичьи трели, и болезненно-ежевичные губы тронула улыбка. Это был самый настоящий марш весны, победившей продолжительную и холодную зиму. Для княжны эти несколько месяцев оказались очень тяжелыми. Она долго боролась с оспой, метаясь в бреду и буквально обливаясь слезами от обжигающей нутро боли. Кричать сил не было, как и молиться о выздоровлении. Порой княжна слышала, как ее батюшка и медикус за дверью обсуждают предстоящие похороны. И ее это, как ни странно, не испугало, а лишь рассмешило. Кажется, как только она смирилась с этой участью, хвори стало скучно ее донимать, и она в скором времени отступила.       Вид в зеркале с золоченной рамой поверг княжну в отчаяние. Лиловое лицо, изборожденное страшными дырами, и красные слезящиеся глаза долго еще мучили ее в кошмарах. И без того скрытная девица и вовсе замкнулась в своих покоях, пуская только служанку, с условием не смотреть на лицо. Внешнее уродство заставило княжну признать себя чем-то до ужаса гадким, вроде жабы или вурдалака. Больше она не молилась, признав великую православную веру обманом, а Господа - выдумкой, что для набожного восемнадцатого века было невероятным. Где был Всевышний, когда она корчилась от адской боли, когда кожа покрывалась уродливыми волдырями? Набожные люди, а в то время каждый встречный, говорят, будто болезни и беды - это кара Господня, и чем тяжелее грехи, тем страшнее несчастья. Но что такого натворила княжна? Прожгла подол платья няньки свечой? Или подсунула ужа учителю философии, зная, как тот их боится? А может, стащила из-под носа кухарки кусок говядины из бульона? За эти мелкие шалости достаточно было порок и взысканий, не говоря о наказаниях отца, его светлости князя Белоградского. О своих еретических мыслях княжна, однако, благоразумно помалкивала, понимая свое и без того незавидное положение.       Сейчас же девицу перестало волновать ее уродство. Она была незаконнорожденной дочерью Белоградского, а потому замуж ее все равно не возьмут. Девушка уяснила, что даже будь она красавицей и найди жениха, попадет из одной клетки в другую. Разницы она не видела, пусть даже другая клетка была бы больше и золоченной. Неволя она и есть неволя. Да и кто знает, что бы ждало ее в чужом доме и под чужой фамилией. Княжне и не хотелось этого знать, уж пусть лучше голову занимают вещи более интересные, нежели собственное будущее.       Девица прикрыла глаза, вдыхая полной грудью. Ветер играл ее волосами, то развевая их за спиной, то швыряя в лицо, от чего становилось щекотно. Княжна смешно сморщила нос и сильнее зажмурилась, от чего в уголках глаз появились морщинки. Она издала смешок и тряхнула головой, убирая назойливые пряди с лица. Давно на душе не было так спокойно и легко. Такое наваждение охватывало ее только по приходе весны, за что она нежно любила эту пору. Холодные взгляды прислуги и учителей переставали волновать, как и вечное отсутствие отца. Одиночество почти всю жизнь пожирало ее, но повесне княжна начинала им наслаждаться. Как тут не получать удовольствие от этого чудного действа пробуждающейся природы!..       Как вдруг из блаженного забытия девицу вывел громкий многоголосый лай.       Конь громко заржал, вставая на дыбы, и княжна распахнула глаза, натягивая поводья. Скакун все еще притоптывал от того, что свора охотничьих собак с рычанием окружила их. Нутро скрутило от страха - отец всегда пугал ее обозленными псами, а потому от вида обнаженных острых зубов становилось дурно. Из оскаленных пастей брызжала слюна, и княжна, все еще успокаивая коня, с омерзением воскликнула:       - Убирайтесь отсюда, черт возьми! Пшли!       Только слов на ветер бросила - охотничьи псы не поняли, лишь стали скакать вокруг лошади с большей живостью. "И куда смотрит их хозяин?!" - с негодованием подумала княжна.       Внезапно из-за деревьев появились несколько всадников, направляясь прямо к развернувшемуся действу. Девушке уже не терпелось отчитать невнимательных охотников - ей терять нечего, к хорошим манерам она так и не была приучена. Да и к тому же седоки это заслужили, в назидание.       - Вот так добыча, ваше высочество! - хохотнул один из всадников,темноволосый, с легкой щетиной.       - Так ты же командовал, Салтыков! - смеялся в ответ молодой человек со светлыми кудрями. - Даже в лесу умудришься на женский след напасть!       Княжна вспыхнула от негодования. Натравили на нее собак, еще и дерзят? Она отметила про себя и то, что один из незнакомцев назвал другого высочеством, и подняла глаза на кудрявого седока. Не каждый день на тебя охотится сам наследник престола!       - Господа, вы что себе позволяете? Уберите собак немедленно, пока я сама вас не покусала! - нахмурилась княжна, не отрывая взгляда от будущего императора. В свою очередь тот продолжал рассматривать ее, бросив своему камергеру:       - Салтыков, убери собак! Не видишь, дама нервничает!       Княжна обрисовала у себя в голове собственный портрет, который оценивал наследник. Растрепавшиеся темно-русые волосы, ранее уложенные в кудри, овальное лицо, не самое красивое, но довольно приятное, на бледной коже едва заметны следы от оспенных рубцов, однако нездорово-фиолетовые губы и синяки под глазами выдавали, что оправилась от болезни девица не так давно. Из-за нездорового вида княжны темно-карие глаза, казались еще больше и глубже, и сама девушка подумала вдруг, что похожа на загнанного олененка. Ее это возмутило, и нахмурилась она еще больше:       - Вы во мне дыру проглядите, ваше высочество!       - А не боитесь так разговаривать с наследником? - молодой человек напустил на себя надменный вид, но голубые глаза блеснули любопытством.       - Не боюсь! - повела плечами княжна. - Тем более, что вы первым поставили меня в неловкое положение!       - А собак, стало быть, испугались?       - Да! - коротко, но с вызовом прозвучал ее голос, и теперь девица ожидала приступ безумного смеха будущего императора. Однако тот, на секунду поджав губы, задумчиво сказал:       - Зря вы это, бояться надо людей. - и добавил, чуть погодя: - Которые этих самых собак спускают.       Княжна с прищуром взглянула на наследника. Внук Петра Великого, племянник ныне здравствующей императрицы Елизаветы, он был овеян не лучшей молвой. Далекая от мира, девица слышала, все же, что говорили о цесаревиче. Петр Федорович по рассказам был глуп, легкомыслен и даже безумен. Поклонник прусского короля, ненавистник России и ее обычаев, обреченный на правление диким и варварским народом. Он будто бы грезил военной карьерой и от того самозабвенно играл оловянными солдатиками, отдавал приказы потешному войску. Однако наследник не показался княжне глупым человеком. Может, он и был чудаковатым, но порой с безумием граничит гениальность. Этот человек был еще слишком юн, как и сама девица, да и к тому же просто оказался не в том месте и не в то время. Фон из царских почестей, ослепляющий золотом и роскошью, может, и оказал влияние на цесаревича, но точно был не для него. Будь он таким же глупым как его описывали, императрица давно бы нашла способ обойти его наследием престола, но молодой человек все еще был жив и до сих пор имел права на царство. У Петра Федоровича был осмысленный взгляд голубых глаз, что несвойственно дремучему идиоту. И княжна, видевшая людей насквозь, хоть и не так часто вообще с ними сталкивалась, понимала, что за показной веселостью и надменностью скрывается печаль, страх и одиночество. Они были чем-то похожи, но девица тряхнула головой, отгоняя эти мысли, когда Петр вдруг усмехнулся и сказал:       - Теперь вы меня пытаетесь прожечь взглядом!       - Что ж, считайте, что мы равны в этом, ваше высочество! - пожала плечами княжна.       - Позвольте узнать ваше имя! - чуть склонил голову вбок наследник. Тон его будто бы не терпел отказа, но взгляд будто мягко добавлял: "Пожалуйста". И девушка, чуть вскинув подбородок, нарочито важно начала:       - Княжна Дарья Николаевна Б... - она чуть запнулась, а потом продолжила: - Градская!..       В прошлый раз, когда она назвалась полной фамилией отца, тот устроил ей нехилую взбучку, а учитывая, что перед ней никто иной, как сам цесаревич, пришлось исправиться и обрезать фамилию. По сердцу будто больно полоснули кинжалом, ранее отсекая первую часть звучной княжеской фамилии. Петр, кажется, заметил ее заминку, но сделал вид, что ничего не было, за что Дарья была ему благодарна.       - Тогда позвольте представиться...       - Я знаю, кто вы! - перебила его девушка, понимая, что поступает не лучшим образом. - Наследник престола Петр Федорович, внук Петра Великого!       - Верно! - кивнул тот, ничуть не обидевшись, к удивлению княжны. - Только это не совсем мое имя... Мне дали его в России, когда я принял православие.       - И оно вам, видимо, не нравится! - больше утверждая, нежели спрашивая сказала Дарья, на что Петр как-то невесело усмехнулся:       - Я уже привык, Дарья Николаевна! - он произнес ее имя так, будто смаковал каждый его звук.       - Ко всему привыкаешь... - согласилась девушка, чуть опустив голову. Молодой человек внимательно посмотрел на нее и утвердительно кивнул.       - Не желаете составить компанию, княжна? Я... был бы рад прокатиться с вами! Сейчас! - вдруг сказал Петр, и Дарья немного удивленно взглянула на него. Если до этого их разделяли около семи футов, то теперь конь наследника оказался справа от нее, на расстоянии вытянутой руки. Подул ветер, и цесаревич придержал на голове треуголку. Головной убор был ему очень к лицу, что отметила про себя Градская. Ей очень нравились мужские шляпы и одежда, они выглядели строже и были удобнее платьев, а от военных мундиров Дарья и вовсе приходила в восторг. В детстве она даже мечтала стать офицером, неистово и с настоящим азартом, но в ответ получала лишь злобные насмешки. Хилая девчонка, какая тебе армия? Учи-ка лучше правила этикета или на крайний случай вышивай крестиком... Дарья снова одернула себя - она порой уходила в свои мысли, забывая, что к ней обращаются. Предложение Петра ей понравилось. и она кивнула, улыбнувшись:       - С удовольствием, ваше высочество! Только прошу вас, без собак!       - Ну, разумеется! - протянул он и кликнул: - Салтыков!..       Наследник перебросился парой фраз с камергером. Дарья наблюдала за ними краем глаза и не могла не заметить изумленное выражение лица Салтыкова. Еще бы, Петр не с каждой встречной девицей отправлялся на прогулку, и уж тем более отменить ради этого излюбленную охоту... Третий всадник, до сих пор сохранявший полную беспристрастность к происходящему, теперь в недоумении поглядывал на княжну. Ведьма она, что ли?       Дарья впервые в жизни чувствовала воодушевление, находясь рядом с человеком. Иногда отец брал ее на прием, будто мула на торги, но там ей все казались настолько чопорно-нудными, что хотелось просто сбежать, сверкая шуршащими юбками и растеряв неудобные туфли. Раньше она представляла Петра Федоровича в какой-то степени омерзительным,но так ли это на самом деле? Может, наследник и оправдает позже эти слухи, и Дарье, довольно любознательной особе, захотелось это проверить. Но то чувство, которое вдруг прилило жаром к щекам, не покидало ее и казалось чем-то пугающе-новым, и в то же время приятным. Ветер вновь растрепал ее волосы, а деревья вдалеке зашумели. Они будто о чем-то шептались с птицами, уютно устроившимися в их кронах, а те в свою очередь распевали так самозабвенно и чисто, что княжна невольно заслушалась. Снова. Она любила птиц, они успокаивали ее. Однако подаренный чиж в клетке однажды был выпущен. Крылатые певчие принадлежат природе, и если люди отгородились от нее цивилизацией и варварскими замашками подмять все под себя, не значило, что золотая клетка устроит маленьких щебечущих птах. Отец тогда обиделся, а Дарья просто не хотела неволить чижа. Он ведь живой, и быть подарком, наверное, унизительно для пернатого дитяти леса.       - Я готов! - раздалось справа, и девушка чуть вздрогнула, выныривая из воспоминаний. - Едем?       - Едем, ваше высочество! - улыбнулась княжна, чуть тронув поводья.       Их лошади шли рядом. Ее вороной жеребец и его гнедой. Чуть поодаль держался второй камергер - негоже оставлять наследника совсем уж без присмотра. Петр будто и забыл о нем, устремив взгляд на Дарью. Ей казалось, что он рассматривает ее оспенные шрамы, и в ответ с дерзостью в глазах воззрилась на на него. Светлые кудри выбивались из-под треуголки, перевязанные сзади атласной темно-синей лентой. Лицо у него не блистало той мужественной красотой, от которой вздыхали обычные девушки ее возраста, но чем-то Петр напоминал римского императора: тонкий нос, большие ноздри, тонкие губы и небольшой рот. Высоко поднятые брови выдавали в нем человека мечтательного, но в прочем наследник казался человеком, полагающимся на логику. Судя по всему, на собственную логику, навеянную его фантазиями.       - Вы были больны? - вдруг спросил молодой человек. Видимо, Дарье не показалось - он действительно рассматривал ее рытвины. Она на мгновение вспыхнула, а потом усмехнулась:       - Да, была! Но теперь я здорова, а эти шрамы, - она сделала жест рукой в серой перчатке. - Будут напоминать мне о победе над хворью.       - Думал, скажете, что это кара Божия за грехи, - беззаботно сказал тот, смешливо наморщившись. Дарья очередной раз вздохнула спокойно - обычно все относились к Всевышнему со страхом и благоговением, а Петр произнес это так, будто говорил про какого-нибудь Ваньку из конюшни.       - Нет, ваше высочество, за Господа уже все давно сделано, - усмехнулась она и осеклась. Это она сейчас нашла повод пожаловаться? Нет, может, Дарья и не самая благовоспитанная девица, но плакаться - это уж слишком, даже для нее. Тем более наследнику престола! Дикость какая...       Но Петр уже пытливо воззрился на нее. Он чуть приоткрыл рот в немом вопросе, но Дарья как можно скорее промолвила:       - Прошу прощения, ваше высочество! Что скажете о погоде?       Закон высшего общества всего мира - говорить о погоде, если нужно срочно сменить тему или начать беседу. Но Градская мало общалась с людьми, а потому переход у нее получился резким, топорным. Неуклюжесть с детства была ее тяжким бременем, в добавок к участи бастарда. Но если второе обычно ей не сильно мешало, то от первого юная шебутная княжна частенько страдала, всегда попадаясь на мелких выходках.       - Погода... - обескураженно пробулькал Петр, чуть помолчав. - Замечательная. Так а что значит вами ранее сказанное? Про наказания.       Грубая попытка сменить тему с треском провалилась. Дарья тяжело вздохнула и взглянула на молодого человека:       - Вам правда интересно?       - Правда, я же спросил! - горячо заявил Петр, но немедленно добавил: - Но если вам неприятно, то опустим это...       - Не стоит, я утолю ваше любопытство! - вскинулась княжна и с излишней живостью принялась говорить: - Я с самого детства несносная, как настоящий черт. Младенцем вопила пуще резаной свиньи, от чего няньки поили меня вином и я умолкала. Странно, что я это помню, но что уж... Позже им это вылилось в дикие шалости. - она весело расхохоталась, откинув волосы, а потом продолжила: - Да-а, я была страшная безобразница! Пришила подол спящей няньки к шторе однажды, а потом как звякну колокольчиком! - княжна звучно хлопнула в ладоши. - Р-раз! И гардина как шлепнется, чуть на голову не угодила! Мне - смех, а штатные такой гомон подняли! - Дарья затряслась от смеха, закрыв лицо руками и замотала головой, а потом с отдышкой закончила: - Знатно меня высекли, конечно... Три дня сидеть не могла, потому и носилась по всему дому...       - Как высекли? - перебил, нахмурившись, Петр. - Розгами?       - Ими, родимыми, - кивнула княжна. - И ведь любой ребенок благоразумно успокоится, а я все чудила! Не дите, а проказа на их бедные головы!       - Мне это знакомо, Дарья Николаевна. - ответил наследник, с пониманием глядя на спутницу. - Мои учителя меня тоже не жалели после смерти батюшки... - он на миг замялся, а потом бодро сказал: - Но самой кошмарной пыткой для меня был запрет на военные смотры. Когда я расстраивал ученых мужей, закрывали окна, и я не мог видеть воинское построение. А я очень любил это... Все коленки протер, пытаясь хоть что-то углядеть...       Петр усмехнулся и взгляд его встретился с Дарьиным. Неуловимая связь из похожих судеб и доверия появилась между ними в этот миг, на секунду даже как-будто сверкнув белесым сполохом молнии. Но княжне, видимо, показалось, - на дворе солнце, никакой грозы быть не может, а связь у нее ни с кем никогда не возникала. Да и на кой она нужна наследнику - у него и без нее окружение богатое. Очень богатое, да, но в глазах кричащее одиночество... Клубок противоречивых мыслей и чувств подступил к горлу, и Дарья нервно сглотнула, опустив глаза.       - Взрослые считают себя умнее нас, потому так поступают, - произнесла она. - Они думают, что так будет лучше, да только благими намерениями выстлана дорога в ад... И люди забыли об этом.       - Вы правы, княжна, - кивнул Петр, улыбаясь одними губами.       Внезапный порыв ветра, все же, сбил с его головы треуголку. Градская вовремя подхватила ее обеими руками, едва не выпав из седла, но наследник придержал ее за локоть. На миг они едва не стукнулись носами, но княжна вовремя взяла себя в руки, отстранившись. Она вскинула подбородок и нахлобучила треуголку себе на голову, поднимая вверх руку с незримой шпагой:       - Теперь я поручик из лейб-кирасирского полка! - ее глаза смешливо сощурились, а потом девушка расхохоталась в голос.       И к ее удивлению Петр засмеялся вместе с ней. Искренне настолько, что в уголках голубых глаз блеснули слезы. Видимо подобное поведение не свойственно наследнику. При дворе приходится лгать и льстить, чтобы удержаться наплаву. Как ни противно, но быть настоящим Петру удавалось редко, настолько, что он почти забыл, каково это. А сейчас он раскрылся совсем незнакомой девушке, с которой его свела судьба. Или собаки...       - Вы были бы бравым военачальником, Дарья Николаевна! - произнес он сквозь смех.       - Вы думаете? - она пытливо склонила голову набок, улыбаясь.       - Так точно! - Петр шутливо отдал честь, а княжна от удовольствия закусила нижнюю губу.       Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Градская уехала на прогулку без предупреждения, и если в скором времени не вернется, взбучки не избежать. Она немного поникла - ехать обратно не хотелось, дома она снова погрязнет в пучине безразличия и одиночества. Впрочем, дом - совсем не то слово, которым можно назвать имение отца. Дом - место, преисполненное любви, заботы и тепла, а из всего перечисленного там было только тепло, да и то лишь от растопленного камина...       - Мне пора возвращаться, к превеликому сожалению, - сказала она, вздохнув. - Меня, наверное, уже хватились...       - Так вы беглянка! - грустно усмехнулся Петр. - Отчаянная вы, однако, Дарья Николаевна! - он покачал головой.       - А то! - она подмигнула молодому человеку в ответ, сразу же одернув себя за это. Нечего забываться, что за вольности? И без того немало было сказано и сделано за этот разговор. Девушка нехотя сняла с головы треуголку и протянула цесаревичу: - Вот, возьмите!       - Не нужно, оставьте себе! Вам больше идет! - ответил Петр, от чего у Дарьи засияли глаза от радости. - Это будет вам моим скромным подарком. Но только... - он вдруг схватил ее за руку, сжав ее маленькую ладошку. - Обещайте, что мы еще увидимся! Завтра в это же время, здесь же! Обещайте, прошу вас!       Петр заглядывал в ее лицо так по-детски, будто выпрашивая игрушку, но в то же время так проникновенно, что княжна вздрогнула. Ее рука полностью умещалась в его ладонях, а когда наследник невесомо провел большим пальцем по тыльной стороне, и вовсе вспыхнула. Казалось, от жара, бросившегося ей в лицо, сейчас девушка полыхнет, как свеча, и сгорит вусмерть, ярко и томительно-волнительно. Она почувствовала, как во рту мгновенно пересохло и непроизвольно облизнула губы. Это не было кокетством или пошлостью, Дарья не знала, каково это, но жар постепенно охватывал ее целиком. Ей заже почудилось, что от кончика носа закурился дымок...       - Я... я приду, ваше высочество! - наконец, сказала она.       - Поклянитесь! - горячо сказал Петр, наклонившись еще ближе и чуть тряхнув ее руку.       - Право слово, я...       - Ну же, Дарья Николаевна!       - Не люблю обещать, если не уверена, что выполню...       - Я должен быть уверен, что увижу вас снова! - упрямствовал Петр, чуть наморщив нос.       Княжна могла бы и отказаться, вспылить и даже послать ко всем чертям, но... Она сама безмерно хотела снова встретиться с наследником. Ее пугало это - что будет, во что выльется эта случайность? Во что она ввяжется? Но она всегда была выше своих желаний. Может же хоть раз она поддаться им?!.       - Хорошо, ваше высочество, я клянусь! - вздохнула она, улыбаясь.       Петр, довольный своей победой, порывисто поцеловал ей руку и отпустил. Он развернул коня и, напоследок обернувшись, махнул рукой:       - До скорой встречи, княжна!       - До свидания! - ответила Дарья, забыв о царственном обращении.       Девушка тоже развернула коня, прижимая к груди треуголку. От нее сильно пахло порохом, вином и немного потом, но ей нравилось. Она отметила про себя, что улыбается как дурочка, как ребенок, и тут же вспомнила о том, что нужно спешить. Быстро надев треуголку на голову, Дарья тряхнула поводьями и погнала коня галопом.       Прогулка закончилась...